Одинокий, ты идешь дорогою к самому себе! И твоя дорога идет впереди тебя самого и твоих семи дьяволов! Ты будешь сам для себя и еретиком, и колдуном, и прорицателем, и глупцом, и скептиком, и нечестивцем, и злодеем. Надо, чтобы ты сжег себя в своем собственном пламени: как же мог бы ты обновиться, не сделавшись сперва пеплом! Одинокий, ты идешь путем созидающего: Бога хочешь ты себе создать из своих семи дьяволов! Одинокий, ты идешь путем любящего: самого себя любишь ты и потому презираешь ты себя, как презирают только любящие. Созидать хочет любящий, ибо он презирает! Что знает о любви тот, кто не должен был презирать именно то, что любил он! Со своей любовью и своим созиданием иди в свое уединение, брат мой, и только позднее, прихрамывая, последует за тобой справедливость. С моими слезами иди в свое уединение, брат мой. Я люблю того, кто хочет созидать дальше самого себя и так погибает. — Так говорил Заратустра.
Ты не хочешь перед другом своим носить одежды? Для твоего друга должно быть честью, что ты даешь ему себя, каков ты есть? Но он за это посылает тебя к черту!
К чему жить? Все – суета! Жить – это молотить солому; жить – это сжигать себя и все-таки не согреться». Эта старая болтовня все еще слывет за «мудрость»; за то, что стара она и пахнет затхлым, еще более уважают ее. Даже плесень облагораживает. Дети могли так говорить: они боятся огня, ибо он обжег их! Много ребяческого в старых книгах мудрости. И кто всегда «молотит солому», какое право имеет он хулить молотьбу! Таким глупцам следовало бы завязывать рот! Они садятся за стол и ничего не приносят с собой, даже здорового голода; и вот хулят они: «Все – суета!» Но хорошо есть и хорошо пить, о братья мои, это поистине не суетное искусство! Разбейте, разбейте скрижали тех, кто никогда не радуется!
«Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!» – такие слова назывались некогда священными; перед ними преклоняли колена и головы, и к ним подходили, разувшись. Но я спрашиваю вас: когда на свете было больше разбойников и убийц, как не тогда, когда эти слова были особенно священны? Разве в самой жизни нет – грабежа и убийства? И считать эти слова священными, разве не значит – убивать саму истину? Или это не было проповедью смерти – считать священным то, что противоречило и противоборствовало всякой жизни? – О братья мои, разбейте, разбейте старые скрижали!
Отчаянное дерзновение, долгое недоверие, жестокое отрицание, пресыщение, надрезывание жизни – как редко бывает это вместе. Но из такого семени – рождается истина!
– Быть правдивыми – могут немногие! И кто может, не хочет еще! Но меньше всего могут быть ими добрые. О, эти добрые! – Добрые люди никогда не говорят правды; для духа быть таким добрым – болезнь.
