автордың кітабын онлайн тегін оқу Кузница милосердия
Алексей К. Смирнов
Кузница милосердия
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
Иллюстратор Несис Елишева
© Алексей К. Смирнов, 2018
© Несис Елишева, иллюстрации, 2018
Продолжение знаменитой врачебной хроники «Под крестом и полумесяцем», дополненное миниатюрами и рассказами разных лет — новая редакция.
18+
ISBN 978-5-4490-3921-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Кузница милосердия
- Кузница милосердия
- Как вкусно просить прощения
- Побег из курятника
- Естественная монополия
- Борзые талончики
- Солитер
- О деликатных тонкостях
- Реакция на Реформацию
- Транквилизатор
- Визит дамы
- Под водительством Мопассана
- На линии доктор Кулябкин
- Языковой барьер
- Путь к сердцу мужчины лежит через желудок
- Маврикиевна
- Пирация
- Шубы
- Диссиденты
- Гангстер
- В каждом рисунке — солнце
- Нос
- Холодный душ Шарко
- Малый Апокалипсис
- Ностальгия
- Варангер-фьорд
- Масоны
- Одна снежинка — еще не снег
- Готовь сани летом
- Падения и выпадения
- Матка-яйки
- Хлопци-кони
- Про молодость, которая не знала, и про старость, которая не могла
- «Прошу пана»
- Functiо laesa
- Мобилизация
- Три гипотезы
- Живые и мертвые
- «Курение вредит вашему здоровью»
- Седые рецепты
- Овощной Бог
- Косарь и Отличница
- Протозоя
- Доктор Томсон
- Горнило
- Унтер-антидепрессант
- Дрянная зависимость
- Профессор Козьмин-Соколов
- Эмблема печали
- Folie a deux
- Еще один довесок
- Ноу Хау
- Наследие розенкрейцеров
- Теория Вирхова
- Child Abuse
- Романенко
- Месть и закон
- Грезы и будни
- Щелкунчик
- Кодекс здоровья
- Социальное научение
- Несуны
- Активное выявление
- Электрокаргеограмма
- Fool-proof
- Fool-proof-2
- Хорошее
- Абсолютный кошмар
- Сектор «Приз»
- Производственная гимнастика
- Аппетит приходит во время еды
- Лепрозорий
- Противостояние
- Киса
- Таракан
- Ядро
- Качок
- Беседка с выездом для кибитки
- Женский батальон
- Су Джок
- На всю оставшуюся жизнь
- Разоблачение магии
- Стержень самосознания
- Инородное тело
- Форма одежды — нарядно-диагностическая
- Театр и вешалка
- Ректорат
- Сделай сам
- Lupus vulgaris
- Глядя в телевизор
- Иллюзия неприкосновенности
- Повод для смеха
- Дедовские методы
- Звонок
- Визит Минотавра
- Штормовое предупреждение
- Доктор Смирнов
- Милование
- Рудин Накануне
- Бабушка Августа
- Соломенный вдовец
- Техника правил безопасности
- Куколка
- Сроки согласованы
- Гигиена
- Час поэзии
- Святыня в несовершенстве
- Мандат
- Фактор влечения
- Вечерние впечатления
- Самоактуализация
- Сильнодействующее средство
- И ты, папа
- Профессиональная вредность
- Глаза и сверло
- Воображаемое
- Небесные птицы
- Золотые Слова
- Кросс-культурная разница
- Реконструкция
- После бала
- Житница сердоболия
- Игра
- Хромосомный дефект
- Алые паруса и Дальние страны
- Москва — Кассиопея
- Выскочка
- Неправда Ваша
- Просто встретились два одиночества
- Эмпатия
- Деинституционализация
- Доктор Шапкин
- Катарсис
- Симптом подошвы писателя Клубкова
- Микстура Кватера
- Операционное поле
- Подлинный документ-лечебник (выдержки) из этнографического актива В. Тенишева; данные по Костромской губернии на рубеже XIX — XX вв.
- Верняк
- Термист
- Сердце, разбитое голубой, но целой, кружкой
- Передонов
- Состояние удовлетворительное
- Жора
- Бородавка
- Скорняк
- Ловушка для одинокого мужчины
- Ловушка для одиноких мужчин (Улица Разбитых Намордников)
- На правах рекламы
- На крыльях ночи
- Второй тайм
- Хронический постскриптум
- Между волком и собакой
- Сельдеррея
- Врачебная тайна
- Пидиатор
- Оксиение
- Ревизия
- Инкубы и суккубы
- Ксенофобия
- Наследие доминиканцев
- Шор
- Любовь к отеческим гробам
- Междометие
- Под конвоем заботы (простите меня, Генрих Белль)
- Профессор Лапотников
- Хромосомы
- Госпиталь
- Нотабене
- Эпидемиологический прецедент
- Холера и Doom
- Репрезентативная выборка
- Академик Углов
- Корабельные новости
- Шестое чувство
- Цирк уехал, а клоуны остались
- Корневой каталог
- Корневой каталог (продолжение)
- Корневой каталог (окончание)
- Фактор страха как слабое звено
- Сестры и Хмурое утро
- Положительная динамика
- Культурный голод
- Академический интерес
- Ганнибал
- Точка сборки
- дело
- Муму: Явление барыни
- Эффективный менеджмент
- Хустаффсон
- Много лет спустя
- О сверхчувственном восприятии
- Вокальный тик
- Семейная медицина
- Неясыть
- Мануфактура
- Случайные встречи
- Штуковина
- Видение
- Шестерочка
- Каллиграфия
- По рюмочке
- Чудеса отца Льва
- Плотницкая история
- Сон
- Кулёв
- Из разговора
- Голова
- Обыденное
- Слуга государев
- Тихушник
- К истории медицины
- Конверсия
- Добро пожаловать
- Попытка пейзажа
- Преамбула
- Алиса и Зазеркалье
- Приказано выжить
- Праздным любопытным посвящается
- Дебаркадер
- Ходок
- Зеркало треснуло
- Неодолимая сила
- В надежде на дубль
- Превосходительство
- Первичное звено
- Очевидное и вероятное
- Эпиляция
- Свифт
- Клиническое мышление
- Пуля и клизма
- Бобер, выдыхай!
- Терапия первичного крика
- Панкреатит
- Соприкосновение физических тел
- Новый поворот
- Первая скрипка
- Матка-яйки, новое
- В ожидании чуда
- Деревенские хроники, месяц январь
- Новые песни о главном
- Ребятам о зверятах
- Профессор Молотков
- Синдром Сиси
- Геометрия
- Печаль и радость
- Гибель империи
- Скотный двор, вспоминая Оруэлла
- Пуповина
- Сочинил
- МЧС
- Кислород
- Феникс Ясный Цоколь
- В людях
- Эволюционная лестница
- Гипотензивные средства
- Козырной
- Суд идет
- Капельница доктора Попова
- Альцгеймер
- Плевки в душу
- Строительный материал
- Ошибка и Судьба Президента
- Картошка в окошке
- Красиво уйти
- Эзотерическая дрочка
- Наречия: Живые и Мертвые
- Родовая травма
- Куку
- Место в рейтинге
- На пороге вечности
- Марля
- Поезд прибыл на конечную станцию
- Шалости медицинской психологии
- Т
- 4.05.2009
- Клиническое
- Метроном
- Инферно
- Размен фигур
- Отличникам на карандаш
- Щадящее пламя
- Ёжик
- Чтобы аккуратненько
- Мерси бокУ
- Голубой вагон
- Рассказы и миниатюры
- Последний полустанок
- Терапевт
- Очередь
- Прием
- Обед
- Пятиминутка
- Объявление на двери кабинета эвтанолога
- Квартирная помощь
- Визит
- Дома
- Удаленный доступ
- Психоанализы
- Разлитие гумора
- Жертва вечерняя
- Таракан. ехе
- Фредерик Перлз здесь и сейчас
- Ангел катафалка
- Твердый знак
- Дети капитала-гранта
- Зал ожидания
- Последний полустанок
Кузница милосердия
Все, что последует ниже, написано не про врачей и не про больных. То же самое можно было бы написать о ком угодно. Мне повезло побывать в прошлой жизни врачом, а потому медицина сделалась линзой, в которой сходятся жизнеописания. И мне очень не нравится, когда эти миниатюры называют «медицинскими байками». Я не рассказываю баек, все написанное — чистая правда.
Я глубоко признателен за помощь моим бывшим коллегам, особенно врачу Скорой Помощи Александру Иванову, моему другу еще со студенческой скамьи.
Один бы я не справился.
Было бы ошибкой увидеть во всем, что последует, продолжение хроники «Под крестом и полумесяцем», изданной издательствами «Геликон Плюс» и «Ракета» (в расширенной версии). Да и сами истории здесь не совсем похожи на те, что составили хронику. Длиннее они, что ли. Наверное, да. В этом все дело. Или в чем-то другом. Они и не хроника, потому что записывались по мере того, как вспоминались, а не как происходили в исторической последовательности.
Кушать подано, стол общий, язвенникам не читать.
Как вкусно просить прощения
Был такой детский рассказ, не помню, чей. Может быть, Драгунского. Там мальчик набедокурил, но потом извиняется: трогательно прижимается к маме и вдруг понимает, что это очень просто, и очень приятно, и «даже немножко вкусно — просить прощения».
Это «вкусно» мне запало в голову и всплыло, когда я читал дочке сказку, а в сказке был повар в белом колпаке, вот ребенок и спрашивает: зачем белый колпак?
— Ну, — говорю, — чтобы волосы в суп не падали. Тебе приятно, когда там плавает? А белый — чтобы все видели, что чистый. А то напялит себе черный, и поди разбери, день он его носит или месяц.
Много лет назад я учился и работал при кафедре нервных болезней Первого Ленинградского мединститута. Нет, уже Санкт-Петербургского медицинского университета. Сразу чувствуется разница. Дежурил, разумеется, по ночам. И вот меня вызывают в приемный покой на предмет расследования пьянства. Пьянство было раскрыто на пищеблоке; подозреваемая повариха доставлена, куда надо, и ждет моего вердикта.
Прихожу. Созерцаю.
Я человек либеральный, никого не осуждаю, все понимаю. Если что про кого напишу, так в документальном стиле, без оргвыводов. Но здесь я даже споткнулся. Повариха, которой не дали приготовить обед для всего института, стояла совсем испуганная и несчастная. На ней были белые одежды ангела. Этого ангела, ходившего к сынам человеческим, низвергли на землю; содрали в наказание крыла и хитон, постелили их у входа в адский сортир, где тысячи бесов вытирали о них свои черные копыта.
Потом одежды с крылами надели обратно на ангела, а на прощание выплеснули на фартук ночной горшок Люцифера.
И я не сдержался. Это был последний в моей жизни проблеск гражданского идеализма. Я приблизился, оттянул лямочку фартука и обратился с такой речью:
— Послушайте, я все понимаю. Мне плевать, что вы выпили. Но вы же обед варили — что, что это? В каком вы виде?
Повариха вытаращила глаза, отшатнулась и пробормотала:
— Я больше не буду.
И я увидел, как это всем будет вкусно, прощение поварихи.
Побег из курятника
На поэтическом фуршете ко мне обратился застенчивый молодой человек, который, как выяснилось, занимается Рекруитментом, а потому читает идиотские книги в моем переводе. Вежливо и тонко хихикая в ответ на мои ядовитые реплики, он выразил надежду на какое-нибудь сотрудничество в перспективе. Не имея ничего против него лично, я в сотый раз содрогнулся при словах «работать в команде». Нет ничего страшнее для меня, чем сделаться «командным игроком».
Всегда и везде я искренне ненавидел начальство за то, что оно за мной следило. Вот сейчас мне замечательно: сделал — и молодец. Не сделал — тоже молодец, просто съешь на один пирожок меньше. Зато в прежней жизни мне приходилось совершить столько побегов, что по накалу страстей, если взять их в совокупности, хватило бы и на Бастилию, стоявшую под охраной глупого Ла Раме, и на Шошенк, и на историю с Мотыльком и Дастином Хоффманом.
Я совершенно не умею сидеть и пучить глаза, когда все уже давно сделал. И в поликлинике, и в больнице у меня всегда существовало по два пути отступления, главный и запасной. Основная дилемма заключалась в верхней одежде. Если я вешал ее в кабинете, пользуясь королевской привилегией игнорировать, на зависть обычным смертным, гардероб, то мне приходилось бежать уже одетым, и я рисковал натолкнуться на какую-нибудь проверяющую сволочь. А если я катился вниз как бы по делу, то неизбежно задерживался в гардеробе, где тоже мог натолкнуться на сволочь. К тому же меня выдавала сумка, по которой сразу делалось ясно, какое у меня дело.
Так я сбегал на час, на два, на три раньше времени.
Однажды ко мне вошла начальница, пожевала губами и потребовала объяснений.
— Но я же все сделал, — сказал я жалобно.
— Часы надо высиживать, — не без сочувствия ответила та.
Но я видел, во что превращаются фигуры тех, кто высиживает многочасовые лечебно-профилактические яйца. И дело не в факте сидения, потому что сейчас я тоже все время сижу, и неизбежно располнел, но именно докторский стан после долгого высиживания приобретает какие-то своеобычные формы. Откладываются какие-то совершенно особенные, тугоплавкие жиры, впитавшие вялое атмосферное электричество…
— Так чем же мне заниматься? — спросил я.
— Работайте с документами.
И я работал с документами: сидел и уныло перебирал больничные листы, читая об уголовной ответственности за их неправильную выдачу — по закону, принятому в щедром на выдумки 1937 году.
А вот в больнице я постепенно обнаглел и на излете врачебной деятельности уходил уже через час после появления на работе. Я говорил, что пошел лечить зубы.
Наконец, там рассвирепели.
Вообще-то ко мне приставали и с другими придирками. Последний начмед, например, упрекал меня в убогости стиля при оформлении историй болезни. Я еще скажу об этом отдельно. Я не то чтобы исправился, будем скромнее, но я старался, и надеюсь, что ему еще представиться случай ознакомиться с результатами.
Естественная монополия
Когда я работал в петергофской поликлинике, я был там добрым следователем.
Потому что поликлиника, как ее ни крути, тоже общечеловеческое учреждение — а значит, в ней должен быть следователь добрый и следователь злой.
Я всех принимал даже без номерка.
А мой коллега слыл жестоким извергом, он был бездушная машина. В сложном медицинском процессе его больше всего привлекала административная сторона. Он постоянно делал в карточках разные пометки с восклицательными знаками, не имевшие отношения к диагнозу, но очень важные для профилактики жалоб и наказаний — «Герой!», «Инвалид!», «Участник!», «Идет на ВТЭК!», «Хочет на ВТЭК!» и так далее.
А сам уже много лет как сошел с ума и бредил жилплощадью.
Его как огня боялись.
После «здрасте» со мной он вываливал из портфеля судебно-хозяйственные бумаги и, задыхаясь он торжества, начинал объяснять, кого и где он вывел на чистую воду.
«Липа!» — ликовал он, тыча пальцем в какую-то испуганную подпись.
Мы с ним были в большом дефиците. Сами к себе рисовали талончики, половину спускали в регистратуру, чтобы публика к нам с утра занимала очередь. Пока я работал, полегче было.
Уходил я однажды в отпуск.
Спустился в регистратуру взгрустнуть, попрощаться. А там уже мой коллега расхаживает. И облизывается, пальцем грозит, рисуя перспективы своего одиночного труда:
— Десять талонов отдам, и все.
Подумав, с неуверенной радостью:
— Будете у меня визжать!…
За стойкой притихли, глядели на него с веселым страхом и готовы были визжать уже прямо сейчас, с зачетом будущих лишений.
Борзые талончики
Крепостное право у нас сохраняется. Никуда оно не делось. Развиваем начатую тему.
Вот меня, например, в поликлинике очень даже просто продавали. Низводя до талончика, ко мне на прием.
Придет к терапевтихе, а то и к самой государыне-заведующей, клуша. Принесет в авоське бутылку с конфетами, пшена, борзых щенков. Заведующая коньяк выжрет, пшена на пару с клушей поклюет, щенков помучает. И, раздобрившись, делает ответную благодарность: выдает талончик, к невропатологу.
Клуше вовсе не нужный.
Но клуша — давно, естественно, этого талончика добивавшаяся — расцветает. Бежит ко мне, а я сижу и вообще не при делах. Кто такая? Ах, вам меня прописали…
Отрабатываю коньяк, булькающий в заведующем животе.
Не очень-то приятно, когда тебя продают.
Захотят — в солдаты сошлют, как бывало; захотят — поженят на медсестре. Или на той же клуше. Беседуешь с ней — и будто сорок лет с ней прожил. Будто при Анне Иоановне проживаешь, для ее идиотской забавы. Бироновщина.
Как у Тредьяковского выходит. Я тут Зощенко читал, так он цитирует его оду на венчание шута и карлицы:
«Здравствуйте, женившись дурак и дура.
Теперь-то прямое время вам повеселиться.
Теперь-то всячески, поезжане, должно беситься».
