водка с недельку и такой становится вкусной, благодарственной, что водка уже не водка, а как прежнее церковное причастие, только, конечно, силой покрепче разочков в
Прозывается эта ягода – жимолость. Растет в болотистой местности на таких же, чуть разве поболе, кусточках, как и голубица. Ягодки у нее продолговатые, голубые, с густой просинью. Собирают ее, сушат, в мешочки ссыпают. Подойдет праздник, ее берут и сыпят десятка по два ягодок в графин с водкой. Постоит
А вот еще есть одна ягода, та, язви ее, идет для водочки. – Лисицын засмеялся, и смешок этот как бы говорил: «И эту, будь она неладна, нуждишку людскую предусмотрела природа». Прозывается эта
– Максим говорит, что женщины часто стареют не от физического нездоровья, а от ущербности сознания. По его мнению, полоса сорокалетия может длиться шесть-семь и даже десять лет, и многие заканчивают ее в два-три года и сами себя обрекают на старость. Иная женщина, говорит Максим, так рассуждает: «Муж есть, дети подросли, дела по службе идут сносно. Чего же еще надо?» И не замечает, что, лишившись больших стремлений, она сама себя добровольно приговорила к ранней старости. Вот и опускается понемногу, и чаще всего это начинается с внешнего облика. Смотришь, на бывшей моднице появляется платье некрасивого фасона и мрачной расцветки. Потом встречаешь такую женщину и видишь, что она и вовсе опустилась: волосы не чесаны, чулки висят гармошкой, платье не глажено. Да и на душе у нее так же хаотично. Проходит год-два – и совсем невозможно узнать женщину: ходит она сгорбившись, одета кое-как. В общем, почти старуха. А ей сорок пять лет, и впереди у нее еще двадцать – тридцать лет жизни, и каких лет – зрелости! А зрелость – это же пора человеческих свершений. В юности мы лишь мечтаем об этих свершениях, а исполняем их в зрелые годы. «Как же, говорит Максим, не ценить и не беречь это золотое время?»
Максим давно, еще до войны, заметил эту трогательную особенность людей колхозной деревни: вывешивать портреты Ленина и руководителей партии и государства вместе с семейными фотографиями.
Меня высадишь возле правления колхоза, а Андрея Калистратовича подвезешь к штабу экспедиции. Знаешь, где он помещается? – Уж как-нибудь найду, Максим Матвеич. Мареевка пока еще не Москва
Совершенно правильно, товарищ Чернышев. Я помню, в наших сибирских городах детям выдавали питательную муку «Нестле», смолотую из кедровых орешков, – подтвердил Артем, совершенно уже забыв о том, что он вторично сам нарушает порядок
