Оглавление

Посвящение

Посвящается моим тупым друзьям, сестре, а также школьным урокам истории, русского и физики, которыми пришлось пожертвовать, дабы написать первые наброски этих глав

Будни девочки из недалекого будущего

Привет, меня зовут Лео́не. Да, наверное, для вас это необычное имя, но в наши времена никто не обращает внимания на его странность. Моей маме оно понравилось, и поэтому она решила так меня назвать. В 30-х годах была мода на вот такие диковинные имена. Поэтому у меня и моих знакомых они довольно необычные из-за этого.

Но не в этом суть. Не знаю, насколько далеко назад во времени улетят мои записи, но надеюсь, их найдет кто-нибудь, кто любит читать, а в особенности и фантазировать, ведь без хорошо развитой фантазии вы в полной мере не сможете представить себе мое время.

Я родилась… А хотя это не такая важная информация обо мне. Просто знайте, что сейчас вторая половина XXI века. И да, Третья мировая война так и не наступила, люди смогли добиться мира. Мне не дозволено сильно углубляться в будущее, лучше я напишу вам о моем прошлом.

Мой дедушка — физик и работает в самом крупном предприятии в стране. Я слышала, что раньше оно даже было засекречено, но теперь здесь изучают возможности и свойства пространства, законы времени. Но об этом позже. Именно дедушка рассказывал мне о прошлом и впоследствии привил любовь к нему. С помощью старых архивов и голограммных устройств 2040-х годов я пересмотрела большинство советских фильмов. И скажу честно, они все мне понравились! Сейчас, как бы поточнее выразиться, чтобы вы поняли… люди научились менять качество съемки прошлого века на более и более лучшее. Но мне нравится смотреть их в первозданном виде, ведь так намного глубже чувствуешь ту эпоху.

Ну и, наконец, о том, почему я пишу к вам. Как вы уже поняли, мне нравится ваше время со всех его сторон. И я хочу, чтобы вам понравилось мое. Конечно, немного странно писать людям в прошлое, учитывая то, что все пишут свои книги для потомков в будущее или для современников, но я думаю, у меня получится выражать мысли коротко и ясно.

Можно ли потрогать деньги?

Осенний ковер, лежавший на земле, уже побурел и потерял яркость. Облысевшие деревья стояли сиротливо и печально. Листья сухо шуршали под ногами. Я как можно медленней брела до дома с глазами, полными слез, иногда тихонько всхлипывая. Путь мой был не далек.

Я широко раскрыла глаза. Только не плакать! Я не хотела плакать сейчас. Старалась изо всех сил удержать их в глазах, но все-таки парочка слез предательски потекла по щекам, а после упала на асфальт. Я изо всех сил стиснула зубы, но уже чувствовала, что рано или поздно не сдержусь. Что лавина эмоций накроет. Знала, что если заплачу, то уже не смогу остановиться потому, что все вспомнится сразу: и как все хорошо начиналось, и что мама точно отругает такую растяпу, когда узнает…

Пару раз взрослые, проходящие мимо, спрашивали, что со мной стряслось. Но разве им все объяснишь? Разве они поймут проблемы восьмилетнего ребенка? Поэтому лучшая тактика, которую я избрала, была молчание.

О стыде я думала в последнюю очередь. Хотя и очень-очень сильно стесняюсь плакать на людях. В это время мою голову переполняли другие самые различные мысли: «Что же со мной будет, когда я приду домой?», «Как на ЭТО отреагирует мама?», «Как мне смотреть ей в глаза?». Ведь если она узнает, что я потеряла карточку, то точно меня убьет. Эта ценная карточка — почти что жизнь человека. Ей можно оплачивать еду в магазине, проезд — да все что угодно. А я ее потеряла. Теперь беды точно не миновать.

«Да и кто вообще придумал заменить все деньги на электронные?» — раздраженно рассуждала я, чтобы отвлечь себя и позлиться. Может, для кого-то это и удобно, но для меня нет. И другим детям, скорей всего, тоже. Вот так же потеряют они карту и будут плакать и не знать, что делать, как я. Ах, если бы у меня были деньги! А не этот виртуальный счет в банке. Мама рассказывала мне про деньги. Это были разноцветные красивые бумажки из прошлого. С ними я бы обращалась куда более аккуратно, чем с пластиковой картой. Потерять одну бумажку не так обидно, как потерять целую карту, заменяющую все способы оплаты. Вот бы родиться раньше и попользоваться деньгами, как моя мама или дедушки с бабушкой.

Погрузившись ненадолго в свои мысли, я почти забыла про свою насущную проблему. Почти. Но как только вспомнила, слезы вновь переполнили глаза. Но на этот раз я изо всех сил старалась не плакать. Лишь бы не заплакать снова.

Я осознала, что потеряла карту еще в школьной раздевалке прямо перед тем, как выйти на улицу. Не помню зачем, но я полезла в портфель и не нащупала там ее. Но до последнего не теряла надежду найти эту драгоценную вещь. Шарила во всех карманах, даже куртку проверила. Нет — и все. Ну не находилась она. Я стояла в легком ступоре. Но, скорее всего, в очень даже сильном, потому что моя всегда веселая подруга Рэ́кки посмотрела на меня глазами, полными недоумения. Я же в ответ посмотрела на нее глазами, полными ужаса.

Рэ́кки была веселой, озорной девчонкой, но очень сердобольной. С черными волосами чуть выше плеч. С ней часто происходили самые разные невероятные истории, которые она в шутку называла приключениями и о которых она поспешно делилась с нами (с одноклассниками). А иногда даже втягивала меня в них, ведь мы лучшие подруги. Также у нее была не менее странная… назовем это «способность», иметь все, что нужно при себе в любой ситуации. Просто в любой. Объясню на примере. Ты поранил ногу? Оу, у Рэкки точно есть пластырь. Нужна веревка? Давай спросим Рэкки. Хочешь пить? Да я уже вижу, как Рэкки достает бутылку воды.

Казалось, у нее был бездонный рюкзак, куда помимо обычных школьных принадлежностей помещалось еще много разных вещей, которые обычный человек не положил бы в сумку (хм, бездонный рюкзак… довольно полезное изобретение, с развитием технологий лет через десять я точно изобрету его). Ну так вот, и на этот раз Рэкки предложила мне свою помощь. Она как настоящая подруга протянула мне свою пластиковую карту, чтобы я смогла оплатить проезд на электробусе.

Но я была так зла на себя и обижена, да и Рэкки ждали другие девчонки, поэтому я поспешила отказаться от ее помощи и выбежала на улицу. До сих пор жалею. Прохладный осенний ветер дул мне в лицо. Я как можно медленней брела до дома с глазами, полными слез.

И вот мы вернулись к началу. Я потеряла пластиковую карту и шла домой уже минут тридцать, хотя этот путь пешком можно было проделать и за семнадцать минут. Но в конце я уже не плакала, а просто стряхнула слезы рукой, ведь знала, что мама будет дома. Не хотелось предстать перед ней с красными от слез глазами. Нужно было постараться скрывать ЭТО как можно дольше, а потом как-нибудь само сгладится.

Я зашла в подъезд, поднялась на третий этаж и с опаской посмотрела на дверь своей квартиры. Что ж, не время трусить. Я так просто не сдамся! Я поднесла палец к сканеру отпечатков, установленному на двери, увидела маленький зеленый огонек и вошла внутрь.

Я ощутила аромат квартиры. Вдыхать его было так приятно. Он буквально подул мне в лицо с порога. Еще давно заметила, что у каждого человека в жилище пахнет по-своему. ЭТОТ аромат был отличен от всех других. Такой родной и приятный. В коридоре никого не было. По звукам, доносившимся до меня, стало ясно, что мама на кухне. Нужно было как можно незаметнее прошмыгнуть в свою комнату. Сняв ботинки и тихонько на носочках пробравшись в комнату, я закрыла за собою дверь. Так… А дальнейшего плана у меня не было. А что делать, когда мама меня заметит? Ну, прежде всего нужно успокоиться и вытереть слезы, оставшиеся в уголках глаз. Вот. Теперь выгляжу как нормальный человек.

«Нужно делать уроки. Где моя электронная тетрадка?», — подумала я, как самая послушная девочка, и начала рыться в портфеле. В это же время дверь отворилась, и в комнату вошла мама, мама с бутылкой воды.

— О, ты уже пришла, а я как раз цветы полить хоте… — она не договорила потому, что увидела, как слезы бегут по моему лицу, а я стою рядом со свалившимся набок портфелем, из которого торчат школьные принадлежности. Не знаю, почему так произошло, но, наверное, ее нежный родной голос и добрые намерения позволили мне раскрыться перед ней. Я не смогла сдержаться… и таить в себе такую большую тайну тоже не могла.

Помню, как бросилась к ней обнимая и как потом мы сидели на диване в гостиной, а я с заплаканным выражением и дрожью в голосе объясняла маме, что же произошло. Она не бранила меня. Лишь сидела и внимательно слушала. Сейчас это воспоминание вызывает у меня странное чувство. То ли радость, то ли смущение.

В конце моего рассказа мама таинственно улыбнулась. Чего это она улыбается, когда все плохо? Из-за этого мои слезы хлынули еще сильнее. Было так стыдно, я закрыла лицо руками.

— Подожди минутку, — сказала она и полезла в шкаф. Мне было очень интересно, что же мама ищет в этот момент, почему же не ругает меня, хотя должна. И я пыталась разглядеть из-за ее спины хоть что-то. Мама достала коробку, ничем не примечательную серую коробку, и протянула мне со словами: — Держи, открой ее.

Я всхлипнула, но коробку взяла. Внутри находились разноцветные бумажки с изображением городов и статных дяденек. Я сразу же поняла, что это были деньги. Никогда раньше не видела деньги, но поняла, что это они. Вот и исполнилась моя мечта — увидеть их. Также в уголке лежала пара круглых монет. Я смотрела на это сокровище, как зачарованная.

— Они такие красивые и необычные, — сказала я, рассматривая повнимательнее, поднося к свету.

— Боюсь, на них уже ничего не купишь. Столько времени прошло.

— Ничего, — ответила я. — Ведь так хорошо, что я могу их потрогать.

Неожиданное знакомство

Все учебные классы 57-й школы загорелись зеленым цветом. К счастью, это значит, что урок закончился. Ученики отложили свои перья.

— Не забудьте перекинуть материал со своих электронных тетрадок мне, — громко сказала учительница литературы. — На дом читать: Горький, «Детство».

Ну вот, не могла, что ли, задать что-нибудь поинтереснее? Как раз в это время зеленый свет потух. Если говорить честно, то эта «система оповещения конца урока» мне больше нравится. Я слышала, что около десятка лет назад все было по-старому. Когда урок заканчивался, то на всю школу гудел противный звонок, который, возможно, отвлекал и раздражал детей. Но с появлением СОК — системы оповещения классов — эти громкие надоедливые звонки отменили. Ну и правильно. Вот загорелся класс зеленым цветом, и все поняли, что урок уже закончился. А о начале занятия информирует сиреневый цвет.

В общем, в этот день мы, как обычно, пошли домой вместе с Рэкки. Ну, точнее, Рэкки всегда провожала меня до дома и шла дальше сама по себе. Понятия не имею, где она живет. И почему она мне не рассказывает?

Всегда Рэкки начинала разговор первой. О чем угодно. Иногда о чем-то глупом. Я же в свою очередь любила немного поразмышлять у себя в голове наедине с собой, но я всегда вслушивалась в слова, произносимые моей подругой, потому что ее истории были уж очень интересными. В этот раз мы, как обычно, шли вдоль улицы к моему дому и мило беседовали. Но Рэкки начала говорить о чем-то серьезном, поэтому я слушала внимательно.

— Знаешь, Лео́не, мне кажется, Сайра́м иногда следит за мной после школы, — произнесла Рэкки.

— Че-е-его? — поинтересовалась я. — Да с чего ты взяла?

— Ну, мне думается, он либо решил поиграть в шпиона, либо хочет выяснить, где я живу.

— Типа чтобы всем разболтать?

— Да.

— Глупые мальчишки. Если так будет, то вы с ним опять поссоритесь. Ох, не люблю, когда вы с ним ссоритесь, — пробубнила я.

— А я, думаешь, люблю? — удивленно спросила Рэкки. — Просто он вредный, вот и все.

— Будет к тебе приставать, я его ударю, точно. Я уже достаточно подросла для этого!

— Все еще комплексуешь по поводу роста? — спокойно спросила она.

— Нет! Вот увидишь, я вырасту и буду выше тебя. И выше всех парней!

— Ладно, ладно, успокойся. Мы же про Сайра́ма говорим, а не про тебя.

— Просто спроси его, почему он за тобой следит, и все.

— Не могу же я просто так спросить, — сказала Рэкки.

— Может, он влюбился в тебя? — с улыбкой спросила я.

Она, помолчав и немного покраснев, произнесла:

— Отстань, раздражаешь…

И мы обе дружно засмеялись. Да, такое было невозможно. К тому же Рэкки не обращает внимания на глупых парней. Поверить не могу, но я знаю Рэкки уже на протяжении пяти лет, и все это время мы непрерывно дружим. Даже помню тот день, когда мы познакомились. Хотя мне было всего лет семь.

Это было почти перед самой школой, в конце лета. Чтобы поступить в какую-либо школу, каждому ребенку нужно пройти консультацию школьного психолога. Не понимаю зачем, ведь раньше же никаких консультаций перед школой не было. А вдруг они выявят, что я отсталая? (ну, в общем, тупенькая) … Мне было страшновато идти туда. Так, не о том речь…

В тот день я пришла к психологу вместе с дедушкой. Он был старенький и шел не так быстро, как я, поэтому я уступила ему место, а сама уселась к нему на колени. Сидя в очереди, я заметила девочку с черными волосами. Она пришла со своей мамой. Такой красивой женщиной, молодой и приветливой, она часто улыбалась, и голос у нее был звонкий. Возможно, они здесь по той же причине, что и я. Девочка была счастливее меня на вид. Сидела и болтала ногами. Я же сильно нервничала и волновалась, ведь если я не отвечу на вопросы тетеньки психолога, то меня не возьмут в школу (по крайней мере, я так думала, ну, или мама внушила мне это).

Дверь отворилась, и меня позвали в кабинет. Дедушку не пустили. Он остался в коридоре и, по-видимому, расстроился. Ну вот. Как же я буду без дедушки? На душе стало еще беспокойней. Как только я присела на маленький стульчик, по моему телу прошла дрожь.

— Не волнуйся, я просто задам тебе пару вопросов, — пояснила психолог.

Кажется, ей было лет сорок. «Сапфира Васильевна» — прочла я шепотом надпись на бейджике. Интересное имя. Но у меня интереснее: Леоне. Чем-то похоже на имя Лена. Может сказать Сайраму и Рэкки, чтобы меня так называли? Хотя они вряд ли согласятся. Рэкки не любит прозвища.

— Так-с, для начала скажи мне, как тебя зовут? — спросила Сапфира Васильевна.

— Леоне Мило́вич, ударение на «О».

— Угум… хорошо.

В ее глазах читалось некое безразличие, но я не переставала нервничать. Все-таки эта тетенька, наверное, была важной персоной в школе, раз консультирует детей.

— Тебе же уже исполнилось семь лет? — спросила она.

— Да, конечно, — более уверенно сказала я.

— Итак, Л… Леоне, назови дни недели, времена года, желательно по порядку.

Я уже пообвыклась, потеряла стеснительность, стало легче общаться с нею, когда она говорит со мной на равных.

— Понедельник, вторник, потом среда, четверг, пятница и мои любимые выходные: суббота и воскресенье. А времена года: лето, весна, зима, вот зимой у меня день рождения, и еще осень.

Немного помедлив и посмотрев в мою карточку, Сапфира Васильевна сказала:

— Да, да, хорошо, отлично. А чем отличается зима от лета, ответь-ка мне.

— Зимой снег выпадает, холодно становится, еще вроде птицы некоторые на юге зимуют, ну там: ласточки, жаворонки, утки всякие. А летом много солнышка, оно долго светит и греет приятно.

Кажется, я была болтливым ребенком, потому что говорила много лишней информации, но вроде правильно. Но можно было бы и короче сказать. Знаете, сначала все шло достаточно неплохо, а вот потом…

— Ага, хорошо, точно, — сказала психолог, задав уже примерно пятнадцатый вопрос.

— А вот последний вопрос: кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

— Хочу… — не задумываясь начала я, но на этом мои мысли кончились, и рот замолчал. Я даже не знала, что ответить. В свое оправдание хочу спросить: а кто-нибудь из вас знал в свои семь лет, кем хочет стать в жизни? Чего добиться? Конечно, у меня была пара вариантов, но так серьезно я над этим вопросом и не задумывалась, это были только детские мечты стать биотехником или космическим астронавтом.

И тут у меня началась паника. Мысли смешались, и я уже не знала, что мне нужно ответить. А тетя-психолог все ждала ответа.

«О боже мой, я не знаю, кем хочу стать в будущем, я не отвечу на вопрос. Они… они подумают, что я глупая, и точно не примут в эту школу. Но ведь уже конец лета, а значит, меня уже никуда не примут! И я буду работать дворником, подметая улицы всю жизнь. Господи, папа был прав».

Эти мысли пронеслись в голове со скоростью света, и тогда… я заплакала. Наверное, я была плаксивым ребенком, потому что это уже второй рассказ, в котором я рыдаю из-за безысходности.

У меня просто началась истерика, я не могла остановиться, слезы все текли ручьем (вспоминая всю эту истории, мне кажется, что Сапфира Васильевна здорово так напугалась от моего плача, ох, как мне ее жалко, простите, что напугала). Не успела она еще ничего сказать, как я уже встала со стульчика, выбежала в коридор и ринулась по коридору вглубь школы, конечно же, совсем забыв про дедушку. Главное подальше отсюда. Позже он мне рассказал, что на своих ногах не успел угнаться за такой резвой девчушкой, своей внучкой, но за мной вдогонку, отпросившись у мамы, побежала своими маленькими ножками девочка с черными волосами, сидевшая вместе с нами в очереди.

Отбежав достаточно далеко, чтобы меня никто не нашел, я уселась в одном из углов школы и обняла себя за колени.

«За такое мама меня точно отругает, — думала я, — не ответила на вопрос, сбежала, да еще и дедушку не подождала, вот дура!»

Наверное, я единственная из всех ребят вот так разрыдалась (ненормально-психованная). Да как вообще у семилетнего ребенка, который еще мал и ничего не умеет, можно спрашивать, кем он хочет стать? Агрх, ненавижу! Многие из вас и вправду подумают, что со мной что-то не так, но дело в том, что я очень серьезно отнеслась к данному вопросу, да и ко всему разговору с психологом в целом. Когда она спрашивала про будущую профессию, я подумала, что от меня сейчас требуют окончательного ответа (подобного рода вопросы я до сих пор не воспринимаю). Да ладно, некоторые взрослые люди в свои лет тридцать не знают, с чем хотят связать свою жизнь, а вы у мелких детей это спрашиваете?

Я выплакала большинство слез, которые скопились во мне. Сколько времени я просидела тут? Десять… Двадцать минут? Может быть, полчаса? Я шмыгнула носом. Больше плакать почти не хотелось, но на душе все еще было грустно. Тут я услышала чей-то топот и притихла.

— Эй, ты тут? — спросил детский голосок.

Мне не хотелось отвечать, и я только сильнее вжалась в колени.

— А почему ты плачешь? Я слышала всхлипы, — это был все тот же голос, но уже ближе.

Тогда я подняла голову. Передо мною стояла девочка моего возраста с черными волосами. Она подошла ближе и нагнулась надо мной, наклонив голову влево.

— Ты что, призрак?

— Нет, я Рэкки, — усмехнувшись, сказала она, — а тебя как-то на Л зовут. Так, что случилось?

— Я не хочу говорить, — противилась я.

— Да брось, доверься мне. Представь, что мы находимся в закрытой комнате тайн. За пределы этой комнаты ничего не выйдет, — своими маленькими ручками она начертила в воздухе большой квадрат.

— Ты правда никому не скажешь?

— Неа.

— Точно?

— Даю слово.

— Ну, хорошо. Проблема в том… они… меня в школу не примут, — с обидой сказала я. — По-видимому, я глупая.

— Хм, ты вовсе не похожа на глупышку. Давай вернемся ко взрослым, они тебя ждут, — проговорила она.

— Правда? Меня, такую глупую и провалившую задание, ждут взрослые…

— Да. Ну и напугала же ты всех. За тебя много кто волнуется.

Почему-то мне хотелось ей верить, захотелось пойти с ней. Она протянула мне руку, уверенная, что я не откажусь от ее предложения. Я вытерла слезы и, приняв ее помощь, поднялась. Когда я встала, то ощутила легкость, все слезы давно вышли, а передо мной стоит и улыбается во все лицо красивая девочка.

Мы вместе вернулись к кабинету психолога, держась за руки. Нас покорно ждали, но психолог уже успела забить тревогу, я заметила ее обеспокоенное встревоженное лицо. Там был и мой дедушка, он успокаивал эту взбалмошную женщину.

— Слава богу, ты нашлась, — подбегая ко мне, сказала Сапфира Васильевна. — Больше так никогда не убегай.

— Больше — ни за что. Подождите… так это значит, что меня приняли в школу? — воскликнув, спросила я.

— Конечно же. Какие дети ранимые пошли, — пробубнив последнюю фразу и оборачиваясь к дедушке, произнесла она.

Конечно же, никто меня выгонять оттуда не стал. Я ответила на все вопросы очень хорошо, за исключением последнего, за что мне, кстати, до сих пор стыдно. Но когда я вернулась, то ответила, что не знаю, кем хочу стать, когда вырасту, но обязательно это выясню. Мне захотелось подождать, пока та темноволосая девочка (она не назвала мне тогда свое имя) ответит на вопросы, чтобы узнать как у нее дела. И этот случай волею судьбы свел нас с Рэкки вместе. А после этого мы еще и поступили в один класс. И с тех пор мы стали лучшими неразлучными подругами. Теперь мою жизнь скрасят самые разные приключения, а я даже и не подозревала об этом в тот момент, когда встретила эту девчушку в семь лет.

* * *

Рэкки провожала меня до дома. Мы перестали говорить о Сайраме.

— Слушай, а может, сначала пойдем ТУДА? — с ухмылкой спросила она.

— На заброшку? — поинтересовалась я.

— На нее самую.

— Пошли!

Короче говоря, я заболела

Она всегда таскала меня за собой. Куда только можно. В парк, в лес, на реку, на крышу зданий, аттракционы, подвалы, дома друзей. И я шла за ней. Потому что было интересно. Было всегда увлекательно. Порой я чувствовала себя какой-то ведомой собачкой. Мы были такими разными, но по какой-то прихоти судьбы смогли сдружиться. Она — веселая и ищущая приключений. Я — задумчивая и осторожная. Я была не против повеселиться с ней. Отвлечься от школы, других разных забот. Развлекать самих себя — это же лучшая игра! Тем более когда вокруг такой увлекательный и большой мир. Временами наши «мини-приключения» заходили слишком далеко. Вспоминая некоторые во взрослом возрасте, я задаюсь вопросом: почему я до сих пор жива? Могла расшибиться в любой момент. А ссадины были обычным делом. Я могла даже не помнить, как их заработала. Тут не хватает шутки про подорожник, но сейчас он редко растет в городах. Да и вообще в больших населенных пунктах постепенно с каждым годом становится все меньше деревьев и аллеек с кустами. Поэтому, чтобы увидеть деревья, почувствовать свежий воздух, услышать пение птичек нужно отправиться в лес. Но эта история пусть и была немного опасной, в конце закончилась благополучно.

Рэкки захотелось посмотреть на гулей. А они водятся только в глубоких лесах, где располагается проточная речка и пара заводов или комбинатов вокруг. Да, и они питаются падалью. В общем, мерзкие животные. И зачем только Рэкки приспичило туда направиться? Надеюсь, потом она объяснит мне, что ее надоумило.

Гули — это почти те же самые голуби, только жуткие и угрожающие для человека. Говорят, они мутировали из обычных птиц из-за плохой экологии и теперь живут на своих собственных территориях маленькими стаями, вдали от цивилизации, отгоняя кого-либо и сторонясь любых живых существ. Эти летающие твари к тому же переносчики самой разной заразы. Так что лучше их даже не трогать. Мда… Как так вообще получилось-то, что голуби в лесных и скрытых чащах «превратились» в гулей? Очень просто. Годами люди, строя заводы, загрязняли воздух выхлопными газами, отходами, воду разливом нефти и бензина, землю нитратами и пестицидами. В итоге в местах таких массовых загрязнений (а в основном они отдалены от людей и городов) голуби потихоньку приспосабливались и мутировали в нечто странное. Их ноги стали длиннее и крепче, перья нередко взъерошены, клюв чуть загнут, и на его внутренней стороне образовались маленькие, но острые резцы, напоминающие клычки. Также радужка глаза у этих особей огненно-красная, так что их издалека можно отличить от обычных голубей. Язык их стал вытянутым и длинным. Говорят, у некоторых еще глаза светятся в темноте.

Это все лишь теории, догадки и некоторые факты, известные людям. Никто точно не знает, почему голуби вдруг разделились на два вида и почему только они. Но согласитесь, лучше к таким чудным созданиям не соваться. Мой одноклассник Сайрам называет их «крысы с крыльями». Довольно забавное сравнение, и я с ним согласна.

Хоть в обычном городе почти нереально встретить гулей, все родители крайне обеспокоены тем, что их дети могут заразиться бешенством, или оспой, или еще чем похуже от этих творений. Моя мама говорила: «Увидишь крупных голубей с красными глазами — беги!». Почему-то поначалу я воспринимала это как шутку. Но когда она сказала, что может случиться из-за заражения, мне стало не до смеха: приливы жара, высокая температура, пятна по всему телу, зуд в горле, тошнота, затрудненное дыхание, учащенное сердцебиение, скрипучий кашель (моя мама очень давно работала медсестрой). Ситуация может сложиться двумя способами: или вы делаете прививку в течение суток, и все протекает благополучно, либо вакцина введена с опозданием, и тогда у человека проявится большинство этих признаков.

Соваться в лес я, конечно же, не спешила. До недавнего времени…

* * *

Лес. Темное тихое место. Настолько тихое, что некоторые люди предпочитают его остерегаться. Мало ли кто здесь водится? Можно с легкостью напороться на какого-нибудь маньяка или просто угрюмого лесника. Да и мне, в общем-то, было всегда не по себе здесь. Всякий раз кажется, что из-за деревьев кто-то выглядывает. Посмотришь в одну сторону, в другую, и вроде бы ничего нет. Фантазия разыгралась. Просто оптическая иллюзия. Но краем глаза будто все время что-то или кого-то улавливаешь. Вот только есть в лесах поистине страшные создания. О них я вам уже говорила. Правда, я их пока еще ни разу не видела. И Рэкки тоже. Но разница была в том, что она всей душой хотела увидеть гулей, а я нет. Ведь я их чертовски боялась. И лесной тишины тоже боялась. Жутко мне тут. Я старалась делать вид, что мне не страшно, чтобы Рэкки не начала подтрунивать надо мной, ведь мы уже глубоко забрались. Но я искала любой повод, чтобы вернуться обратно.

— Рэкки. А, Рэкки. Ты не устала? Долго нам еще так идти по этим веткам?

— Не хнычь, все будет ок.

— Но этот рюкзак такой тяжелый. Зачем мы его взяли?

— Там палатка. Вдруг нам придется их долго ждать. Мы достанем палатку, она сама надуется, и можно будет сидеть внутри сколько хочешь со всеми удобствами.

— М-м, но мне надоело уже идти через всю эту чащу, — сказала я. — Такое ощущение, что кто-то за нами следит.

— Ты это придумала себе. Идем, не останавливайся.

Я и не останавливалась. Шла как шла, все время следуя за Рэкки. Видела только ее спину. Но ее голос меня успокаивал. Под моими ногами хрустнула ветка. Я вздрогнула от неожиданности. Такую тишину прервал внезапный треск. Рэкки обернулась, не переставая идти, улыбнулась и снова продолжила вести меня за собой. Она поправила кепку, сделала два больших шага и, хорошенько оттолкнувшись, перепрыгнула через кучку веток на пути, плавно приземлившись. Я тоже разбежалась и прыгнула, но только слегка промахнулась. Черт, нужно было сильнее отталкиваться. Я налетела на пару веток, да еще и ударилась о спину Рэкки. Она немного пошатнулась, но выстояла.

— Ой, прости.

— Ничего. А ты как?

— Кажется, ногу оцарапала. Саднит.

— Давай посмотрю.

Она обошла меня сбоку и удивленно хмыкнула.

— Что? Что там?

— Не смотри лучше.

Только я ее не послушала. Глянула вниз на правую ногу. Оказалось, там торчала тоненькая длинная веточка. Прямо в ноге ниже колена, представляете? Я сразу же отвела глаза, хотя и успела знатно испугаться и заметить, что крови нет. Я сглотнула. На самом деле рана была небольшая. Ветка вошла только в самый верхний слой кожи где-то на три сантиметра вдоль. Рэкки усадила меня на близлежащее к нам поваленное дерево. Еще раз посмотрела на мою ногу и приказала не двигаться. Думаю, если бы она сказала мне «не паниковать», то я бы запаниковала. Но она, к счастью, не сказала таких слов. Рэкки стала рыться в своем рюкзаке. Ох, люблю я ее бездонный рюкзак. Всегда там найдется что-то полезное, что тебе нужно. И в этот раз она вытащила оттуда йод и пластырь. Она сняла мою правую сандалию, приподняла ногу и поставила к себе на колено. Я все еще старалась не шевелиться, а мое тело стало слегка ватным.

— Ой, смотри, что это там? — спросила она, указывая мне за спину.

Я обернулась, и вдруг — раз! Почувствовала, как ветка выходит из моей ноги.

— Ау, фу, — сморщилась я.

— Зато теперь она у меня в руке, — проговорила Рэкки, помахав веточкой в пальцах, а потом быстро выкинула ее себе за спину.

— Это было неприятно.

— Ну, а как ты хотела? Не надо было на ветки напарываться.

— Хм, я думала, что не промахнусь, — пробубнила я.

Рэкки капнула на ногу немного йода и подула. На удивление было почти не больно.

— Вот и все. Готово, — сказала Рэкки, наклеив пластырь. Она была прямо передо мной на земле, стояла на одном колене и любовалась своей работой.

— Встань на ноги, грязно же.

— Ничего, — она села рядом со мной на бревно, немного отряхнувшись. Рэкки выглядела счастливой.

— Слушай, Леоне, если я стану врачом, как думаешь, много я жизней смогу спасти? — наверное, воодушевилась тем, что смогла вытащить ветку из моей ноги.

— Не знаю. Думаю, много. Врачи часто спасают жизни.

— А ты сама кем хочешь стать?

— Вообще без понятия.

— И я тоже.

— Да, в этом мы с тобой похожи.

— Только не вздумай лет через семь говорить, что не знаешь, кем хочешь быть. Будет вообще не прикольно.

— Да знаю я. Но до конца школы еще целых семь лет!

— Ха-ха, да. Только через семь лет я хочу быть Рэкки, то есть самой собой.

Мы немного посидели, а потом я сказала, указывая:

— Эй, смотри, там грибочки в траве.

— Ого, вижу. Но я сюда не за этим пришла. Пошли.

Я встала, отряхнулась и снова пошла в глубь за ней. Мы прошли маленький ручей с мутной и бурной водой. Казалось, Рэкки тут хорошо ориентируется, словно была здесь до этого и много раз. Что ж, поверю ее умению ориентироваться, ибо не хочу потеряться в этом дремучем лесу. А заблудиться здесь — пара пустяков.

— Вот, нашла! — воскликнула Рэкки. Сквозь стволы деревьев проглядывало ветхое кирпичное здание. Маленькое, похожее на гараж. Оно было окружено березками и заросло высокой травой. Такое пустое и некрасивое, без окон и без дверей…

— Я… первый раз вижу заброшенное здание, — сказала я.

— Круто, да?

— Мне как-то не по себе.

— Да расслабься ты, все в порядке.

— Ты тут уже бывала? — спросила я.

— Один раз, с братом.

— С каким братом? Ты же единственный ребенок.

— Двоюродным. Давай подойдем ближе, а?

Я нехотя согласилась. Ну как ей можно отказать? Такая живая, радостная, тянет меня за собой. Ее желание исследовать и находить что-то новое передалось и мне. Но чует мое сердце добром это не кончится.

Рэкки подбежала к зданию, широко раскинув руки, изображая самолетик. Вокруг было так тихо и пустынно… Я вцепилась в лямку своего рюкзака и пошла по ее пути. Ветер раскачивал деревья, и их макушки шуршаще шумели над нами. Пустота… Прийти сюда-то мы пришли, но что, если что-то случится по дороге назад?

— Ты идешь? — спросила Рэкки.

Она уже умудрилась залезть на крышу одноэтажного зданьица.

— Как ты туда забралась?

— Там есть холмик с другой стороны. Вот я и вскарабкалась, пока ты пребывала в раздумьях. Давай сюда.

— М-м-м, знаешь, мне и тут хорошо.

— Боишься, что ли?

— Вот еще!

Я обошла постройку, запрыгнула на холмик. Поставила ногу на почти вертикальную стену (кое-как нашла маленький выступ). Схватилась рукой повыше и… соскользнула вниз, содрав ноготь.

— Ауч.

— Ку-ку, — это была Рэкки.

Она посмотрела на меня сверху вниз, выглядывая из-за стены.

— Тебе помочь, коротышка?

— Завались. Руку давай, быстрее.

Она протянула мне свою детскую ручку, которую я схватила, а после влезла наверх.

— Я еще вырасту!

— Да-да, — закатив глаза, сказала Рэкки.

Отсюда классно проглядывалась округа. Рэкки оглядывалась туда-сюда в поисках сами знаете кого. Но пока что ничего кроме зеленой травы да деревьев не видела. Может, мы зря сюда пришли? Ну, это даже к счастью. Ни одно существо меня не напугает, и мы не попадем ни в какую переделку. А то уже надоело выслушивать мамины нотации. Что ж поделать, у нас такой возраст. Душа жаждет приключений! Ну а мы эту жажду утоляем, в меру своей фантазии и осторожности, конечно. Но надеюсь, с возрастом эта жажда приключений никуда не пропадет.

— Я ничего не вижу. Давай спускаться, — проговорила Рэкки.

— Хорошо.

Мы слезли. В этот раз я обошлась без помощи Рэкки, просто спрыгнула вниз. Оставалось только заглянуть внутрь постройки. Но и там ничего и никого не оказалось. Лишь мусор: банки из-под газировки, старые пожухлые листья, окурки сигарет и трава, прорастающая прямо из тонких отверстий между плитами в полу. Даже мыши нет или какой-нибудь крысы.

— Выходит, мы зря пришли? — осторожно спросила я.

— Да… похоже на то.

— Но было так классно увидеть заброшенное здание.

Рэкки ничего не ответила. Она повернулась и пошла в сторону ручья. Усевшись прямо перед ним, она долго смотрела на воду, а потом начала говорить:

— Как же так? Они должны здесь быть. Точно здесь. Гули в таких местах и водятся. Он же сам их видел.

Я перепрыгнула ручей и встала прямо напротив нее. Мне ничего не хотелось говорить. Ей тоже. Рэкки сидела так пару минут и кидала камушки в воду. Я тоже пнула один, и он покатился вниз к воде. Ноги уже затекли так стоять.

— Эй, Рэкки, может, пойдем уже?

Она не ответила, лишь подняла голову.

— Сколько мы тут уже торчим мину…

— Ш-ш.

— Чего ты шика…

— Тихо!

— Да что ж такое? — полушепотом спросила я.

— Он прямо возле тебя! — расширив глаза от удивления, проговорила Рэкки, указывая пальцем мне за спину.

Я обернулась и увидела это создание. Он находился в двух метрах от меня, даже меньше. Точно такой, каким его описывали взрослые. Глаза красные и как будто сверкают. Еще он так противно зашипел на нас. Ужас!

— Отходи назад, — приподымаясь, сказала Рэкки.

Я начала потихоньку отступать, шелестя ветками. Гуль сделал пару шажков и повернулся ко мне своим левым алым глазом. Меня настолько передернуло, что я стала отступать быстрее. Мои ноги меня не слушались, дыхание участилось. Рэкки еще что-то сказала, но я не слушала. Все мое внимание и все ощущения были сконцентрированы на этом существе. Почему-то мне казалось, что он непременно нападет. Он ведь может летать. Подлетит ко мне, вцепится в голову, и тогда я останусь уродиной до конца своих дней.

Я сделала еще шаг, потом быстрых два. Ноги, мои ноги. Совсем не слушались. Только в самый последний момент я поняла, что падаю. Тут же я услышала крик Рэкки, но не поняла слов. И как можно было… так глупо упасть.

Все получилось почти так же, как я и думала. Я с треском обрушилась в воду, а гуль от неожиданности взвился и замахал крыльями. Пытаясь помочь мне встать, Рэкки ухватила меня за плечи сзади. Но он подлетел ближе и вцепился мне клювом прямо в сандалию, пока я еще находилась на земле. Я вскрикнула. Даже через обувь можно было почувствовать, как он острыми резцами впился в мою кожу. Я попыталась отмахнуть его другой ногой, и у меня получилось. Видимо, он получил то, что ему нужно было и отцепился от ноги. Но гуль все еще стоял перед нами и шипел на нас, распушив крылья. Тогда вперед выступила Рэкки. Она замахала руками и крикнула:

— Фу, убирайся отсюда. Пошел вон!

Это сработало. Он отступил назад, не ожидав криков в свой адрес, и улетел куда-то вдаль, оставив на земле пару перьев. Вот это Рэкки дает. Не испугалась его после того, как он на меня напал. Еще и как крикнула! Моя героиня.

— Эй, ты как? Идти сможешь? — спросила она.

— Вроде да.

Но я была не до конца уверена. Рэкки подала мне руку. Я чувствовала, как болит нога, но все же постаралась встать. Ноги уже были послушней. Потому что чувство страха исчезло, но на душе все еще было беспокойно. И вот я уже стою на своих двоих, только зад весь мокрый от ручья.

— Как же я испугалась! Я как его увидела так близко, сразу подумала: нам конец.

— Ну вот, зато ты его увидела, как и хотела.

— Хах, да, — отводя глаза, сказала она.

Думаю, ей стало неловко, что она затащила нас сюда, а потом меня укусил этот паршивец. Но она же спасла меня! Поэтому я не злюсь. Ну, все что ни делается, все к лучшему. Надо теперь как-то доковылять до дома. Сказать-то легко, но мы находимся в самой глубине леса.

— Пойдем. Я тебе помогу шагать, — сказала Рэкки, подхватывая мой рюкзак.

— Ага.

* * *

Через тропинку мы вышли к дороге. Машины проезжали мимо с большой скоростью, не замечая нас. Пусть мы и вышли к «цивилизации», до дома было еще далеко. Нога моя как назло еще сильней разболелась, но я предпочла не говорить об этом моей подруге. Рэкки предложила доехать до моего дома автостопом. Не самая лучшая ее идея, сказала я, но насколько часто ее идеи получают хороший исход? И согласилась. Делать-то нам больше нечего, а выбраться из леса надо. Сюда мы шли почти два часа, не уверена, что обратно дойдем также быстро и ловко.

Рэкки выставила левую руку вперед, привлекая внимание водителей. Но они все проезжали и проезжали мимо. Рэкки, вытянув руку, пошла медленным шагом вперед. Я, ковыляя, пошла за ней. Мимо проехала черная машина с парнишкой за рулем. Потом красная со взрослым мужчиной. Дальше проехали еще две машины, за рулем которых были женщины. Никто не остановился.

— Не выходит, — грустно сказала Рэкки. — Как твоя нога?

— Ничего. Еще можно потерпеть. Может, позвоним кому-нибудь из взрослых?

— Да, не мешало бы…

Как только она это сказала, нам посигналил огромный грузовик. Мы обернулись на звук, будто не веря, что гудок предназначался нам, а Рэкки сильно-сильно замахала рукой. Самосвал медленно остановился возле нас на обочине. Дверь открылась, и мы увидели тучного рыжего мужчину, машущего нам с сидения своей гигантской машины. Чтобы его увидеть, пришлось встать на носочки, настолько высоко была кабина водителя.

— Вы дале́ка, девочки? — спросил он, улыбаясь.

— В город, — сказала Рэкки.

— А, залезайте!

Он оперся на соседнее кресло и помог нам взобраться на него, протянув свою широкую волосатую руку. Мы с Рэкки уселись на необъятном сидении с тканевой накидкой, такой старой, похожей еще на 10-е года выпуска.

— Пристегнитесь-ка.

Рэкки потянула ремень на себя, а я застегнула его внизу. Было удобно, несмотря на то, что мы вдвоем занимали одно место.

— Что ж, поехали.

Грузовик плавно тронулся в путь, пропустив пару машин, он перестроился на главную дорогу. Я думала, что поездка пройдет тихо-мирно, но водитель первый начал неожиданный разговор. А Рэкки ему на все отвечала. Вот как глупо получилось. Мы залезли в машину к незнакомому человеку. Да еще и к мужчине. Вдруг он педофил какой-нибудь? Так еще и Рэкки сейчас выложит ему всю информацию о нас. Совсем дуреха. Но мое тело одолела сильная слабость, и я уже ничего не могла внятно сказать, только думать и слушать.

— А что две такие маленькие красавицы делали в лесу?

— Грибы собирали.

— Но, как я погляжу, у вас нет сумок с грибами.

— А мы не нашли ничего.

— Ох, как жалко.

— Да. Зря только ходили.

— И вас родители отпустили в такую даль?

— У нас здесь недалеко в поселке живет знакомый человек.

— Ясно. Твоя подруга такая молчаливая.

— Она… просто устала, — сказала Рэкки.

Я же изо всех сил старалась не вырубиться. Так и чувствовала, что в любой момент могу потерять сознание. Благо грузовик ехал быстро, осталось совсем немного. Я смотрела в окно на проезжающие машины, на движущиеся деревья. Сами они движутся или это мои галлюцинации?

— Можете отвезти по этому адресу? — Рэкки назвала мой адрес.

— Конечно, конечно. Мне не трудно.

«Ура, скоро буду дома», — подумала я. Когда мы въехали на территорию города, водитель больше ничего не спрашивал.

Большой грузовик заехал в мой узкий двор. Так бы и врезался в какую-нибудь машину.

— Ну, вот мы и доехали. Ой, а что это с твоей подружкой?

У меня на лице появилось большое красное пятно. Вот просто взяло и появилось из ниоткуда. Я же ни обо что не ударялась. О нет, это все укус!

— Да не волнуйтесь, она просто ударилась о ветку, — растерянно сказала Рэкки и попыталась прикрыть его моей челкой. — Спасибо вам большое, что подбросили.

Рэкки сама отстегнула ремень, поняла, видно, что я не в силах. А после помогла мне выбраться, схватив за плечи. Мужчина подал ей рюкзаки.

— Спасибо вам еще раз, — махая водителю, кричала Рэкки. Грузовик скрылся за домами.

— Эй, Леоне, — она потрясла меня немного за плечи. — Твои родители дома, нет?

— Я… я не помню… — пробубнила я.

— Твою ж. И что мне с тобой делать?

— Брось… меня. Зачем тебе такая слабая подруга.

Она залилась смехом.

— Прости, но на такое я не готова.

Рэкки взяла меня под руку. Тащить меня было легко, я же «мелкая». Жаль только, я не помню, как Рэкки подымала мое ослабшее тело по лестнице. Думаю, было очень комично. Помню лишь, что Рэкки постучалась в дверь квартиры и ей через некоторое время открыла моя мама.

— Здравствуйте. Мы… пришли… — через силу улыбаясь и держа меня подмышку, сказала Рэкки.

Мама ахнула, подхватила меня на руки, и Рэкки смогла наконец вздохнуть с облегчением. Она ничего не сказала, не стала кричать, ругаться. Просто спокойно сняла свой фартук и понесла меня в кровать. Мягко положила, сняла обувь, носки…

— Ой, господи, — шепотом сказала мама, увидев мою голую ногу.

Она взъерошила мне волосы. Ласково укрыла одеялом. Потом встала, подошла к окну и распахнула его пошире. Было лето, поэтому свежий душистый воздух проник в комнату. Я все это время еще находилась в сознании.

А Рэкки все это время стояла в коридоре, переминаясь с ноги на ногу. Когда мама вышла к ней в прихожую, Рэкки оживилась.

— Ну, как она? Все хорошо? Простите, пожалуйста, — затараторила она. — Это все та летающая штука. Все случилось так быстро. А… можно к ней?

— Какие же вы проказницы. Хорошо. Но не долго. Ей нужно поспать, а после я введу ей вакцину. Леоне сейчас в бреду. Вряд ли она вспомнит то, что ты ей скажешь.

Мама проводила ее до моей комнаты в дальний конец коридора. Рэкки увидела меня, сонную и замученную, лежащей в кровати и заколебалась.

— Не бойся, этой болезнью нельзя заразиться воздушно-капельным путем.

— Я не…

Она шагнула в комнату и уселась на край кровати, возле моих ног.

— Я зайду минут через десять, — произнесла мама, закрывая дверь.

Рэкки села на кровать, попружинила на ней, поболтала ногами. Подошла к окну, подышала свежим воздухом. Стесняется. Неловко ей, что все так получилось, так еще и по ее вине. Она вздохнула, обратно уселась на кровать. Времени-то не так уж много.

— Привет, Леоне.

— Кто это?

— Это я, Рэкки.

— Странное имя. А «Рэкки» это парень или девушка? — пробубнила я.

— Девушка!

— М-м-м, не шумите.

— Хорошо, хорошо. Давай поболтаем.

— Угу.

— Твоя нога сильно болит?

— Угу.

— Знаешь, лучше бы он меня укусил. Мои родители со своей гиперопекой сразу бы отвезли меня в больницу. И лежала бы я там целую вечность. Думаю, у тебя все еще не так серьезно. Эй, ты спишь?

— Неа, — я повернулась на бок, ближе к Рэкки.

— Хорошо, что сейчас лето и завтра не надо идти в школу. А то как бы ты в таком состоянии пошла туда? Там и без того фигово, а тебе будет еще хуже. Ха-ха.

Я молчала. Рэкки тоже притихла. Ветер подул и потряс занавески. Почему-то во время всего нашего диалога Рэкки так ни разу и не посмотрела мне в глаза. Видимо, ей все-таки неловко.

— Почему-то у меня такое странное чувство… Твоя мама говорит, что ты все равно ничего не вспомнишь. А если я сейчас извинюсь, то какой от этого будет толк, да? Ты меня понимаешь?

— Вроде.

— Так что я попозже. Завтра. Я зайду завтра еще. Наверное, тебе уже полегчает, и мы сможем поиграть.

Молчание.

— А ты слышала о вирусе двадцать-двадцать?

— Не-е…

— Ну, тогда ложись спать, а я тебе расскажу одну сказку. Давай, устраивайся поудобнее и слушай. Хорошо? Давным-давно, лет так тридцать пять назад, на земле, в Восточной Азии, из ниоткуда появился вирус. Такой маленький, но такой опасный. Представляешь?

— Угу.

— Так вот… Сначала его никто из людей не заметил, а он потихоньку распространялся. Селился во все бо́льшем и бо́льшем количестве людей. И через пару месяцев охватил почти весь мир. Люди боялись его, но ничего не могли с ним поделать. Метались туда-сюда, теряли близких. Да и в нашей стране тоже было много зараженных. А знаешь, какие признаки болезни были у людей? Почти как и ОРВ. Температура, кашель, плохое самочувствие, еще…

— А кто-то из твоих родственников болел тогда?

— Ну, мама рассказывала мне, что бабушка моя на целых три недели потеряла чувства вкуса и запаха. Прям ничего не чувствовала. Только соленое и сладкое слегка. Это, наверное, было очень ужасно. Не ощущать вкус еды, разве так можно? Просто кошмар. Остаться без вкуса конфет и шоколада на три недели. Я бы не смогла!

— Я тоже.

— Слушай дальше. Я еще не дорассказала. Ученым удалось разработать вакцину. Причем очень хорошую и действенную. И это превосходно, что им удалось сделать это в первый год пандемии. До вакцины, конечно же, успело погибнуть много людей. Мне всех их жалко. Если бы медицина была высочайше развита, как сейчас, то вакцину бы разработали намного быстрее. Эх. После того как люди стали прививаться, болезнь пошла на спад. Заболевших людей становилось все меньше и меньше. И года через три на Земле не осталось ни одного человека, болевшего или носившего вирус. Может, сам по себе он и не был очень опасен, как чума или оспа в свое время, он все равно затруднял людям жизнь. В первые две недели карантина вообще нельзя было выходить на улицу. А после можно было гулять только возле дома и ходить в ближайшие магазины. Почему-то люди словно с ума посходили. Скупали гречку и туалетную бумагу. Глупо-то как. А потом носили маски почти круглый год. В жару в маске — это же так душно! И руки, кстати, тоже нужно было обрабатывать каждый раз спиртом, или надевай перчатки. Вот такая морока. Как только в школу тогда ходили? Если кто-то чихнул бы, то всем в округе стало бы страшно. Хорошо, что все это давно закончилось. Да?

Нет ответа.

— Ты спишь, Леоне?

Опять молчание.

— Ну, хорошо. Тогда я пойду.

Она потрясла ногами, сидя на моей кровати, а после поспешно спрыгнула вниз.

— Пока, что ли, — сказала она.

Но я уже ничего не слышала. Так крепко спала. Рэкки после этого сразу ушла домой и никому из родных не сказала, где была и что случилось. А я сидела дома и болела еще две недели. К концу первой недели все мое тело покрылось красно-оранжевыми пятнами. Но чувствовала я себя уже намного лучше. Только присутствовала иногда сонливость. Мама не стала расспрашивать про наши с Рэкки похождения, давно все поняла как есть, сразу же, как меня увидела. Хорошо хоть не запретила с Рэкки дружить. В будущем мы попадем еще в кучу переделок. Но скоро я уже смогу выйти на улицу и погулять с этой озорницей!

День Победы, как он был от нас далек…

В школу мы пришли рано утром. Праздничное чувство окутало меня с самой рани. 9 мая — День Победы. Пусть и не такой яркий и праздничный, как Новый год или день рождения, но по-своему особенный. День, когда страна одержала верх над немцами…

С того дня в 1945 году прошло уже больше ста лет. Не осталось больше ветеранов, отстоявших тогда родину. Не осталось тех, кто помнит те выстрелы и взрывы гранат… Но люди не хотят забывать это. Каждый год мы неизменно празднуем это великое событие. Это не только День Победы, но также и день всеобщего единства народа. День, когда вся страна благодарна предкам за светлое и счастливое будущее.

Хочу сказать жителям всей планеты: не очерняйте прошлое. Неспроста же за годы Великой Отечественной войны погибло столько миллионов человек. Перед всеми солдатами нам, живым, надо низко поклониться, а не перевирать историю и чернить добрые имена солдат.

Прадедушка моего отца был блокадником Ленинграда. О нем сегодня я и расскажу всему классу. Так как нам уже по одиннадцать лет и мы взрослые, классу разрешили рассказать о своих родственниках, участвующих в войне. Каждому представится такая возможность.

Мама пошла в школу со мной. Она захватила с собой наручные часы, где была фотография моего дедушки. Нажимаешь пару кнопок, и появляется голограмма фотографии. На ней дедушка такой молодой. Весь в орденах, но такой грустный. Видимо, нелегко война далась ему. Видеть, как люди умирают толпами на поле боя…

Когда мы с мамой направлялись в школу, я все канючила у нее: «Дай часы, дай мне часы». Сама не знаю почему. Мне так хотелось их самой нести. А когда мама дала мне электронные часы, то я начала голосить: «Пойдем быстрее. Быстрее идем. Я хочу встретиться с Рэкки!» Тогда она зашагала быстрее, немного закатив глаза.

Было еще совсем рано. Около десяти утра. В выходной-то день многие могли проспать и до двенадцати. Но мы с мамой были на ногах и уже подходили к школе.

— Давай зайдем в школьный музей, — сказала я.

— Зачем?

— Туда все ходят. Да и в праздник там, наверное, такую экспозицию выставят.

— Ты имеешь ввиду: флаги, ордена и старые фото?

— Да, именно их. Еще я надеюсь встретить там Рэкки.

— Ох, что ты все о Рэкки?

— Потому что я по ней соскучилась.

— Вы же вчера виделись.

— Да, и как давно это было!

Мама хмыкнула и повела меня в музей. Она хорошо знала, где он находится. Мы поздоровались с вахтером, поднялись на второй этаж, повернули налево и прошли почти до самого конца коридора.

Ныне музей представлял собой «Выставку боевой славы». Руководит им учительница русского языка и литературы. Когда она только стала учителем, то начала обустраивать этот музей своими руками с помощью детей. Он занимал небольшую комнату. В нем, возле стен, по всем правилам музейного дела, развернута экспозиция: стенды с документами, снимками, военными наградами, реликвиями. В музее было мало людей.

Я сразу побежала к наградам. Все они такие разные. Думала, они будут блестящие. Хотя столько лет уже прошло… Ордена были похожи на маленькие звездочки. Некоторые будто усыпаны бриллиантами, как орден «Победы». Медалей было только три вида: «за оборону Ленинграда», «за оборону Одессы», и «за оборону Севастополя». Они мне все очень понравились.

— Мам, посмотри, это орден «Победы», — показывая на него, твердила я.

— Да, вижу.

Фотографии были совсем старые. Где-то немного порванные, где-то в странных желтых пятнах. Ну и пусть! Фотографии это память, а память нужно беречь. Сейчас-то фотоснимки почти вышли из обихода. Многие люди предпочитают настоящим фото электронные. Да даже моя мама. Но мне приятны те люди, что хранят исторические ценности. А музеи с этой задачей хорошо справляются.

Я наконец отвлеклась от рассматривания военных ценностей и огляделась по сторонам. Моя мама стояла у двери и рассматривала какие-то документы. Рэкки здесь не было. Зато были другие мои одноклассники: Сайрам и Кай. Я решила подойти и поздороваться с ними, ведь меня так воспитали, что нужно быть вежливым.

— Привет, Сайрам, Кай.

— Хей, Леоне.

— Как поживаете? Вы сегодня одни или с родителями?

— Я с отцом. А вот Сайрам один пришел.

— Ясно. А Рэкки не видели?

— Неа. Она уже, наверное, в классе сидит.

— Хорошо. Я проверю. Сейчас с мамой еще немного посмотрим экспонаты и пойдем. Вам нравятся эти медали?

— Еще бы. Они просто потрясающие. Редко доводится их увидеть. Ну ладно, мы пошли в класс.

Я помахала им рукой, потому что они отдалились от меня и направились к выходу. Сама же поспешила к маме. Она рассматривала большой плакат, посвященный Курской битве.

— Мам, пойдем скорее в класс.

— Оу, уже. А не хочешь почитать про Курскую дугу?

— Нет. Я и так уже всю историю Великой Отечественной помню.

— Прям всю?

— Да, хоть я еще и в четвертом классе, — гордо сказала я. — Нужно помнить историю своей страны, потому что незнание — вред.

— Верно говоришь.

— Это учительница все время повторяет. Вот я и запомнила. Мам, ну пошли уже.

— Хорошо, — согласилась она.

Она взяла меня за руку и повела в наш класс, такой просторный и светлый. Он располагался на третьем этаже и был немного больше обычного школьного класса. Мы вошли, и мама сказала:

— Я сяду сзади. Держи часы крепче и никому не давай их.

— Хорошо.

Она отошла в самый конец класса к другим родительницам. А все дети собрались в центре кабинета. Кто-то резвился и бегал между партами. Было забавно на это смотреть. Неожиданно я увидела Рэкки. Она была в забавном платьице и розовых туфлях. На руке болталась, завязанная вокруг запястья, оранжево-черная ленточка. Рэкки не бегала с другими. Она стояла рядом и громко смеялась. Ее раскатистый смех был таким заразительным.

— Эй, Рэкки, а вот и я, — проговорила я, подойдя ближе к ней.

— Привет. Как жизнь?

— Да все нормально. Ты про кого сегодня рассказываешь?

— А-а, это секрет, — ехидно сказала она.

— Ну вот, а я хотела узнать, о чем ты рассказываешь, чтобы потом тоже поделиться. Но теперь я также не скажу!

— Ну и ладно.

— В смысле «ну и ладно»? Я хочу знать.

— Потом узнаешь. Когда я выйду к доске и буду говорить.

Ух, Рэкки. Такая вредная! Но я вреднее. Раз она так хочет, то пока не будем ничего друг другу говорить. Узнаем все по ходу дела. А я-то думала, она мне подруга!

В классе появилась учительница и сказала всем успокоиться. Она начала подсчитывать детей и дошла до двадцати пяти, а это как раз то количество учеников, что было в нашем классе.

— Все усаживайтесь по местам, — сказала классная руководительница.

Дети перестали шуметь и начали разбегаться по классу. Я пошла к своему месту в первом ряду. Когда все улеглось, учительница сказала:

— Сейчас мы посмотрим презентацию. Отнеситесь к этому серьезно и постарайтесь запомнить как можно больше информации. Потом послушаем ваши рассказы. У кого-нибудь есть желание начать первым?

Никто не поднял руку.

— Тогда я включаю презентацию.

Слайды были хоть и обычными, но интересными. Ведь они тоже повествовали о событиях прошедших лет. Учительница рассказывала нам про подвиги советских солдат. Мне особенно запомнился один мужчина, что подорвал себя вместе с толпой фашистов. Вот это настоящий храбрый поступок. Пожертвовать собой ради родины поистине велико. Мало у кого из современных парней хватило мужества на это.

Также она говорила про ветеранов. Людей уже отслуживших и побывавших на войне. В 2000 году в нашем городе оставалось 172 ветерана, прошедших Великую Отечественную. В 2010 уже 93. А к 2020 году их осталось всего девять. Всего лишь девять человек, кто своими глазами видел тот ужас войны и мог передать из уст в уста рассказ о том тяжелом времени…

Сейчас таких людей не осталось не то что в нашем городе, их нет вообще больше нигде. Больше ста лет прошло от конца войны. Люди так долго не живут… Хотелось бы мне тоже своими глазами увидеть ветеранов. Старых, почетных людей, увешанных медалями да орденами. Узнать, что они скажут о войне. У каждого, должно быть, была бы своя история, своя точка зрения на все происходящие тогда события. Послушать бы… но я не могу. Как же я завидую тем людям из прошлого, которым довелось лично встретиться с ветеранами!

Учительница перешла на рассказ о защитниках Брестской крепости. О том, как на протяжении целого месяца они не сдавались и не хотели пропускать врага. Как отважно они боролись за свою родину.

Да, война — это такое грустное и плохое событие. Будь моя воля, то войн бы вообще не было. Но даже сейчас кто-то сражается, кто-то погибает. Где-то в мире точно ведутся военные действия. Я знаю. И это плохо. Сидеть здесь и размышлять о таком, когда я ничего не смогу сделать…

— Итак, кто хочет быть первым? — голос учительницы будто вывел меня из транса. Сама и не заметила, как так глубоко задумалась.

Первой была Виньетта. Она всегда была ответственной и послушной, и когда ее мама крикнула ее имя, тут же пошла к доске. Она выступила с рассказом про своего деда, начала резко и бойко. По ее словам, он был очень везучим человеком. На войне ему несказанно везло, непонятно почему. Как заговоренный. Ни пуля, ни мина его не брала. Думаю, это довольно пугающее чувство, когда бежишь рядом с солдатами — один упал, второй, десятый… А он бежал словно в броне. Защищенный чем-то невидимым. Во время боя не должно быть никакого страха, только вперед. Таков был его девиз.

Дальше она произнесла:

— По статистике, жизнь солдата не превышает двух-трех дней, а дальше — ранен или убит. А моего прадедушку ни разу не ранило, не контузило. Из самого пекла возвращался живым. Правда, после боя делалось страшно, не по себе как-то становилось. И товарищей жаль. Так много их осталось на поле боя убитых и раненых. Потом он пешком прошел Эстонию и Латвию. Остался там на пять месяцев, потому что было особое задание по зачистке города. Туда и пришла долгожданная весть о победе.

Она закончила и уставилась на нас с гордым видом. Гадость.

— А как дедушку звали? — спросила классная руководительница.

— Михаил Кириллович.

Виньетта удалилась на место. Я не буду говорить обо всех историях, лучше о тех, которые мне больше всего запомнились или понравились. Ну и про свою расскажу вам. Я что, зря готовилась? Я вышла к доске. Поставила часы на стол. Отсюда была видна моя мама в кругу других родителей. Она сидела в самом углу и даже помахала мне. Я открыла фотографию прапрадедушки так, что она преобразовалась в голограмму, чтобы всем было видно, и после недолгой паузы начала говорить:

— Волею судьбы моему дедушке пришлось оказаться в осажденном Ленинграде, терпеть лишения, голод и холод. Видеть обессиливших от истощения людей, трупы погибших. Несмотря ни на что он жил обычной фронтовой жизнью, ну или старался жить. Люди в Ленинграде, превозмогая все невзгоды, работали на заводах, строили оборонительные укрепления, помогали друг другу выжить. Особенно тяжела была зима 1942 года. Как и остальные блокадные дни, но она была хуже. Сотни тысяч человек умирали от голода. Это было всем известно. Люди даже на грани смерти заботились друг о друге, помогали, делясь последними крохами еды. Дедушка был уже достаточно взрослым человеком. И как уцелевший свидетель тех событий записал в своем дневнике: «Сколько помню примеров истинной, настоящей дружбы между людьми. Только люди высочайшего чувства долга и самопожертвования могли победить и выстоять в той блокаде». Особенно он подчеркнул: «Даже в первую голодную зиму 1942 года рабочие машиностроительного завода и другие предприятия ремонтировали и создавали новые танки, минометы, боеприпасы для фронта».

Уже в июне электрокабеля проложили по дну Ладожского озера, и город получил электроэнергию, топливо, связь. Пошли трамваи, появилась вода в домах. Вот так на самом деле жили и боролись ленинградцы.

В октябре 1943 года в Ленинграде проходило комсомольское собрание, участником которого был и мой дед. Он представлял с группой однополчан 134-й стрелковый полк 45-й гвардейской дивизии. Главная мысль, звучавшая у всех на устах: «Умрем, но не сдадим врагу город!». Но люди, как вы понимаете, не бессмертные. Неспроста же за годы войны погибло столько миллионов человек. Перед этими воинами нам стоит низко кланяться, — я сделала жест, словно собиралась поклониться. — Мой дедушка говорил: «Не черните добрые имена солдат!». Звали его Николай Семенович. Блокадник, участник снятия блокады Ленинграда и Великой Отечественной войны.

Я закончила свой рассказ. Все взгляды: и детей, и взрослых — были обращены на меня. Кто-то даже похлопал. Думаю, им понравилось. Я вернулась на свое место. Посмотрела на Рэкки. Она обернулась и показала мне «класс». Я неуверенно ей улыбнулась. А после меня к доске пошел Сайрам. Интересно, про что он скажет или про кого? У него ничего с собой не было, ни фото, ни листочка. Заучил все?..

— Мне рассказывал дедушка то, что ему в свою очередь говорил его отец. Пусть он и почти не воевал, но 9 мая было и остается для него великим праздником. Эта дата не столько советская, сколько всенародная. День Победы больше праздновали фронтовики. И среди них было у него много знакомых и старших товарищей. Он не любил рассказывать о боях, обстрелах и бомбежках. Это была для него словно другая жизнь, которая его, несомненно, переделала. Она приучила его к другому строю мыслей, другому самоощущению.

Там на войне все они родные, чувство повязанности, родства возникало между ними в окопах. Его друзья уверенно и красиво говорили о «великих полководцах», но не было в их рассказах ни пота и крови, ни слез по погибшим товарищам.

Дедушку приняли на войну только под самый ее конец. Но помнил он одну встречу: столкнулись солдаты в бою у железной дороги. С одной стороны наши, с другой — немцы. Стали драться врукопашную, потому что припасы были на исходе. Вдруг налетели наши истребители и давай стрелять из пулеметов. Все бросились врассыпную, а затем наземь. И вот он поднимает голову, а рядом — фашист. И он тоже смотрит на него. Они не стали бросаться друг на друга. Через пару секунд немец вскочил и бросился через насыпь к своим. Дед за всю войну так близко не видел врага в лицо.

— Он в День Победы ходил с во-о-т такой шишкой на лбу, — показывал руками Сайрам. — На рассвете раздалась страшная пальба. Он был в палатке, вскочил и рванул наружу от такого грохота. И тут деду навстречу, лоб в лоб, командующий. Так ударились! А командующий сквозь слезы и смеется: «Победа, Победа!». И все-таки День Победы — это праздник. Наши родственники показали, насколько сильна человеческая натура, в каких невероятных условиях можно выстоять и победить.

— Спасибо, Сайрам, — сказала учительница. — Как звали деда-то? Не помнишь? Хорошо, кто там дальше?

Сейчас хочу поведать историю Сио́на. Моего скромного одноклассника с белыми, на первый взгляд, словно седыми волосами. Он вышел к доске.

— Это было очень давно, в Сибири. Я нашел записи одного из моих предков, когда ездил к бабушке на дачу. Это вышло случайно, моя машинка упала под половицу, и я полез за ней. Но сейчас я вам зачитаю, — он держал в руках темно-зеленую книжицу, которая порядком износилась. — «Десятое мая на Васюгане было необычайно солнечным. Дома, посеревшие и озябшие от мартовской и апрельской сырости, пообсохли, встрепенулись и теперь весело смотрелись. Деревня была взбудоражена. Все упорней люди болтали о конце войны. Совершенно непонятно, откуда в глухой сибирской деревне, без радио, мог появиться такой слух, но он продолжал жить.

В этот день, как обычно, в школе шли занятия. В классе между партами ходила учительница. Молодая, с темными волосами и светлым лицом. Дети шелестели тетрадями, сделанными из старых газет. Мальчик, сидящий у окна, не отрываясь смотрел туда.

— Ты опять в окно смотришь! — крикнула учительница.

— Марина Петровна, тише! — сказал он.

— Что «тише»?

— Катер… плывет.

Класс притих. Это был первый почтовый катер этой весной. И вдруг с берега, куда пристал катер, донесся шум. Он все нарастал и нарастал.

Все повскакивали со своих мест, закричали и, толкаясь у двери, побежали на улицу. В классе осталась только учительница. А дети бежали по деревенской улице, которая была залита солнечным праздничным светом.

— Война кончилась! …а-ась! — они подхватили крик взрослых парней у берега и разносили его по всей деревне.

Жившая рядом со школой бабка выбежала во двор и начала креститься, приговаривая:

— Боже, дождалась этого дня! Ушел враг наконец!

Школьная толпа одним махом пробежала всю улицу до конца, крича громкие слова, и в растерянности остановилась на окраине. Вслед ей из каждого двора слышались крики радости. Жители долго не спали в этот день. Но никто не собирался, не выпивал, никак не праздновали. Просто потрясенно переглядывались. Девчонки плакали. У кого папа на войне погиб, у кого жених, у кого брат. Уже через пару часов та радостная обстановка сменилась горечью. У меня оба брата тоже погибли. А у соседки убили четырех сыновей! Это ужасно. Все они были военные офицеры, прекрасные люди… Как она перенесла столько горя?! Но две дочери и сын из ее семьи детей выжили. Мне до сих пор война снится в кошмарах. Страшное было время».

Сио́н закончил читать. Он передал старый и потрепанный дневник по ряду, чтобы каждый мог посмотреть и увидеть старые надписи, погрузиться в историю. Потрясающе! Простая тетрадка была вся исписана мелким почерком. Кое-где виднелись пометки карандашом, но они были сделаны детской рукой. Видимо, Сион их начертил, чтобы лучше разбираться в почерке.

— Я могу еще один рассказ прочитать, если вы не против, — сказал Сион. — Называется «Геройство».

Ему вернули дневник, чтобы он смог еще поведать о той деревне. Всем было интересно послушать. Даже взрослые затаили дыхание. Сион принял тетрадку из чужих рук и начал говорить:

— «Думаю, многие из вас в детстве играли в войну. И каждому хотелось быть солдатом, совершить какой-нибудь подвиг. Так вот и я со своим братом тоже. Было нам лет по восемь. Разница в возрасте в год. Поэтому я считал себя взрослым. Жили в большой людной деревне, но все друг друга здесь знали.

Июньское утро. Стояла жара. Мы с братом купались в мелкой речке. Родители нас смело отпускали одних. В самых глубоких местах вода доходила нам до горла. Но мы туда не совались, нам и по пояс хватало.

Накупавшись в свое удовольствие, собрались домой. Вдруг услышали шум — трактор едет.

— Танк! — кричу я. Это мы понарошку, играя, его так называли. А трактор большой, видно издалека. — Успеем?

— Успеем! — быстро подхватил брат.

И мы бросились бежать к дороге. Он еще прихватил с собой стеклянную бутылку, которую на берегу реки нашел. Хотел сдать, а на вырученные деньги купить вкусностей.

— Бутылку брось, потом подберем!

Но он рвался вперед, не выпуская бутылку из своих детских рук.

— Ты ничего не понимаешь, это граната!

— А-а-а, понял. Тогда ладно.

Но бутылку было жалко. Как мы теперь купим сладостей? Взорвет он гранату, и нет бутылки.

«Танк» все приближался и приближался. Времени совсем мало. Мы ринулись на дорогу. Ложимся в глубокую ямку, зарываясь в рыхлую неприятную землю. Ни в коем случае нельзя шевелиться, а то нас поймают. Нам хотелось показать всю свою смелость. Танк над нами проедет, а мы не испугаемся и в живых останемся. Все думаю: вдруг брат бутылку не так кинет, и ее танк раздавит? И вот трактор уже возле нас, слышалось громкое тарахтение. Последние минуты оставались.

В тот момент я ощутил сильный страх. Наверное, выглядел большим трусом перед братом.

«Лежать, — подумал я. — Лежать и терпеть, как это делали на войне. Ни за что не сдаваться!»

И вдруг резко все смолкло. Громкий рев трактора прекратился. Он остановился где-то в двух-трех метрах от нас. Почему-то я не увидел, как выбрался из кабины «танкист». Видимо, слишком сильно зарылся. Но зато после я хорошо почувствовал боль в области затылка. Тракторист держал руку у меня на голове, при этом громко крича. Он был почти в истерике. Братцу же меньше досталось. Потому что он младше. Да-а, влипли мы… Плохие мы разведчики, раз нас так быстро нашли. Нужно было сильней зарываться в землю. Да вот времени было мало. А братишка молодец, бутылку не использовал, сберег.

О таком «геройстве» мы решили молчать до конца своих дней. Но на следующий же вечер о нас говорила вся деревня. Я очень боялся, что папа узнает. Тогда вообще запретит на улицу выходить и голову оторвет…

Но он узнал.

Все просил потом рассказать ему, каково это было. Да и как же это мы до такого додумались?

— Помнишь, ты мне про войну рассказывал? Как там танки большущие немецкие грохотали… — смущенно говорил я.

— Так это же была война! И танки немецкие. Не воюй, лучше живи и радуйся в мире.

А вместо того, чтобы меня отколотить, схватил и крепко обнял. А после глубоко задумался, глядя в одну точку. Видно, вспомнил ту настоящую войну. Страшную и невыносимую. Ведь из-за войны столько бед…»

Я заслушалась, пока Сион читал. Мне очень понравились эти истории. Думаю, семейство одной деревни вело этот маленький дневник, записывая туда различные истории, воспоминания, связанные с войной. И теперь этот сохранившийся дневник может служить нам хорошей «книгой сказок». Ведь мы никогда не видели войны (и слава богу), поэтому с некоторым трудом можем представить себе различные происшествия. Особенно если это произошло сто лет назад. Техника сейчас, даже военная, совсем другая. Более устрашающая, что ли. Но сохранившиеся в бумажном и электронном виде фотографии хоть немного да помогают представить ужас тех годов…

— А почему ты не отдашь его в музей? — спросил кто-то из родителей у Сиона про дневник.

— Я-я не хочу. Это же память.

— Так пусть оно и хранится в музее, на обозрение всем.

— Но это семейное, — кажется, Сион готов был расплакаться.

— Тише, тише, успокойтесь, — вмешалась учительница. — Если он не хочет, то и не надо. Давайте не будем здесь препираться, пожалуйста.

Сион сел на место, родители успокоились. Похоже, кое-кто и правда перегнул палку. Неумно.

Напоследок я оставила Рэкки. Ну, она и вправду выступала почти в самом конце. Поэтому я решила рассказать о ее истории последней.

Рэкки основательно подготовилась. Впрочем, как и другие, но чуточку больше. Я видела это по огоньку в ее серых глазах. Сразу понятно, что она очень старалась и даже гордится проделанной работой. Рэкки шепнула мне перед презентацией: «Я опрашивала многих родственников и от каждого узнала по чуть-чуть. Мне почти что самой пришлось собирать информацию воедино!». Прям так и сказала. Но почему я вспомнила об этом только сейчас? Ума не приложу! Я с нетерпением ждала ее рассказа. Только вот не пойму… зачем Рэкки так стараться? За это задание ведь не ставят оценок. Я бы поняла, если бы дело было в них. Зачем же тогда?..

Она держала в руках листочек, исписанный ее мелким почерком. Но там был не цельный текст, а только какие-то пометки, состоящие из маленьких абзацев.

— Рэкки, ты можешь начинать, — сказала учительница.

— Хорошо, — она откашлялась и приступила: — Вы когда-нибудь задумывались над вопросом: страшно ли на войне? Мой дедушка, прошедший войну, говорил, что да. Еще как страшно. Ведь на войне гибнет так много людей. А ты порой, находясь в самом центре сражений, видишь, как погибают твои друзья и товарищи. А война сидит в нашем сознании и никуда не денется. Вот об этом часто говорил мой прадед. Погибли миллионы людей. И это факт. У него это были отец, два родных дяди, фронтовые друзья. Но со временем он смирился, что ж поделать. Его тяготили воспоминания о тех красноармейцах и командирах, которые попали в плен в первые дни войны. Как это могло так случиться? Ведь красная армия считалась непобедимой! Всех в то время убеждали, что бои будут проходить на территории противника.

Но армия все крепла. И, к удивлению всех, шаг за шагом стала совсем другой — армией победителей, которая спасла мир от фашизма. Лично деду довелось испытать и страх войны, и великую радость победы. Попал на фронт неожиданно и достаточно поздно. В 1943 году после окончания артиллерийского училища был отправлен на фронт. Уже тогда у него было звание лейтенанта. Он оказался в третьей танковой армии и получил направление в свою дивизию. Поехал с тремя такими же молодыми солдатами, как он. И приехали к полыхающей огнем маленькой деревне. Остановили машину возле опушки леса, и капитан сказал, махнув рукой: «Там твой дивизион». Только мой дедушка выбрался из машины, как понял: назад дороги нет. Вокруг все грохотало, горело, сверкало. Машина, из которой он выбрался пару минут назад, уже была охвачена огнем. А над тем селом летали самолеты. Укрыться было негде, разве что среди немногочисленных деревьев. И он долго лежал на влажной траве, стараясь не шелохнуться, чтобы не получить пулю немецкого летчика или осколок бомбы, которые так и норовили попасть в него. Вскоре самолеты скрылись, а дед, передохнув и собравшись с силами, стал выбираться из того страшного, охваченного огнем места.

Так началась его Курская дуга. С этого страшного эпизода. Это была величайшая битва, в которой сошлись тысячи танков и о которой написано немало. Но у каждого человека, бывавшего там, свои воспоминания о той трагедии. Из воспоминаний деда: «Стальные машины шли на таран, наваливаясь друг на друга. Все вокруг горело, из танков выскакивали шокированные и ослепленные пламенем танкисты. Слабо ориентируясь в этой куче-мале, они бежали друг на друга. Много погибло наших людей на Курской дуге. Наша третья армия была позже выведена в тыл».

Следующий его бой проходил на Днепре в октябре 43-го, куда их бригада была направлена на сражение. Фашисты теснили наших людей, пытавшихся форсировать реку, и хотели сбросить в воду. Ему со всем взводом было приказано переправиться на другой берег и помочь людям удержаться, чтобы после можно было высадить крупные воинские соединения.

Приказ переправиться есть. Да вот только на чем? Не было ни парома, ни лодок, да даже досок. Но приказ есть приказ. Привезли им из соседней деревни (полусожженной) бревна и немного досок. Мигом соорудили два плота. На них поставили пушки. Да еще и ящики со снарядами и боеприпасами. Тяжело было поднимать все это на простой деревянный плот. Уже обессилили, а бой еще только впереди, отчалили они от берега, и когда приближались уже к реке, то попали под град бомбежек. Вода в реке бурлила и высоко вздымалась от выстрелов. Пули каждую секунду постукивали о металлическую пушку, доставалось и плоту, кому-то прострелило ногу. Бойцы старались укрыться от града, но двоим досталось. Однако до другого берега все-таки добрались. В спешке перевязали раненых и сразу же приготовились к бою.

По приказу командира дивизион занял боевую позицию на краю березовой рощи. Октябрь. Неожиданно тепло, и солнце светило яркое. Впереди большое поле, а там немцы. Сейчас начнут атаку с минуты на минуту. Танки и пехота шагали завораживающе красиво. Шли вперед прямо на дивизию деда. Но почему-то не стреляли. Было похоже на психическую атаку, которую он видел когда-то в фильме. Сердце дрожало. Ну и черт с этой психической атакой! Огонь наша армия начала первой. И было жуткое сражение, о котором мой дед никому ничего не сказал, но которое сохранилось в его памяти навечно. Только осталась одна запись в министерстве обороны СССР: «Лейтенант Сафронов (а такая фамилия была у моего прапрадедушки) при отражении контратаки противника огнем из пушки подбил три танка. Занесен в Книгу почета». Запись датируется декабрем 1943 года.

А как же дедушка? Он выжил, только его задело сильно. Дальше был госпиталь и много женщин-врачей вокруг. «Еще бы чуть-чуть, и осколок вспорол бы кишечник». Но дед говорил: «Чуть-чуть не считается. Тем более на войне, где от этого все зависит».

Было ему тогда двадцать лет. А как выздоровел, то снова отправили в бой на перестрелки. Он прошел Белоруссию, Польшу и даже до Берлина дошел. Успел расписаться на Рейхстаге и пошел освобождать Прагу. Не дошел только, к сожалению, ранило. И 9 мая встретил в госпитале.

Пусть это и давно было. Многое сохранилось в памяти навсегда. И на вопрос молодежи: «Страшно ли на войне было?» всегда отвечал… Конечно страшно. Но людьми владело чувство ответственности за родину. А победа, которую мы сегодня празднуем, символизирует стойкость духа советского человека, отстоявшего мир на своей земле. А еще поэтому у меня на руке сейчас георгиевская ленточка, — Рэкки показала свое запястье всему классу.

Я встала и похлопала. Так громко я никогда в своей жизни не хлопала. Но мне хотелось так показать Рэкки, что она молодец, раз проделала такую работу. Рэкки даже засмущалась. Подвела руку к лицу и закрыла глаза. Вместе со мной похлопали еще пару человек, а Рэкки удалилась на место.

— Дети и родители, — начала учительница, — у нас есть еще время до торжественной линейки. Давайте я включу вам военные песни.

— Да! — радостно кричали ребята.

Она включила первую песню.

«Выходила на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой!!!»

Все одноклассники так громко кричали и вскакивали со своих мест, что невозможно было услышать слова настоящей песни. Казалось, будто это соревнование «кто кого перекричит». Иногда слова переходили в визг. Мне лично в ухо орала Рэкки. Она была тут самой живой и громкой. Когда эта первая песня кончилась, учительница сказала:

— Родители тоже могут подпевать, не стесняйтесь.

«Темная ночь, только пули свистят по степи!!»

Бесполезно. Дети все равно кричали слишком громко. Никто и не стал пытаться мешать им наслаждаться песней. Тем более им это нравилось, и видно было, что слова они отлично знают. Выучили на уроках музыки за столько лет.

«Этот марш не смолкал на перронах,

Когда враг заслонял горизонт!»

Ох, обожаю военные песни. Они такие живые и хорошо передают эпоху тех лет. Те советские года ассоциируются у меня с чем-то сырым и мрачным. А эти песни поднимают настроение. Я вообще люблю все советское. Это такой удивительный век. Он подарил нам огромное количество фильмов. Как черно-белых, так и цветных. И также было много октябрят и комсомольцев. Бравых послушных мальчиков и девочек. Люблю все старое (прям как моя бабушка)!

«На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят!»

Поток песен не прекращался еще около получаса. Такой душевной атмосферы со своим классом я еще прежде не ощущала. Так прекрасно и уютно. Все мы будто сплочены одним общим делом. А всего лишь пришли отметить День Победы.

«Всех врагов в атаке огневой!» — прокричали мы с Рэкки. Это была почти завершающая фраза песни. Она широко улыбнулась мне почему-то. Я улыбнулась ей в ответ.

— Ребята, нам пора, — заверещала классная руководительница, глядя на часы. — Все стройтесь парами у двери.

— Леоне, ты не против, если я встану в пару с Мари? А то она совсем не знает, что такое СССР. Хочу ей объяснить, — сказала Рэкки.

— Чего? — спросила я немного обиженно. — Ладно, вставай. Тогда я встану с Сайрамом.

— Хорошо, — и она убежала.

«Ну и стой со своей Мари, а я буду с Сайрамом», — подумала я.

Отыскав его взглядом среди вставшей из-за парт толпы детей, я направилась туда, где виднелись его темные волосы.

— Привет.

— Ну привет еще раз, — сказал он, подняв голову.

— Давай встанем в пару вместе.

— Мне без разницы, — он протянул мне свою руку, которую я решительно схватила за запястье.

Мы встали в пару и оказались прямо за Рэкки с Мари.

Сайрам тоже был моим другом, пусть и не таким близким как Рэкки, и не таким милым. Его характер иногда оставлял желать лучшего. В редких случаях он был таким негативным. Но я его не виню. У него было нелегкое детство. И я вижу, как он старается измениться к лучшему. Пусть у него и холодный тяжелый взгляд (его черные глаза порой будто смотрят в душу), мальчик он сам по себе добродушный и благородный. Смелый, а еще мне нравится с ним в спорте соревноваться.

На лестнице мы протискивались сквозь толпу одноклассников и родителей, однако, когда мы вышли, то увидели, что на улице было еще больше людей. Здесь было порядка тысячи человек. Вся школа собралась на линейку перед главным входом! Пусть это и утро выходного дня, люди не поленились выйти на улицу, чтобы… А чтобы что? Думаю, у каждого свои мотивы, но в целом они касаются сегодняшнего праздника.

— Леоне, не теряйся, — промелькнул силуэт мамы. — Я буду сзади.

Я кивнула. Хоть и не собиралась даже теряться. Мы будем все вместе, всем классом. Что может случиться?

— Твоя мама…

— Что?

— Твоя мама такая милая, — сказал Сайрам.

Я искоса посмотрела на него. Ничего не ответила и отвела взгляд. Какое сентиментальное чувство… В груди все сжалось.

Мы ждали перед зданием школы около десяти минут, пока директор наконец не вышел из школы и не встал перед нами на крыльцо, схватив микрофон. Он начал говорить приветственную речь:

— Дамы и господа. Взрослые и дети. Спасибо, что собрались сегодня здесь. В этот день 1XX лет назад наши далекие родственники закончили четырехлетнюю кровавую войну. Лишь из военных хроник, документов, фотографий мы можем понять, как нелегко далась им эта победа. Трудно представить, что этот день когда-нибудь утратит свое значение. И все это благодаря таким неравнодушным как вы. Внуки зачастую с бо́льшим интересом, чем их родители, слушают рассказы предков о войне. Поэтому я понимаю, почему вы здесь. Что ж, не буду тянуть. Все направляйтесь к своим классным руководителям. Только не толпитесь. Выходим на главную улицу. Дорога перекрыта до двух часов.

И это все? И ради этого мы прождали его десять минут на улице? Пусть и май, но было прохладно. В Сибири же живем! Толпа неожиданно двинулась. Я отыскала глазами маму. Она была рядом. Я, Сайрам, мама, Рэкки — все мы были буквально в трех метрах друг от друга. Толпа слегка сжимала нас. Но никого не хотелось упускать из виду. Сейчас мы колонна обычной школы. Но через несколько минут присоединимся к большому городскому шествию. Там точно можно их всех потерять.

Наша школа была совсем недалеко от центральной улицы. Мы прошли стадион. Повернули за угол дома и прошли пару зданий. Я еще издалека увидела людей, шествующих со своими плакатами. Кто-то с большими фотографиями в деревянной рамке, а кто-то с электронными фото. Старое и новое поколения сплелись воедино. Постепенно наша школа влилась в общую колонку. Все было тихо, спокойно. Никто не толкался. И вот мы уже шествуем по главной улице. Я и оглянуться не успела, как это произошло.

Что-то схватило меня за свободную руку.

— А вот и я. Давай идти вместе, — сказала мама.

Я была не против. В такой толпе рядом с ней было спокойней. Не люблю толпу, она огромная, шумная и обезличивает тебя. Нас на уроках безопасности учили, что толпа людей может раздавить…

— Как думаешь, сколько тут человек? — спросила я.

— Думаю, около тридцати тысяч. Может, поменьше.

— Вау. И у каждого их них родственники были на войне?

— Да.

— Мам, мам. Можно, я тоже открою фото дедушки? Хочу, чтобы все его видели.

— Конечно. Вот так, — она открыла голограмму фотографии за меня и закрепила часы на моей руке.

— Ура.

Как здорово принимать участие в таком шествии. Сейчас я иду с портретом прапрадедушки, который был жителем блокадного Ленинграда. Мама моя шла рядом, это было очень душевно, мое настроение поднялось до небес. И мне очень хотелось, чтобы эта атмосфера не потерялась впредь из-за сложностей, возникающих при передвижении такого большого количества людей.

В толпе я увидела людей в синих жилетах. В основном это молодые парни и девушки. Они помогали формировать колонну, разделяли потоки людей. Оказывали помощь пожилым людям и следили за тем, чтобы не возникло давки. Одна такая девушка прошла мимо нас, поправляя течение, и я оказалась прямо позади Рэкки.

— Классный портрет.

— Спасибо. А у тебя нету? — спросила я.

— Есть. Просто я не показывала.

Она тоже вытащила часы и осветила портрет. На нем была женщина в военной форме с пятью медалями на ней.

— А это моя бабушка, — и она снова заулыбалась.

— А как далеко мы будем идти? — спросила Рэкки.

— До площади, — ответила мама.

— Это… около пяти километров, — пояснил Сайрам.

— Как-то далеко. Ну ладно, — и Рэкки отвернулась.

— А у тебя никого нет? — спросила я Сайрама, имея в виду фото.

— Нет.

— А почему?

— У меня ничего нет.

— Ну, зато ты рассказал довольно прекрасную историю. Мне понравилось.

— Я ее выдумал.

— Что? Почему?

— Потому что мне никто ничего не рассказывает про родственников. А каждому из класса нужно было рассказать о предках, бывших на войне.

— Это грустно, — сказала я и отвернулась. Мне больше нечего было сказать. Меня и правда огорчило то, что Сайрам мне сказал только что. Однако мне очень понравилась его история, славно это он придумал, как же хорошо у него работает голова.

Слева в массе людей я увидела трех иностранцев. Смуглая кожа и темные волосы. Да, еще они болтали на другом языке между собой. Итальянский вроде. Так значит, этот праздник не только для нас русских. Ведь у многих людей из других стран тоже были родственники, погибшие на войне. Мы идем с ними в одних рядах, порой даже не замечая. Мы все часть отголосков прошлого. Мне запомнилась эта иностранная семья, которая приезжала почтить память своих героев. Жаль только, мы не сможем поговорить с ними по душам из-за языкового барьера.

Пусть этот День Победы не такой великий, как юбилей в 2045 году, он тоже значимый. Тогда, в сорок пятом, на столетний юбилей со Дня Победы, в нашем городе на площади установили большущий памятник. Солдат из мрамора уходит на войну, а в спину ему платком машет женщина и рукой девочка. Тогда все так радовались и ликовали. Мама мне все рассказала. Она тогда была молодой женщиной, а до моего рождения оставалась пара лет. А этот памятник стоит на площади и по сей день. И сейчас мы идем к нему. Огромная толпа людей идет туда, работая как слаженный механизм. Нас объединяет единство мысли, скорбь и память.

И пусть в 2045 еще оставался один ветеран, один на всю страну! День Победы может остаться широко отмечаемым праздником еще долго после смерти последнего ветерана.

Чувства, за которые я себя ненавижу

Группка девчонок собралась в спортивном зале небольшого спорткомплекса для детей. Каждую минуту кто-то переступал порог зала, проходя к остальным, занятым болтовней и легкими игривыми упражнениями. Все девчонки были одеты в кэйкоги, или по-другому их называли доги белого цвета, напоминавшие кимоно с поясом. От кимоно их отличало наличие штанов, а также способ применения. Кимоно никак не годилось для занятий боевыми искусствами.

Девочки неистово скакали, и никто не посмел присесть. Их звонкие детские голоса эхом отзывались по всему залу, смешки были слышны даже возле раздевалок в коридоре далеко за дверью. Атмосфера легкости и веселья стояла среди них каждый раз, когда они собирались вместе.

— Привет, почему задержалась? — спрашивали одну опоздашку подруги. — Тренер разозлится, если увидит. У него с этим строго, ты знаешь.

Опоздашка помолчала, а потом ответила:

— Я так не люблю тренировки в выходные. Уж лучше бы я поспала еще часок.

— Ахах, соня. Скажи «спасибо», тренер не видел тебя. Сидит у себя в «каморке» и считает оборудование.

«Надеюсь, тренер задержится на подольше, — подумала я. — Тренировка уже в самом разгаре, пусть пройдет еще немного разминочного времени».

Я стояла слегка в стороне от этих шумных бегуний и думала о том, что будет, если кто-то опоздает прямо сейчас. Увидит праведный гнев тренера, это точно. Этому человеку очень не повезет. Пусть я и стояла поодаль от остальных, я не изгой, не подумайте. Просто пока я стояла и думала, не хотелось, чтобы мне мешали крики и гомон.

— Эй, Леоне, бросишь меня? — спросила Хэй-Хэй.

— Ч-что? Почему я? — слегка смутившись, спросила я. Она прервала мои мысли, неожиданно обратившись ко мне. Я даже слегка вздрогнула.

— У тебя хорошо получается, а еще ты довольно сильная.

— Хэй-Хэй, ты же знаешь, что тренер запрещает это делать без разминки и мягкого мата. А если увидит… так будет еще хуже.

— Но его же здесь нет. К тому же у нас довольно мягкие полы, — она согнула правую ногу в колене и сильно топнула ею пару раз.

— Ну, не знаю… — отговорки закончились. — Ладно, только быстро.

Я улыбнулась ей.

— Ура-а. Давай.

Вокруг нас все равно никого не было, но на всякий случай я огляделась, чтобы ненароком никого не задеть. Хэй-Хэй стояла прямо передо мной, расслабленная и спокойная. Я уперлась ногами в пол, схватила ее за верхнюю часть тела. Резко дернула, сместив свой центр тяжести повыше, и ловко перебросила ее через плечо. Послышался характерный звук «плюх» человеческого тела, упавшего на пол. Многие девочки обернулись в нашу сторону. Скорее их привлек этот поспешный и неосторожный звук. Хэй-Хэй поначалу не двигалась, а потом, удивленно заморгав глазами, засмеялась.

— Ха-ха. Как же весело. Круто получилось! Спасибо, — усаживаясь, сказала она.

— Тебе не больно?

— Неа. Пол и правда мягкий.

Я выдохнула, поправила одежду на плече и улыбнулась. Получилось ее перебросить! Это так захватывающе, будто я обезвредила преступника в подворотне. Мне на самом деле нравилось бросать через себя людей, а вот Хэй-Хэй, наверное, наоборот, нравилось быть переброшенной и зависшей в воздухе на пару мгновений. Я так рада, что прием получился. Раньше я никогда не делала этого с Хэй-Хэй, поэтому и смутилась чуть-чуть, когда она попросила. Но как только увидела ее лежащей на полу передо мной, не сдержала улыбки. Она крупнее меня, выше и шире ввиду быстрее наступившего полового созревания (но я тоже начала расти ввысь и уже не такая коротышка). Поэтому меня поначалу одолели сомнения насчет успешности данного броска. Однако теперь я будто стала сильнее и увереннее в сто раз.

В зал ворвался тренер. Хэй-Хэй все еще находилась на полу, когда он заходил. Многие, завидев его, сразу затихли, оборвав смех или интересную историю на полуслове. Веселое и радостное настроение исчезло. Нас построили в зале по росту и продержали по стойке смирно пятнадцать бесконечных минут, в то время как сам тренер прогуливался перед строем и рассказывал план сегодняшнего занятия. Все сразу же поняли, что он не в настроении. Одна низенькая девочка переступила с ноги на ногу от скуки и усталости. Среди нас на это никто не обратил внимание, но тренер приказал ей выйти вперед и сделать двадцать отжиманий, пока он будет дальше объяснять распорядок.

Он был чем-то разгневан, и такие приступы были не редкостью. Сегодня он придирался ко всему и даже остановился перед худой девушкой Линой, которую мы называли «Капитан». Тренер отчитывал ее за неправильно завязанный пояс, хотя это было вовсе не так, Лина это знала. И она не осмеливалась опустить глаза и проверить, ложь ли это. Она не посмела оторвать взгляд от холодных глаз тренера.

Он так ведет себя только потому, что рассержен на что-то совершенно не относящееся к делу. И сейчас, не умея себя сдерживать, срывается на нас долго и весьма эмоционально. Вот так я поняла его поведение. Как бы я себя чувствовала, если бы не подумала об этом? Злой, решила я. Злой и несправедливо обиженной. Однако, относясь к этому проще, я смогла сохранить спокойствие. Только мне очень интересно, что же такое с ним приключилось, что так его раздосадовало…

Оставалось только ждать и терпеть его глупые претензии, иначе тот, кто возникает и возмущается, рискует быть униженным и оскорбленным. Тренера я не любила никогда. Но и не ненавидела. Это был низенький мужчина с холодными глазками. Он имел привычку смотреть сквозь своих подопечных вместо того, чтобы смотреть на них. И вот он стоит перед нами в широкой футболке, скрестив руки на груди.

— Помоги мне, боже! Вам все ясно? — произнес он твердо в полной тишине и затем выкрикнул: — Ну!

Никто не ответил.

— Молчите? — сказал он. Наконец он сдался и приказал: — Хорошо. Начнем-с. Для начала разминка уровня Х.

Уровень Х был самым высоким и самым тяжелым из всех существующих в его практике. Мы повернулись направо по его команде для того, чтобы начать бег. Казалось, он терзал нас словами до бесконечности, но меня это особо не коснулось. Слава богу.

После разминки мы стали тренироваться индивидуально, а потом перешли на занятия в парах.

* * *

Вы когда-нибудь задумывались, почему разговоры в раздевалках такие странные? Я — неоднократно. Разговоры среди наших девчонок были похожи на смесь болтовни об иностранных красавчиках из сериалов и обсуждения мамочек на интернет-форумах.

— У кого-нибудь есть дезодорант? Только желательно цветочный запах.

— Сколько сезонов в «Моей сладкой любви»?

— Как вам мои сиськи? Мне кажется, у них странная форма!

— Убери ты отсюда свои сиськи, хватит ими трясти!

— Скажите, сколько времени, а то я могу опоздать.

— Знаете, мне тут цветы недавно подарили…

— Моя математичка такая зловредная.

— А вы помните, как мы на соревнования в прошлом году в другой город ездили? Тогда еще тренер с другими тренерами набухался…

Иногда кажется, что раздевалка это самое шумное место мира. Поэтому я стараюсь переодеваться как можно быстрее. У меня уже выработалась привычка быстро переодеваться в этом месте. Я наскоро оделась, вышла в коридор, захватила свои кроссовки, стоящие на деревянной полке для обуви. Прошла с обувью в руках прямо к выходу и обулась там у двери, а то не дай бог техничка увидит, что я в уличной обуви разгуливаю по ее вымытой начисто территории. Тогда она включит режим злой вредной тетки и точно отчитает меня за такую наглость. Меня догнала Хэй-Хэй. Мы вместе вышли на улицу.

— Разве тебе не туда? — указала она направо.

— Нет. Сегодня я навещу бабушку и дедушку.

— А. Ну пока.

Она скрылась за углом спорткомплекса, а я направилась к цветастым хрущевкам.

Для начала я позвонила им, чтобы предупредить о своем приходе. Приходить в гости без предупреждения даже к своим родственникам я считала невежливым.

— Алло. Да… да. Дедушка, вы не против, если я зайду ненадолго? Нет, я после тренировки. Сегодня же выходной. В общем, я уже в пути. Здесь недалеко. Ждите. Угу, пока.

Прохладный ветер дул сзади, словно подгоняя меня. Я засунула руки в карманы кофты. Кроссовки нередко шлепали по лужам, в которых можно было разглядеть свое мутное отражение. Вода была практически везде, куда ни ступишь, поэтому обойти лужи не получалось, в такую погоду это стало проблематичной задачей. Оставалось только, где можно, ступать по бордюрам.

В небольшую квартиру на пятом этаже с запахом 10-х годов (откуда я это знаю, меня ведь тогда еще не существовало) меня впустил дедушка. Это почти всегда делал он, когда они с бабушкой были вдвоем дома.

— Разувайся, пожалуйста.

— Может, — начала я, — лучше дашь тряпочку? Там огромные лужи, и боюсь, я оставлю здесь мокрые следы.

Он побежал в ванную, пошарил под нею и принес мне полосатое старое полотенце. Я ступила на него, но уже успела оставить на полу след. Из-за этого мне стало немного неловко. Я разулась там на полотенце, а после вытерла за собой пол.

— Проходи, — пригласил он.

Я положила рюкзак с формой на пол и прошла на кухню. Там перед окном сидела бабушка. Ее руки лежали на столе, теребя что-то мелкое. Это была ручка.

— Привет, бабуля, — подошла я к ней, обнимая.

— Ой, привет, Леоне, дорогая. Какая ты большая уже вымахала, — приобнимала она меня одной рукой.

— Чем занимаешься?

— Да вот, кроссворды разгадываю.

— Интересно, наверное…

— Да нет, это немного скучно. Твой дед меня заставил. Сегодня он рано встал…

Я подошла к раковине и вымыла руки с мылом после улицы. У бабушки была прогрессирующая форма деменции. В свои шестьдесят два она уже плохо запоминала всю информацию, сказанную ей за день, и нередко умудрялась спрашивать одно и то же по нескольку раз. Иногда казалось, что она все отлично понимает, все знает и просто притворяется у нас за спиной. Однако у нее действительно были кое-какие проблемы с памятью. Дедушка всеми способами старался помочь ей развивать память, но многое уже нельзя было вернуть, только приостановить…

Я стряхнула лишнюю воду с рук и вышла из кухни. Там в коридоре меня встретил дедушка, но уже без очков.

— А меня ты не обняла, — будто обиженно сказал он.

— Прости, дедуля.

После этих слов его я тоже обняла. Он обнял в ответ, и мы прошли в комнату. Кухня и большая светлая комната это все, что у них было. Справа стоял старый диван, рядом стол с телефонами и множеством лекарств на нем. Напротив дивана большая стенка почти во всю стену с телевизором и множеством книг на полках. Я села. Дедушка сел рядом со мной на диван. По телевизору шли новости. Что-то про Китай, но я точно не помню.

— Если хочешь, я могу переключить на что-нибудь другое, — берясь за пульт, сказал он.

— Нет, без разницы. Главное, чтобы на фоне что-то играло.

Я глянула на часы на стене. Круглые, с цветочным рисунком, они тикали громко, слишком громко. Каждое их тиканье разносилось эхом в голове. Такие старые неприятные часы…

— Как в школе дела?

— Ничего. Учусь понемногу.

— Тебе там нравится?

— Не сказала бы. Иногда там бывает скучно. А если бы не мои друзья, я бы вовсе туда не ходила, — заключила я. — Там даже физики еще нет.

— Да-а, это печально, — сказал он и слегка улыбнулся. — Физика нужна всем.

— Да и я о том же. Только вот составители школьной программы так не считают.

Он все-таки взял пульт и переключил на другой канал. Научно-познавательный из разряда тех старых вроде BBC.

— О, смотри, передача про вулканы. Все-таки лучше смотреть что-то познавательное, чем эти новости. От них голова болит. Ничего полезного в них не узнаешь, одни сплетни.

— Да, конечно.

Мы помолчали слегка, смотря передачу. Часы противно тикали. Разве дедушка не замечал этого ужасного досаждающего звука? Скорее всего, они с бабушкой уже привыкли.

— Ты не любишь новости? — спросила я.

— Я? Ну, не сказал бы. Просто они не очень полезные, да и толку от них мало.

— Почему?

— Новости редко бывают хорошими. К тому же они разносят сплетни и информацию из личной жизни всяких «важных личностей». Уж лучше не интересоваться жизнью других, а целиком сконцентрироваться на своей. Ты меня понимаешь?

— Угу, — кивнула я.

— Ведь эту жизнь мы живем для себя.

Он говорил это уверенно, не наставлял, не поучал. Словно просто давал дружеский совет на века. Чувствовалось, что он много чего знает, он мудрый и начитанный. Вот такой у меня дедушка.

— Пойду проверю твою бабушку, — неожиданно проговорил дед.

— А, хорошо.

Он встал и направился на кухню. Мне стало немного скучно, поэтому я решила поискать их кота Федю, большого и коричневого, с круглой мордашкой. Он любил прятаться в самые различные места от гостей, пришедших в дом. Ему не нравилось, когда кто-то приходит и вторгается в его спокойное личное пространство. Поэтому Федя искал себе укромное местечко и оставался сидеть там, пока все гости не разойдутся.

Я встала и заглянула под диван. Там его не было, иначе пара кошачьих глаз точно засветилась бы легким огоньком, я-то знаю. Тогда я залезла на диван с ногами, выпрямившись на нем в полный рост, и посмотрела на шкаф (на полу мне точно роста не хватило бы). Но там его тоже нет. Направилась к окну и отодвинула край белых штор. Коричневый кот лежал на подоконнике, свернувшись калачиком. Он мирно посапывал в уголке, прикрытый цветочным горшком. Я с трудом достала его, взяла на руки и отнесла на диван. Злобный кошак, не обрадовавшийся тому, что его потревожили, начал брыкаться. Он пытался вырваться, и я с трудом донесла его до дивана.

Он прыгнул на подушку и зашипел. Я попыталась его погладить, а в это время как раз зашел дедушка. Федор еще больше разозлился протянутой к нему руке и цапнул меня острыми когтями за два пальца. Я тут же отдернула руку и прикрикнула на кота:

— Плохой Федя. Зачем обижать меня?

Дедушка увидел это и сказал:

— Ох, разозлила ты его.

— Я? Он первый начал.

— Ну, подерись еще с котом, — с сарказмом сказал он, а кот уже успел скрыться в новом месте. — Дай-ка посмотрю. Сильно цапнул?

— Немножко, — произнесла я, протягивая руку.

— Думаю, нужен пластырь.

— Да. У тебя он где-то был.

Я знала, что аптечку бабушка хранит в шкафу. Поэтому встала с дивана и уверенно направилась к нему. Я резко открыла среднюю дверцу, надеялась достать аптечку и тут же закрыть. Дедушка крикнул:

— Подожди!

Но уже было слишком поздно. Несколько исчерченных бумажек и тетрадок выпали оттуда прямо к моим ногам, создавая шелест в воздухе. Упс. Видимо, бабушка опять куда-то переложила аптечку, потому что забыла, где ее предназначенное место. А я случайно открыла дверцу шкафа и рассыпала какие-то важные записи.

— Прости-прости, — сказала я, наклоняясь.

Дедушка подошел ближе и тоже присел. Он хотел помочь мне собрать все бумажки. Я сгребла несколько в кучу, выровняла в руках. Сложилась небольшая стопочка. Тетрадки я положила сверху. Осталась еще примерно половина бумажек. Я взяла одну. На ней был изображен сложный чертеж заумного устройства. Много цифр и непонятных замеров, кругообразные детали с кучей сносок, и как такой сложный рисунок уместился на простой лист А4. На других бумагах красовались похожие. А вдруг это новые секретные разработки, подумала я. Тогда рассыпать их вот так было бы неуважением. Но если бы это были они, дедушка бы сильно-сильно ругался, а сейчас не сказал ни слова.

Наконец мы сформировали на полу одну большую стопку. Дедушка уже был готов убрать ее в шкаф. Я передала ему последнюю бумажку с чертежом. Он спокойно взял ее.

— Ты сейчас работаешь над чем-то важным? — спросила я с интересом, но слегка застенчиво.

— Есть такое, — неоднозначно ответил он, закрыв за собой шкаф.

— И что же это?

— Мои исследования довольно обширны. Сейчас, например, мы изучаем изменения объектов в пространстве и времени, — пояснил он, доставая пластырь из коробки на столе у дивана.

— Ух ты, как интересно.

— Да. Только большинство информации насчет исследований хранится в тайне. Даже я всего не знаю.

Он усадил меня на диван и принялся наклеивать пластырь. Кот, измученный мною, давно скрылся под ванной. Нашел новое тихое место, где можно спрятаться и где его никто не достанет. Его любимыми местами были: шкаф, под ванной, за углом дивана.

— А вы можете создать телепорт? — с детской наивностью спросила я.

— Как раз в данной сфере мы и работаем.

— Ну и как успехи? Когда я смогу телепортироваться в школу?

— Хо-хо. Такие разработки порой длятся очень долго. К тому времени, пока мы закончим, ты можешь уже закончить школу, — сказал он, наклеив мне на руку бактерицидный пластырь.

— Кажется, будто я буду ходить в школу целую вечность… Тогда изобретите машину времени.

— Это тоже пока очень трудно сделать. Ну, сколько тебе еще осталось учиться? Лет пять? Не так уж много. Учиться всегда полезно. Вот посмотри на мои книги. Хоть я и староват, но не прекращаю изучать что-то новое каждый день. Загружаю себя умственной работой.

— Да. А еще тебе уже давно пора на пенсию, а ты все работаешь в своей компании.

— Не такой уж я и старый!

— Я хотела сказать… если бы ты сидел все время дома, то у тебя было бы больше времени, чтобы присматривать за бабушкой. И еще больше времени на саморазвитие.

— Пожалуй, ты права. Но мне так нравится работать.

«И что может быть хорошего в работе?», — подумала я. Да и в школьной учебе тоже. Дедушка говорит так, будто я должна любить школу, но на деле все совсем иначе. Я люблю учиться, постигать что-то новое, но не люблю школу. Это совершенно разные вещи, как огонь и вода. Учиться всю жизнь… тоже звучит не очень интересно.

— У тебя так много книг. Можно я возьму парочку?

— Ты еще не вернула мне прошлую книгу.

— Прошел всего месяц! Я почти дочитала. В следующий раз обязательно верну!

— Хорошо-хорошо, я все понял. Зачем так рьяно кричать… Выбирай, пожалуйста.

Я встала и подошла к стенке. Мой дедушка был человеком, знающим многое, начитанным так сказать. Он мог поддержать, казалось, любой разговор и разбирался во множестве тем сразу. Он никогда этим не хвастался и не гордился. Но его знания и проницательный ум помогали ему выпутываться из любой ситуации. Пусть он не хочет гордиться собой, я горжусь и буду гордиться им. Разве это не прекрасно, когда ты такой умный? Я думаю, что да. В его квартире так много книжек, около двухсот как научных, так и художественных. Может, если я тоже буду много читать, то наберусь знаний и опыта в разных сферах?..

Я выбирала книжки около десяти минут. Чересчур много всего интересного было на этих полках. От старых методических пособий к каким-то курсам по механике до романа Достоевского «Идиот». Слишком большой разброс. Окей, я взяла черную книжку по астрономии с большой многоконечной звездой, выдавленной на обложке. Она была повыше, чем другие книги, и называлась «Энциклопедический словарь юного астронома». Как ее увидела, так сразу же подумала, что надо брать, и отложила в сторону. Сужу только по обложке. А кроме нее еще прихватила «Мастера и Маргариту» Булгакова в красной обложке.

— Я все, — произнесла я, держа две книжки у груди.

— Хороший выбор.

— А то. Пойду положу в рюкзак к форме.

Я метнулась в коридор к оставленному у двери рюкзаку. Открыла его пошире, чтобы уместить книги. Открыв, я заметила то, что принесла с собой как гостинец. Чуть не забыла! Совсем заболталась и даже не вспомнила про это ни разу. Я достала коробку со дна рюкзака, поменяла ее на книги и застегнула обратно. В комнате меня ждал дедушка.

— Убрала?

— Угу, — ответила я из коридора.

Мне было неудобно, поэтому я вошла, пряча коробку за спиной. Такое стеснительное чувство внутри, прям как когда вручаешь подарок на день рождения, стоишь и не знаешь, что бы сказать и как преподнести подарок. В такие моменты у меня в голове всегда проносятся мысли: «А что, если человеку не понравится?», «Вдруг это совсем не то, что он хотел?», «Как преподнести эту вещь ему?». Вот и сейчас также. Но я набралась смелости и показала коробку.

— Тут это… пирожные. Я купила по дороге сюда. Давайте… может, чай попьем все вместе?

— Ты купила это на свои деньги? Ой, не стоило.

Дедушка хотел было проявить вежливость и отказаться, но, видя, что меня это расстроило, быстро произнес:

— Хорошо, пойдем на кухню. Бабушке, наверное, стало скучно без нас. Давай покажем ей твою коробку.

Я положила пирожные на кухонный стол. Дедушка включил чайник. Бабушка отложила ручку и взглянула на принесенную мною розовую коробку.

— Какие красивые сладости, — произнесла она.

— Спасибо.

Пирожные и вправду были красивые. В пачке было около восьми штук, покрытых голубенькой глазурью сверху и легким шоколадным узором.

— Там есть орехи? — спросила бабушка.

— Нет. Они без орехов, бабуль. Я же знаю, что они у тебя в зубах застревают.

— Были б зубы настоящие…

Дедушка поставил на стол кружки, я достала сахар из шкафчика. Мне досталась красная кружка с беленькими цветами. У бабушки была синяя кружка с лошадками, а у деда с деревянными домиками. Такие старые кружечки, возможно, им уже лет тридцать. Когда приходишь к бабушке с дедушкой домой, атмосфера стоит просто чудесная. Квартирка у них тоже пожилая, поэтому можно словно вернуться в прошлое ненадолго, в котором я никогда не жила. Вода в чайнике вскипела, была разлита по кружкам, «заправлена» пакетиками чая и оставлена остывать. У них никогда не было льда, а разбавлять холодной водой, смешивая «два вида воды», кипяченую и фильтрованную, было опасно для моего желудка, так они говорили, волнуясь, как настоящие бабушка с дедушкой. Поэтому оставалось только ждать, пока кипяток сам остынет, чтобы хоть как-то попить чаю.

— Они с орехами? — спросила бабушка вновь, глядя на пирожные.

— Нет, бабуль. Можешь спокойно есть.

Мы ели пирожные и смотрели в окно. Стол так удобно стоял возле окна, что можно было смотреть на улицу часами напролет. Солнечная сторона дома и много освещения… Вот только большую часть пейзажа затмевали коричневые высотки. Не самый лучший вид этого района.

— Я вот все думала, — рассуждала бабушка, — почему солнце встает с одной стороны, а потом, когда день заканчивается, оно снова садится там же?

Мы с дедушкой молчали. Никто не проронил ни слова. Очевидно, бабушка еще не закончила.

— А потом я поняла, в чем дело. Солнце встает, делает за весь день полный оборот, а потом снова садится на той стороне, откуда встало.

— Угу, — лишь выдавила из себя я и притворилась, что усердно жую пирожное.

— Сегодня твой дед так рано встал, — ни с того ни с сего продолжала она.

— Угу, — снова ответила я то же самое.

Мы трое сидели за столом. Солнце постепенно ходило по кругу, перемещая тени из одной стороны в другую. Кот Федя, к моему огромному удивлению, примостился у меня на коленях, глядя на все, что происходит за столом. А на столе стояли три кружки с крепким чаем, сахарница и коробка с пирожными, ничего интересного. Иногда чья-то рука протягивалась к коробке, хватая оттуда еду, и подносилась ко рту вместе со сладким кусочком. Все мы жевали эти вкусные пирожные, только с разной скоростью. Я быстрее, а бабушка и дедушка медленнее в силу отсутствия некоторых зубов. Сладость глазури отдавала ягодным вкусом, а чай с сахаром разбавлял сухость во рту. Часы все также громко тикали, что их было слышно даже на кухне. Все-таки в этой квартире совсем другая атмосфера, чем где-либо. Более спокойная и необычная, словно из неизвестного мне прошлого лет тридцать или сорок назад. Наверное, поэтому мне нравится сюда приходить.

— Давайте посмотрим фильм все вместе, — предложил дедушка.

— Давайте. А какой?

— Советский.

— Чур, я выбираю! — крикнула я с энтузиазмом.

— Хорошо.

— Тогда… — подумала я. — «Любовь и голуби».

— Это довольно взрослый фильм, может…

— Нет! Я хочу этот. Если я чего-то не пойму, то ты мне с радостью объяснишь, так?

— Ладно, ладно. Тогда я пойду включать. Помоги бабушке.

Он ушел в комнату настраивать фильм, а я осталась с бабушкой. Она не могла ходить так же быстро, как дедушка, поэтому передвигалась не спеша, а чаще всего с чьей-то поддержкой. Я помогла ей встать, позволив опереться на мою руку, и вместе мы пошли в комнату. Она придерживалась моей руки, иногда опираясь на нее. Неторопливыми шажками мы дошли до коридора.

— Как там твоя мама поживает? — интересовалась она здоровьем своей старшей дочери. — Она же вроде М… Мо… Ма… Мар…

— Нет-нет, ты путаешь ее с моей двоюродной тетей. Мою маму зовут А******. Сейчас она, должно быть, сидит дома и смотрит с отцом телевизор. В последнее время она начала ходить в спортзал, поэтому чувствует она себя отлично.

— А, хорошо.

Мы дошли до комнаты и уселись на диване. Дедушка как раз все подготовил, остановил фильм на самой первой секунде. Я смотрела этот фильм второй раз. Качество было очень старым, напоминало в каком году был снят фильм. Сразу проникаешься той далекой обстановкой и бытом людей и двадцатого века. Столько новых впечатлений и эмоций появляется. Хочется смотреть и наслаждаться бесконечно. При просмотре невольно начинаешь ассоциировать себя с этими людьми, главными героями, и представлять, что было бы, окажись ты там на их месте. Во время фильма я ничего не спрашивала и не просила пояснить. Я сразу сказала, что смотрю этот фильм не в первый раз. На что дедушка лишь улыбнулся и сказал:

— И еще не раз посмотришь. И каждый раз он будет открываться тебе в новом свете.

Он был прав. Особенно когда смотришь один фильм в детстве, а потом пересматриваешь в более осознанном возрасте, вся картина меняется. Видимо, и правда мой дед был весьма мудрым человеком. Когда фильм закончился, я сказала:

— Ну-у, засиделась я с вами. Скоро вечер уже наступит. Мне домой пора.

— Хорошо.

— Давай я тебя провожу, — предложила бабушка, глядя на часы.

— Да не стоит в принципе…

— Давай-давай. Мне полезно прогуляться. Я до перекрестка дойду, а дальше ты сама. Ладно? Сейчас как оденусь.

Пока я ходила в туалет, освобождая свой организм от чая, дедушка помог ей одеться. На улицу она всегда наряжалась не по погоде. И если мне хватило футболки и кофты, то бабушка надевала майку, футболку, сверху тонкую серую водолазку с воротником и горчичного цвета пальто.

— Мы ушли, — сказала я. — До свидания, дедушка!

— Пока-пока.

Он распахнул дверь пошире и попрощался с нами.

Я и бабушка спустились вниз. В последнее время она почти не выходила из дома без своей тросточки. Вот и сегодня она взяла ее с собой, толстую и темно-коричневую резную палку. Бабушка опиралась на трость, а не на мою руку, но шла все равно медленно.

— Погода сегодня прекрасная. Солнышко светит, греет слегка. Жаль, что лужи везде.

— Да. Я с тобой согласна.

Мы обошли три большие лужи. Мимо проехала машина, создавая брызги, которые чуть нас не задели, разливаясь в воздухе и падая у наших ног.

— Как дела у твоей мамы? — спросила она.

— Все хорошо. Сегодня выходной, она отдыхает.

— Выходной? А я вот дома сижу, для меня все дни одинаковые. Что выходной, что нет.

— Скучно, наверное… Вот поэтому я вас и навещаю, хоть иногда, — сказала я.

Прошли один длинный дом. Впереди еще два поменьше.

— А ты как в школе учишься?

— Хорошо. Без троек.

— Какая ты у меня умничка.

— Я стараясь. Хоть временами ленюсь, но выполняю все работы в срок.

— Это в каком ты уже классе?

— В шестом.

— У-у, совсем большая.

Она словно о чем-то задумалась и помолчала с минуту.

— А ты помнишь, как мы в Полюбино ездили? Давно так, ты еще меньше была, совсем малютка-проказница. Ягоды там собирали. Домик наш маленький с чердаком помнишь? Любила же ты туда забираться. И сидела наверху, пряталась от взрослых, пока мы тебя искали. Понатащишь туда разного хлама вроде цветка подсолнуха с гигантскими семечками, и часами скука обходила тебя стороной.

— Я… нет, не помню. Ты, должно быть, путаешь меня с кем-то, потому что в той деревне я не была. Наверное, это была моя мама.

— Ох, совсем все в голове запуталось. Вот дожила бабка. Кстати, твоя мама здорова?

— Она в порядке, — ответила я.

Иногда с ней так трудно разговаривать. Трудно и невыносимо тяжело. За эти мысли я корю себя, мне становится неловко и противно. Но почему я должна повторять ей одно и то же по сто раз? Со временем это начинает надоедать. Порой кажется, что это все спектакль, представление, которое бабушка разыгрывает каждый день, а на самом деле она все понимает и злорадствует у нас за спиной. Словно это бабушкин тайный план: разоблачить нашу истинную сущность через такое поведение. Только дедушка живет с ней и видит ее проблемы с памятью каждый день, поэтому это точно не может быть шуткой. Как же мне мерзко на душе…

Мы дошли до перекрестка.

— Ну ладно. Я пойду домой, — придерживая тросточку, сказала она.

— Х-хорошо.

Я обняла ее и спросила:

— Ты дойдешь до дома сама?

— Да. Я прогуляюсь немного, обойду вон этот дом, а потом твой дед меня встретит у подъезда.

— Ладно. До свидания, — я махнула ей рукой. Зеленый свет светофора загорелся, машины замедлились, а поток людей направился вперед по перекрестку. Я вместе с ними. Перейдя дорогу, я обернулась, бабушка была далеко. Я видела только ее удаляющуюся спину, пальто горчичного цвета.

«Я обязательно приду к ним еще», — подумала я и зашагала дальше.