Михаила Александровича Шолохова многие поколения читателей знают как автора всенародно любимого романа «Тихий Дон», сборника «Донских рассказов» и таких произведений, как «Они сражались за Родину», «Судьба человека», «Поднятая целина». В 1965 году писателю была присуждена Нобелевская премия по литературе «за художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время». В романе «Поднятая целина» рассказана история установления советской власти в суровых донских краях. Яркими, драматичными красками Шолохов изобразил в нем переломный момент истории нашей страны, когда обращались в прах многовековые устои и традиции, уступая место новым порядкам. Увлекательный сюжет, неоднозначные характеры, историческая достоверность (Шолохов сам был свидетелем многих событий, описанных в книге) позволяют роману «Поднятая целина» оставаться в числе самых известных произведений советской литературы.
Я очень люблю Шолохова. И очень меня ранят разговоры о том, что не он - автор «Тихого Дона», и всякие другие сплетни вокруг него. ⠀ Перечитывать «Поднятую целину» я начала от затаенной обиды за Шолохова, когда в очередной раз от очень уважаемого мной человека услышала: да, не мог он. И дальше свод привычных доказательств - слишком молод, почему больше ничего такого великого, как «Тихий Дон», не написал, ну, и, конечно, главный аргумент. Не нравится он мне - пил, да и сам - от сохи. ⠀ И от внутреннего сопротивления взялась вновь за «Целину» - проверить, произведёт ли роман на меня то же оглушающее впечатление, какое было в школе. Так и загадала, что если - да, то это и будет лучшим доказательством величия Шолохова и его бесспорных возможностей и в отношении авторства «Тихого Дона». ⠀ Начала читать и не могла оторваться. Будто про родных наших общих написано, про землю, про Дон, про труд, про опрокинутую на старые дрожжи закваску новой жизни. Вот, где живая жизнь, которая совсем незнакома и так близка. ⠀ Я читала «Целину», как и любую книжку, везде: в метро, в самолёте, дома и даже в очереди в Ватикан. И всегда происходило чудо, которое и есть литература. Стою подпираю древнюю римскую стену и реву - убивают Марью Хопрову. "...раздирает женщине рот", «палец - в тёплой крови». И столько непривычного, забытого, оплеванного позже историей воскресает, оживает, обретает голос. ⠀ А юмор, чистый, дурной, народный! Дед Щукарь - жалеть, любить и на забыть никогда. А любовь! Та самая, простая, складная, когда все, и наблюдатели, и участники - в азарте и томлении. ⠀ «Поднятая целина», как и «Тихий Дон», потрясает взглядом сверху. Автор, как квадрокоптер, объективный регистратор событий. Мир его не красно-белый, не большевики - контрреволюционеры, середняки - кулаки. В его мире все - люди. И даже быки - люди, и куры, и лошади! ⠀ Почитайте Шолохова. Только в финале «Поднятой целины» - осторожно! Там в сердце удар.
Я люблю этот роман великого Шолохова. Пусть говорят, что он утратил актуальность, что идеологическая подоплека стирает все, но люди на страницах его живые, настоящие, с настоящими чувствами и поступками. Люблю их, как и автор, Нагульнова, Давыдова, Лушку, деда Щукаря: всех - всех. Гениальный роман гениального Шолохова
Шедевр. Классика советской литературы. Живые персонажи, реальные проблемы, способы их решения, реальные мысли, ошибки... После такого сложно читать блокбастеры или смотреть попсовые фильмы, где каждый персонаж создан из картона и клея... Обязательно к прочтению.
Книга берет долгий разгон по началу, надо привыкнуть к говору и к духу того времени, через несколько глав полетит и будете плакать, что повествование подходит к концу.
Ты их жалеешь... Жалко тебе их. А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Над сиротами убитых плакали? Ну? Моего отца уволили после забастовки с завода, сослали в Сибирь... У матери нас четверо... мне, старшему, девять лет тогда... Нечего было кушать, и мать пошла... Ты смотри сюда! Пошла на улицу мать, чтобы мы с голоду не подохли! В комнатушку нашу — в подвале жили — ведет гостя... Одна кровать осталась... А мы за занавеской... на полу... И мне девять лет... Пьяные приходили с ней... А я зажимаю маленьким сестренкам рты, чтобы не ревели... Кто наши слезы вытер? Слышишь, ты?.. Утром беру этот проклятый рубль... — Давыдов поднес к лицу Андрея свою закожаневшую ладонь, мучительно заскрипел зубами, — мамой заработанный рубль, и иду за хлебом... — И вдруг, как свинчатку, с размаху кинул на стол черный кулак, крикнул: — Ты!! Как ты можешь жалеть?!