автордың кітабынан сөз тіркестері  Всё, что мозг хотел знать про мозг

Светлана Кузина

Почти все исследователи единодушны во мнении, что наша память о прошлом – ненадежна, а наше восприятие настоящего – крайне избирательно

причина исчезновения воспоминаний в том, что после 25 лет с человеком случается мало нового, такого, что происходит впервые. В памяти идет наслоение похожих событий, поэтому становится сложнее выбирать из массы глобальных воспоминаний события, единственные в своем роде. И память редактирует воспоминания, вырезая «лишнее».

При исчезновении любой, самой короткой информации, уменьшаются энергетические расходы мозга, который воспринимает это как биологический успех. Мозг «не догадывается» об информационной ценности памяти. Он стремиться экономить на ее хранении. Ему безразлично, на что затрачивается энергия, главное – ее количество, а не качество. Мозг стремится заставить весь организм экономить и делать стратегические запасы. Для мозга человека биологическое прошлое важнее любых социальных законов. Сколько ни стойте перед холодильником с разносолами, мозг никогда «не поверит», что завтра будет столько же еды. С тем же обезьяним упорством мозг человека стремится не расходовать энергию на затратное содержание любого сообщения, новости. Он с одинаковым удовольствием забудет и номер банковского счета, и рекламный листок из почтового ящика.

Увеличение времени заучивания, многократное повторение действий и повторный опыт – единственный способ заставить мозг запомнить что-либо надолго

Не обязательно пытаться всеми силами изгнать плохие воспоминания. А нужно просто, представив их мысленно, сказать: «И это научило меня…» И попытаться сформулировать, что положительного или поучительного вы вынесли из той ситуации. Даже из самого черного дня можно извлечь свой урок.

Нейролингвистов давно интересует вопрос избирательности человеческой памяти. Как показали последние исследования, память человека особенно четко и колоритно сохраняет воспоминания об отрицательном опыте, полученном в детстве

У человека есть две системы хранения: память-знание и автобиографическая память, – рассказывает доктор психологических наук, нейролингвист Ольга Борисова. – Память-знание хранит информацию, которая не вызывает эмоций: дважды два – четыре, Москва – столица нашей Родины… В автобиографической же памяти сохраняется все, что связано с переживаниями, нашей самооценкой. Например, если во время важного выступления вы вдруг сбились и неправильно что-то процитировали, неприятные воспоминания об этом моменте будут храниться в автобиографической памяти.

И именно эту память люди используют как базу для построения своего будущего. Так утверждают психологи.

Дополнение воспоминаний – феномен, который сегодня психологи активно изучают. В одном эксперименте исследователи спрашивали людей, где они находились, когда узнали о взрыве на Чернобыльской АЭС? Через несколько лет ответы тех же людей отличались от данных, полученных сразу после катастрофы. Этот пример на практике показал, что люди всегда придумывают правдоподобные объяснения, когда они не помнят, что происходило.

– Если вы стали свидетелем автокатастрофы, и я спрашиваю вас: «Сколько людей было в ДВИГАВШЕЙСЯ машине?» Вопрос предполагает, что машина ехала. А что, если на самом деле машина не двигалась? На этот вопрос вы можете ответить как угодно, поскольку он не касался скорости движения машины. Однако я считаю, что словесная формулировка вопроса может добавить в ваши воспоминания информацию о движении машины. В результате, когда позднее вам будут задавать вопросы другие юристы, то вы, скорее всего, упомянете, что машина ехала. Таким образом, если очевидцам происшествия задают вопросы, содержащие ложный исходный посыл, эта информация может появиться впоследствии в ответах очевидцев. Это, в свою очередь, вызывает изменение или реконструкцию ваших реальных воспоминаний.

Особенно опасны ложные воспоминания при судебных разбирательствах, когда судьба подсудимого зависит от показаний свидетелей. Доктор Лофтус – признанный специалист в области свидетельских ошибок, обнаружила, к примеру, очень коварное влияние той словесной формы, в которую облечены задаваемые юристами вопросы. Так, если свидетеля автокатастрофы спрашивали: «Вы видели разбитую переднюю фару?» или «Вы видели, что эта передняя фара были разбита?», то вопрос, содержащий определенное указание именно на эту фару, вызывает намного больше положительных ответов, чем неопределенный вопрос, даже если передняя фара вообще не была разбита.

– Придание определенности вопросу создает впечатление наличия разбитой фары, а это, в свою очередь, заставляет свидетеля добавлять новые черты к своим воспоминаниям о событии, – объясняет Лофтус