Ждать. Мне вспомнился парень, который рассказывал, что, если бы ему было суждено погибнуть на этой войне, он предпочел бы смерть в самом начале кампании, чтобы не сидеть по уши в дерьме, жаре и бесконечном ожидании. Разве это нормально?
Вылеты в Долину Счастья стали рутинным делом. Легче от этого не стало никому, разве что нескольким американцам, погибшим в первые две недели. Или, по некоторым данным, трем сотням вьетконговцев. Им стало гораздо легче. Для нас, оставшихся в живых, результатом ежедневной мясорубки были усталость и раздражительность.
По пути к кассе захватил выпуск Newsweek. Кассирша, молодая женщина, взяла протянутые деньги и поинтересовалась, не из Вьетнама ли я возвращаюсь. Я гордо ответил:
— Да.
Внезапно она злобно уставилась на меня и произнесла:
— Убийца.
Я долго смотрел на нее в замешательстве. Затем улыбнулся. Я понял, что она перепутала меня с кем-то другим
Я тихо сообщил шишковатому черному мешку с телом, что у нас недавно была вечеринка. Кто-то пытался запихать колено трупа внутрь, оно неуклюже выпирало из мешка. Колено поддавалось, но выпрыгивало обратно, стоило убрать ногу. Запах стоял такой, что я еле сдерживал рвоту. «Жаль, тебя там не было», — продолжил я.
— Ворон-шесть, Дельта-один. Сработало. Оба готовы.
— Это радует, Дельта-один. Я уже начал думать, что нам не остановить слона.
Слона? Мы что, убиваем гребаных слонов?
— Принял. Будут еще указания?
— Конечно, Дельта-один. Спускайтесь и заберите бивни.
— Бесит, — произнес Гэри. — Убить слона — все равно что расстрелять собственную бабку.
«Человек года» по версии журнала Time прошел внутрь и присоединился к адмиралам. Четверо мужчин сидели в огромном отсеке «Карибу». Бортмеханик, который выглядел так, будто его только что повысили минимум на два звания, нажал кнопку подъема рампы и запечатал самолет. Нас окатило потоками воздуха от винтов, и самолет улетел, сначала превратившись в точку, а затем растворившись в небе. Пыльная толпа оживилась.
— Эге, я надеюсь, им там не тесно.
— Нельзя сажать рядовых и важных шишек рядом, пойми.
— Да с хера ли?
— От нашей копоти они теряют блеск.
Вьетнамский массажист средних лет аккуратно разложил меня на столе и покарал мое западное тело.
— Хорошо, нет? — спросил он, хрустя моими позвонками. — Вам понравится это?
Я вздрогнул, когда он завел мои локти под голову. Он продолжал в таком же духе еще несколько минут. Затем мягко наклонился и спросил:
— Хотеть минет?
— Нет, — быстро ответил я в смятении.
— Я позвать сюда девочку, она делать лучший минет.
Облегчением было узнать, что речь шла о девочке, но меня все равно это не интересовало.
— Нет, но спасибо.
Плотник соорудил скамейку, подогнав все части настолько идеально, что все держалось без гвоздя. Она была так искусно собрана, что гвозди просто не требовались. Я воспринял эту скамейку как символ, раскрывающий истинный характер вьетнамского народа, поэтому украл ее. Взвалил ее на плечо и пронес обратно по тропинке мимо кучи рисовых стеблей, вдоль двориков, мимо все еще улыбающихся женщин, прямо на солнцепек нашего песочного сада. Я подошел к вертолету, поставил скамейку под тень лопастей, уселся на нее и сообщил:
— Гляньте, ни одного гвоздя.
Я поерзал взад-вперед, чтобы дать нагрузку на скамейку и показать, как крепко она держится. Кайзер подошел поближе.
— Гляди, они так грамотно собрали ее, что даже гвозди не нужны, — объяснил я.
— Так потому, что у них выбора нет. Тупые гуки не знают, как делать гвозди, — сказал Кайзер.
Я прошелся вглубь деревни, миновав подозрительную кучу рисовых стеблей, под которыми мог скрываться вход в подземные бункеры и туннели. Я вполне мог подойти и проверить, а еще я мог вытащить свой пистолет и пальнуть себе в голову. Между этими действиями не было никакой разницы.
Результат всего вылета? Пара вьетконговцев. Такое ощущение, что группа разведки изучала карты вверх ногами. Коннорс предположил, что разведчики черпали свои сведения из контрабандных китайских печений с предсказаниями.
