Все стали болеть, — сказал дед Кондрат, рассаживая внуков в широкие розвальни. — Научились. Раньше об этом никто не думал и слышно не было. Кто заболел — помер, и все. А теперь друг перед другом выхваляются — у меня мол, тут болит, а у меня вот тут. Городские — те не стыдятся, еще и скажут, в каком месте болит. Срам!
Генерал был Муравьев, всегда говорил нам, мол, что вы всех хотите учить и просвещать — научат, мол, и без нас, сами учитесь, а то темней всех сами, а все лезем других спасать и учить... Дураки! — Не велят думать про себя, — сказал Егор.
Человеку, которого в лучших намерениях постигла неудача, который испортил глупой поездкой все свои воспоминания о прошлом, не остается ничего иного, как сорвать на ком-нибудь свою досаду.
Они готовы... Готов ли я? Не прав ли Камбала? Может быть, они все больше меня знают?» — что-то кольнуло его неприятно. Дверь распахнулась, и вдруг грянула гармонь во всю растяжку. С копной кудрявых волос явился сияющий спиртонос — Андрюшка Городилов. Сейчас даже Егор почувствовал себя на миг побежденным. «Без спиртоносов и спирта ни один прииск еще не жил!» Он уже это знал. Сейчас не гнать же его...
