Крестьяне создавали семьи, их право на это никто никогда не оспаривал. Супругов крестьяне, как правило, выбирали по собственной воле. Помещики, бывало, вмешивались, но обычно из собственного интереса. «Права первой ночи» в России никогда не было, а помещиков-сластолюбцев, вводивших его по своему произволу или создававших «гаремы» наложниц, само дворянское общество осуждало. Крестьяне доживали до естественно возможной старости. Их берегли. Помещик должен был заботиться о крестьянах в голодные годы, страховать от неурожая едой и семенами. Они обладали орудиями труда, сельскохозяйственными животными, имели семейное жильё. Хотя как раз его права в отношении этого имущества защищены не были. Хозяева не покушались на него за ненадобностью, но, например, при продаже крестьянина он большей его части лишался. Поэтому стяжательство в крестьянской среде распространено не было. Но всё равно крестьяне были не расходным материалом, а человеческим капиталом поместья, частью общего капитала помещика, наряду и совместно с землёй.
Классическая ситуация «раб — господин» (Гегель называл её «диалектикой») основана на отказе становящегося рабом от своей личности (в случае военного пленения этот отказ был ценой избежания смерти на поле боя).
Начался период русской государственности, когда дворянство освобождалось от службы, а крестьяне продолжали закрепощаться. Эта крестьянская «крепость земле» перестала быть «крестьянской службой» и превратилась в личную зависимость. Последняя политически интерпретировалась как власть помещика, хотя властью не являлась.
Этот «противоход» естественных политических процессов и есть «золотой век» русских дворянских мечтаний о «полноценном», «как на Западе», феодализме, дворянской утопии.