За два года до того, как уйти из дома, отец сказал маме, что я совсем некрасивая. Сказал почти шепотом
Меня разбудила сирена “скорой помощи”. Было четыре часа утра, я с трудом вспомнила, где нахожусь, а когда вспомнила, сразу подумала: я буду всю жизнь несчастлива.
Если у меня и были хорошие качества, я их намеренно подавляла, чтобы не чувствовать себя кисейной барышней из хорошей семьи.
что. Молиться можно и без молитв.
Мне стало любопытно:
– Это как?
– Главное – быть искренним. Соединяешь ладони и говоришь
задница у нее тоже вполне ничего, если закрыть ей лицо подушкой, можно классно потрахаться.
Все это – улицы и площади Неаполя, синий свет холодного февраля, слова отца – словно застыло. А я ускользнула и продолжаю ускользать между строчек, пытающихся сложиться в мою историю, хотя на самом деле у меня ее нет, у меня нет ничего своего, ничего, что по-настоящему началось или по-настоящему завершилось: лишь запутанный клубок – и никто, даже тот, кто пишет сейчас эти строки, не знает, запрятана ли в нем нить повествования или это просто сжавшаяся в комок взъерошенная боль, от которой нет спасения.
мою историю, хотя на самом деле у меня ее нет, у меня нет ничего своего, ничего, что по-настоящему началось или по-настоящему завершилось: лишь запутанный клубок – и никто, даже тот, кто пишет сейчас эти строки, не знает, запрятана ли в нем нить повествования или это просто сжавшаяся в комок взъерошенная боль, от которой нет спасения.
ты принадлежишь не только отцу и матери, ты и моя тоже, ты принадлежишь всей семье, из которой ушел отец;
Как здорово, когда происходят чудеса, насколько же они все упрощают:
– А мы не знаем молитв.
– Ну и что. Молиться можно и без молитв.
Мне стало любопытно:
– Это как?
– Главное – быть искренним. Соединяешь ладони и говоришь: “Господи, прошу, защити меня, помоги мне” и так далее.
– А молятся только в церкви?
– Молятся везде.
– И Бог исполнит твое желание, даже если ты ничего о нем не знаешь, даже если ты не веришь, что он существует?
– Бог всех слышит, – ласково ответил священник.
