И. М. Абазалиев

Проблемы процессуального положения подозреваемого и обвиняемого в досудебном производстве

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 343.13

ББК 67.411

А13

Автор:

Абазалиев И. М., кандидат юридических наук, заместитель начальника Следственного управления УМВД России по г. Нижнему Новгороду.

Рецензенты:

Лубин А. Ф., доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры криминалистики Нижегородской академии МВД России;

Маркелов А. Г., кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного процесса и криминалистики Казанского института (филиала) Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России).

В монографии последовательно выявляются и разрешаются проблемы придания процессуального статуса подозреваемого и обвиняемого в досудебном производстве. В результате исследования предложена концептуальная модель совершенствования УПК РФ в части разрешения этих проблем, а также создана единая для всех форм предварительного расследования уголовно-процессуальная технология последовательного признания лица подозреваемым и обвиняемым.

Законодательство приведено по состоянию на 1 ноября 2023 г.

Книга будет полезна прежде всего научным и педагогическим работникам, а также обучающимся образовательных организаций высшего образования, сотрудникам правоохранительных органов и практикующим юристам, проявляющим интерес к уголовному процессу.

УДК 343.13

ББК 67.411

© Абазалиев И. М., 2024

© ООО «Проспект», 2024

ВВЕДЕНИЕ

В Конституции России закреплено: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства» (ст. 2). «Государственная защита прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации гарантируется» (ст. 45). Действует, во-первых, презумпция невиновности, во-вторых, на обвиняемого не распространяется бремя доказывания невиновности, а также и то, что «неустранимые (не устраненные. — И.А.) сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого» (ст. 49).

Особенность российской социально-экономической ситуации такова, что значительная часть общественных отношений практически не может функционировать без уголовно-правового обеспечения. Закономерно, что расширение сферы применения материального права должно обеспечиваться синхронным развитием уголовного процесса. В частности, всякая гарантия прав личности нуждается в уголовно-процессуальном обеспечении. Отсюда — обязанность уголовно-процессуального права, во-первых, выявить актуальные проблемы такого обеспечения, во-вторых, разработать уголовно-процессуальные меры разрешения этих проблем, в-третьих, представить убедительные аргументы в полезности результатов диссертационного исследования.

Судебная практика по преступлениям против свободы, чести и достоинства личности (ст.ст. 126–128.1 УК РФ) примечательна самым большим количеством оправдательных приговоров: около 43% лиц, проходящих по таким уголовным делам, были необоснованно признаны подозреваемыми и обвиняемыми. Даже по таким тяжким составам, как ч. 1 и 2 ст. 105 УК РФ, по 41 уголовному делу были ошибочно признаны подозреваемыми, а затем и обвиняемыми1. По результатам апелляционного рассмотрения Верховным Судом РФ в 2020 г. были отменены приговоры и иные итоговые судебные решения в отношении 12 лиц («бывших» подозреваемых, обвиняемых, ставших подсудимыми)2. Только в первом полугодии 2021 г. были отменены приговоры и иные итоговые судебные решения в отношении 15 лиц3.

Экспертные оценки практиков показывают, что зачастую происходит смешение (не различение) процессуальных статусов подозреваемых и обвиняемых — 82%. На уровне общественного сознания эти статусы вообще не разделяются, ибо они одинаковы по объему прав и тому, что нет в этих статусах «заднего хода» (87%). Отдельного определения понятия «подозреваемый» в УПК РФ не приводится. В научных публикациях и в среде правоприменителей преобладает искаженное представление о том, что сам факт возбуждения уголовного дела порождает статус подозреваемого.

Существующая форма признания лица обвиняемым при составлении обвинительного акта (постановления) приводит к тому, что такой участник уголовного процесса как обвиняемый практически выбывает из досудебного производства в форме дознания и с ним не проводится следственных, процессуальных и организационных действий. В целом процедура привлечения в качестве обвиняемого и предъявления обвинения в рамках дознания носит неопределенный, нерегламентированный характер. Процедура изменения обвинения также не урегулирована.

Практики выделили: при получении соответствующих процессуальных статусов причастность и виновность лиц в совершении преступления устанавливается не в полном объеме (89%). Это подтверждается количеством жалоб подозреваемых и обвиняемых не только в российские контрольные и надзорные инстанции, но и в Европейский суд по правам человека. Типичные ситуации, когда подаются такие жалобы:

1) уголовное преследование прекращено в отношении «бывших» подозреваемых и обвиняемых по основаниям, предусмотренным пунктами 1, 2, 5 и 6 части 1 статьи 24 УПК РФ (отсутствие события преступления; отсутствие в деянии состава преступления);

2) отсутствие заявления потерпевшего, если уголовное дело может быть возбуждено не иначе как по его заявлению, за исключением случаев, предусмотренных частью 4 статьи 20 УПК РФ;

3) отсутствие заключения суда о наличии признаков преступления в действиях одного из лиц, указанных в пунктах 2 и 2.1 части 1 статьи 448 УПК РФ, либо отсутствие согласия уполномоченных органов на возбуждение уголовного дела и привлечение в качестве обвиняемого в отношении лиц, обозначенных в пунктах 1 и 3–5 части 1 статьи 448 УПК РФ или пунктами 1 и 4–6 части 1 статьи 27 УПК РФ;

4) наличие в отношении подозреваемого или обвиняемого неотмененного постановления органа дознания, следователя или прокурора о прекращении уголовного дела по тому же обвинению либо об отказе в возбуждении уголовного дела4;

5) несогласие с размерами компенсации морального вреда или имущественного ущерба, хотя в России не существует минимального или максимального размера и нет методики для их оценки, это каждый раз определяется судом5.

Характерно, что актуальность проблем процессуального положения подозреваемого и обвиняемого зачастую обостряется самим законодателем, поскольку, вслед за уголовно-правовой политикой усложнения норм материального права, существует такая же тенденция изменения норм УПК РФ. По-видимому, облегчение и упрощение вовсе не есть развитие права, а даже, напротив, есть отступление. Только за первую половину 2021 г. изменено 30 статей Кодекса. В основном изменения направлены на конкретизацию и детализацию нормативной регламентации уголовно-процессуальных процедур и решений6.

Отсюда — высокая степень актуальности в научной разработке такой уголовно-процессуальной, возможно усложненной, технологии, в которой бы общественная и государственная потребность в законности, обоснованности и справедливости привлечения к уголовной ответственности приблизилась бы к требованиям общепризнанных стандартов.

Для комплексной разработки проблем процессуального положения подозреваемого и обвиняемого весьма значимы работы представителей советской и российской уголовно-процессуальной науки. К этой группе относятся: Н. С. Алексеев, В. Д. Арсеньев, В. Д. Бойков, А. В. Азаров, А. И. Александров, А. С. Александров, Ф. Н. Багаутдинов, А. Р. Белкин, В. П. Божьев, Б. Я. Гаврилов, Ю. П. Гармаев, Л. B. Головко, В. Н. Григорьев, А. П. Гуляев, К. Ф. Гуценко, А. А. Давлетов, В. Г. Даев, Ю. В. Деришев, В. Я. Дорохов, O. A. Зайцев, З. З. Зинатуллин, Л. М. Карнеева, И. И. Карпец, З. Ф. Коврига, Н. Н. Ковтун, Л. Д. Кокорев, Н. П. Кузнецов, Э. Ф. Куцева, В. З. Лукашевич, В. А. Лазарева, А. М. Ларин, А. Ф. Лубин, В. З. Лукашевич, П. А. Лупинская, П. Г. Марфицин, Г. М. Миньковский, Ю. К. Орлов, И. Л. Петрухин, М. П. Поляков, Р. Д. Рахунов, А. В. Смирнов, А. Б. Соловьев, М. С. Строгович, А. А. Тарасов, В. В. Терехин, В. Т. Томин, A. И. Трусов, М. А. Чельцов-Бебутов, С. А. Шейфер, А. А. Эйсман, П. С. Элькинд, М. Л. Якуб, И. А. Якубович и другие.

Особое место занимают исследования, прямо или косвенно связанные с вопросами участия подозреваемого и обвиняемого в уголовном процессе, таких авторов, как: А. К. Аверченко, А. В. Андреев, В. А. Андреянов, Е. Н. Арестова, И. А. Бахромов, С. П. Бекешко, Д. В. Власенко, А. Б. Галимханов, О. С. Гречишникова, А. А. Давлетов, В. В. Демирчян, С. А. Дмитриенко, Н. П. Ефремова, О. А. Зеленина, Л. П. Ижнина, В. В. Кальницкий, Л. М. Карнеева, А. В. Карцев, О. В. Качалова, Р. П. Коблев, И. А. Козловский, М. Ю. Колбеева, Е. И. Конах, В. М. Корнуков, Н. Н. Короткий, В. В. Котровский, Э. Ф. Куцова, Е. С. Леханова, И. А. Либус, Л. Г. Липник, Л. Г. Лифанова, С. Л. Лонь, А. Г. Маркелов, П. Г. Марфицин, Е. А. Матвиенко, В. Ю. Мельников, К. В. Муравьев, В. Р. Навасардян, Н. Н. Неретин, К. М. Нисневич, Л. Б. Обидина, А. В. Ольшевский, М. В. Парфенова, А. Н. Петухов, А. В. Победкин, С. И. Пономаренко, М. Г. Рагимов, И. А. Ретюнских, А. П. Рыжаков, Р. Г. Сердечная, Е. В. Сопнева, А. С. Стройкова, Д. В. Татьянин, Д. С. Устинов, А. В. Федулов, В. С. Филь, В. Ш. Харчикова, О. А. Химичева, М. Г. Чепрасов, Ю. Б. Чупилкин, М. В. Эсендиров и других.

Отдельно следует обозначить диссертационные исследования, проведенные представителями науки уголовного процесса по проблемам:

— процессуального положения участников уголовного процесса в целом: «Теоретические и правовые основы положения личности в уголовном судопроизводстве» (В. М. Корнуков, 1987); «Процессуальный статус участника уголовного судопроизводства и его изменение в досудебном производстве» (О. А. Зеленина, 2004); «Обеспечение публичных и личных интересов при расследовании преступлений» (Ф. Н. Багаутдинов, 2004); «Теоретическая модель механизмов обеспечения прав и законных интересов человека и гражданина в уголовном судопроизводстве» (О. В. Гладышева, 2013);

— подозрения и наделения процессуальным статусом подозреваемого: «Подозрение в советском уголовном процессе» (Н. А. Козловский, 1989); «Подозреваемый и реализация его прав в уголовном процессе» (А. К. Аверченко, 2001); «Процессуальные проблемы задержания лица по подозрению в совершении преступления» (И. А. Ретюнских, 2001); «Гарантии прав подозреваемого в российском уголовном процессе» (Ю. Б. Чупилкин, 2001); «Современные проблемы реализации процессуального статуса подозреваемого» (С. И. Пономаренко, 2005); «Основания признания лица подозреваемым в уголовном процессе России» (Д. В. Власенко, 2008);

— предъявления обвинения и наделения процессуальным статусом обвиняемого: «Привлечение в качестве обвиняемого и осуществление принципов уголовного процесса» (Р. Г. Сердечная, 1999); «Гарантии прав обвиняемого на предварительном следствии» (А. С. Стройкова, 2005); «Законные интересы обвиняемого и их реализация в уголовном процессе Российской Федерации» (М. Г. Чепрасов, 2012); «Институт привлечения лица в качестве обвиняемого в условиях реформирования уголовно-процессуального законодательства» (М. Ю. Колбеева, 2013); «Обеспечение прав лица при наделении его процессуальным статусом обвиняемого» (М. В. Эсендиров, 2015); «Обеспечение прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства при привлечении в качестве обвиняемого» (А. В. Андреев, 2017);

— процессуального статуса и подозреваемого, и обвиняемого: «Охрана конституционных прав подозреваемого и обвиняемого на предварительном следствии» (О. В. Качалова, 1999); «Обеспечение прав обвиняемого и подозреваемого при применении процессуального принуждения» (О. С. Гречишникова, 2001); «Право на самостоятельную защиту подозреваемого, обвиняемого в досудебном производстве» (Н. Н. Неретин, 2010); «Теоретические и правовые проблемы определения статуса лица, в отношении которого осуществляется досудебное уголовное преследование» (Т. А. Николаева, 2021).

Судя по публикациям и диссертационным исследованиям, многочисленные проблемы процессуального статуса и подозреваемого, и обвиняемого назрели и стали видимыми. Однако степень разработанности проблем оказалась такова, что за рамками предыдущих разработок остались вопросы, имеющие существенное значение для дальнейшего развития выбранной тематики исследования. Например, не была разработана полноценная система прав и обязанностей, которая была бы закреплена в Уголовно-процессуальном кодексе РФ. Не была решена главная проблема — создание единой как для предварительного следствия, так и для дознания обоснованной уголовно-процессуальной технологии признания лица подозреваемым и обвиняемым.

Объектом исследования выступает система общественных отношений, складывающихся в сфере нормативного регулирования и практической реализации статуса подозреваемого и обвиняемого в уголовном судопроизводстве.

Предметом исследования выступают нормы уголовно-процессуального закона, регламентирующие порядок и особенности наделения лица процессуальным статусом подозреваемого и обвиняемого в досудебном производстве, а также уголовно-процессуальная доктрина и судебно-следственная практика, затрагивающие вопросы процессуального положения указанных участников уголовного процесса.

Целью исследования является разработка на основе полученных теоретических и эмпирических данных рекомендаций и предложений по оптимизации нормативного регулирования процедур признания лица подозреваемым и обвиняемым в досудебном производстве и наделения их процессуальным статусом. В целом речь идет о создании для досудебного производства универсального алгоритма (программы) признания лица подозреваемым и обвиняемым.

Данная цель исследования обусловила постановку и необходимость разрешения следующих задач:

— показать эволюцию становления и развития процессуального статуса подозреваемого и обвиняемого в российском уголовном процессе;

— дать уголовно-процессуальную характеристику статуса задержанного и подозреваемого в досудебном производстве;

— выявить особенности уголовно-процессуальной характеристики статуса обвиняемого в досудебном производстве;

— представить структуру процессуального статуса подозреваемого и обвиняемого;

— скорректировать основания признания лица подозреваемым при возбуждении уголовного дела;

— уточнить основания признания лица подозреваемым при процессуальном задержании и избрании меры пресечения до предъявления обвинения;

— конкретизировать процедуру уведомления о подозрении лица в совершении преступления при расследовании уголовного дела в форме дознания;

— предложить решение проблемы прав и обязанностей подозреваемого в досудебном производстве;

— разработать фактические и юридические основания привлечения лица в качестве обвиняемого на предварительном следствии;

— обосновать уголовно-процессуальное решение о признании лица обвиняемым при производстве дознания;

— решить проблему формирования системы прав и обязанностей обвиняемого в досудебном производстве.

Научная новизна исследования состоит в разработке и представлении единой для всех форм предварительного расследования — как для предварительного следствия, так и для дознания — уголовно-процессуальной технологии последовательного признания лица подозреваемым и обвиняемым. Автором предложен законодательный механизм по внедрению данной технологии в виде проекта уголовно-процессуального закона.

Теоретическая значимость исследования заключается в возможности использования научно-теоретических положений, сформулированных в исследовании, при проведении дальнейших исследований, посвященных проблемам участия подозреваемого и обвиняемого в уголовном судопроизводстве, а также вопросам правового положения личности юридическом процессе в целом. Кроме этого, результаты исследования применимы при разработке учебных и учебно-методических материалов по дисциплинам «Уголовный процесс» и «Уголовно-процессуальное право» в образовательных организациях высшего образования.

Практическая значимость исследования определяется прикладным свойством основных выводов и рекомендаций, которые могут быть использованы в целях повышения эффективности и качества правоприменительной деятельности органов предварительного расследования и дознания, а также авторским проектом по внесению изменений в уголовно-процессуальный закон, который может быть учтен в законотворческом процессе при совершенствовании процессуального положения подозреваемого и обвиняемого в уголовном процессе.

Методологическую основу исследования составил всеобщий метод материалистической диалектики, а также общенаучные (дедукция, индукция, анализ, синтез) и частнонаучные (исторический, социологический, структурно-функциональный, статистический, сравнительный и др.) методы научного познания. Кроме этого, в ходе исследования использовались методы специального характера, такие как: обобщение и анализ материалов судебно-следственной практики; уголовно-процессуальный анализ и др.

Настоящее исследование базируется на использовании научно-монографического материала, а также на анализе соответствующих источников права, а именно: Конституции Российской Федерации, законов, действующего уголовного, уголовно-процессуального законодательства, указов Президента РФ, постановлений Правительства РФ, ведомственных нормативных актов МВД России, судебно-следственной практики, а также другого нормативного и справочного материала, относящегося к предмету исследования.

Структура исследования, продиктованная объектом, предметом, целью и задачами исследования, состоит из введения, трех глав, включающих одиннадцать параграфов, заключения, списка литературы, списка иллюстративного материала и приложений (проект Федерального закона Российской Федерации «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации», форма постановления о признании лица подозреваемым).

Глава 1. УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПОЛОЖЕНИЯ ПОДОЗРЕВАЕМОГО И ОБВИНЯЕМОГО В ДОСУДЕБНОМ ПРОИЗВОДСТВЕ

§ 1.1. Эволюция становления и развития процессуального статуса подозреваемого и обвиняемого в уголовном процессе

Диалектика научного анализа требует изучать статусы подозреваемого и обвиняемого в эволюционном, историческом плане. Это требование диалектики должно реализоваться в так называемых историко-генетических методах исследования7. При этом важно проследить:

а) как эти статусы возникли (предыстория);

б) какие главные этапы (стадии, периоды) в своем развитии прошли статусы подозреваемого и обвиняемого в уголовном судопроизводстве;

в) как можно характеризовать статусы подозреваемого и обвиняемого в действующем уголовном судопроизводстве России8.

При этом вряд ли допустима абсолютизация настоящего состояния этих статусов как вечных и «естественных». Поставленные вопросы, на первый взгляд, кажутся неразрешимыми, поскольку, во-первых, систематизированного научного изложения эволюции статусов подозреваемого и обвиняемого в уголовном судопроизводстве не существует. Историография весьма небогата, если иметь в виду не простое описание исторических форм судопроизводства, а то, каким образом эти формы отражались в эволюции статусов участников уголовного судопроизводства9. И вообще — проблема эволюции статусов не выделялась в качестве самостоятельной. Во-вторых, по общему правилу, становление и развитие процессуального положения участников уголовного процесса связывают с определенными типами (формами) уголовного процесса10. Так, В. К. Случевский отмечал, что «…вся история уголовного процесса сложилась в три основные его формы: обвинительный, следственный и следственно-обвинительный процессы»11. В дальнейшем данная идея получила соответствующее развитие. А. В. Смирнов указывает, что необходимо выделять «…состязательный, розыскной и смешанный процессы». Автором выделялись такие виды состязательного процесса, как обвинительный, исковой»12, а также виды розыскного — инквизиционный, следственный процессы, уголовная расправа, судебный приказ и т. д.13 Большинство (61%) сотрудников органов предварительного расследования, участвовавшие в экспертной оценке, заявили, что именно тип уголовного процесса определяет состояние защищенности прав и свобод участников уголовного процесса.

Ориентируясь на тип уголовного судоустройства, полагаем целесообразным исследовать процесс становления и развития процессуального положения подозреваемого и обвиняемого по эволюционным этапам. Такую периодизацию уместно излагать с привязкой к какому-либо правовому акту.

На первом эволюционном этапе, который в целом характеризуется как время становления государственности и правовой системы отечества, не выделялись такие участники уголовного процесса, как подозреваемый и обвиняемый. Как отмечают А. К. Аверченко и С. Л. Лонь, феодальное законодательство России (Русская правда, Судебник 1497 г., Соборное Уложение 1649 г., законодательство Петра I), регламентировавшие процедурные вопросы привлечения лиц к уголовной ответственности, не содержали каких-либо положений о подозреваемом14. Кроме того, эти документы не содержали упоминаний и об обвиняемом. Однако отсутствие прямого указания на эти понятия и на другие однокоренные слова не означает, что этих участников фактически не существовало. Например, в Пространной редакции Русской правды содержатся пункты 18–21, 35, 67, 87, которые, так или иначе, говорят об обвиняемом и его обвинении. Так, в пункте 21 указано: «Искавше ли послуха и не налѣзуть истьця начнеть головою клепати, то ти имъ правду желѣзо», что в переводе означает «Если ищут свидетеля и не найдут, а истец обвиняет в убийстве, то рассудить их испытанием железом»15. В этом документе слово «клепати» обозначало «обвинять». На это же указывает этимология слова «клепать»16. Что касается понятия «подозреваемый», то Русская правда также содержит словоформы, схожие по сущности со словом «подозрение». В п. 87 говорится: «Аже иметь на желѣзо по свободныхъ людии рѣчи, либо ли запа на нь будеть…», что в переводе означает «А если привлекают на испытание железом по показаниям свободных людей, или подозрение на нем будет…»17. Тем самым «запа» означало не что иное, как «подозрение». В одном из словарей «запа», как и предполагалось, есть «ожидание, надежда, подозрение»18.

При этом, по мнению некоторых авторов, обвиняемый именовался еще до судебного решения в официальных процессуальных документах как «тать», «душегубец», «крамольник» и т. д.19 В правовых актах, затрагивающих вопросы уголовного судопроизводства, например «Учреждения для управления губерний» 1775 г., «Устав благочиния, или полицейский» 1782 г., также не содержалось положений о процессуальном положении подозреваемого и обвиняемого. По мнению Т. Г. Никулиной, «…до 1864 г. института привлечения в качестве обвиняемого не существовало»20. Хотя О. В. Химичева полагает, что законодательные установления о привлечении в качестве обвиняемого впервые появились в Новгородской и Псковской судных грамотах, где «…содержались нормы, регламентировавшие процедуру привлечения к уголовной ответственности за наиболее тяжкие преступления и привод обвиняемого, а истец приносил специальную присягу, подтверждающую то, что обвиняемый действительно является преступником», только при этом «до 1864 г. обвинитель и обвиняемый назывались истцами и пользовались равными правами в рамках уголовного судопроизводства»21.

Действительно, во времена Новгородской и Псковской судных грамот, когда не существовало разделения судопроизводства на уголовное и гражданское, не было и не могло быть термина «обвиняемый». Только — «истец» и только «ответчик».

Становление подозреваемого как особого участника уголовного процесса «было весьма длительным и сложным»22. Однако слова «заподозренный», «подозрительный» широко использовались в российских правовых актах XVII–XVIII вв. Понятно, что речь не шла о статусе подозреваемого как самостоятельного участника уголовного процесса. Такие слова обозначали житейские, обыденные «предположения, вызванные сомнением в характере чьих-нибудь намерений, действий, поступков»23. Эти предположения могли быть обоснованными или смутными, мрачными или нелепыми, откровенными или неясными. Однако в ст. 6 Уложения Царя Алексея Михайловича 1649 г. говорится об обязанностях феодалов-крепостников, живущих в пограничной зоне, доносить государственным органам о всех, кого признали «подозрительными», и отдавать их под суд. А далее — по инстанции — воеводы должны, применяя самые жестокие методы, допросить «заподозренных» и сообщить об этом царю. «…До Государева указу сажати в тюрьму»24. Любой человек, на которого имелся «извет» — донос («изветная челобитная»), считался «заподозренным», вне зависимости, в какой зоне он живет.

«Заподозренным» может стать человек «оговоренный» в результате «повального обыска» — поголовного (подворного) опроса или допроса под пыткой («язычным молкам»)25. В случае, если при повальном обыске половина людей заподозренного назовут «добрым человеком», а другая половина — «лихим» (разбойником), то его пытать до признания вины. Если такого признания не будет, то заподозренного отпускают «на чистую поруку» тем людям, которые отзывались о нем положительно26.

Предусматривалась ситуация, когда два-три свидетеля считают человека заподозренным в разбое, но он при пытке не признается, а «бьет челом» об обыске (поголовном опросе), а в результате этого люди скажут, что «его не знают», то заподозренного сажают в тюрьму «до Государева Указу»27. Заметим, что «человек бродящий» не имел права просить об обыске28.

Уложение предусматривало обязанность феодалов своевременно представлять в суд оговоренных (заподозренных) людей с «языком» («изветчиком», тем, кто оговорил) для проведения очной ставки. Если это условие нарушалось, то феодал должен был уплатить «исцовое выти» (штраф). Если оговоренные (заподозренные) «до вершенья дела помрут, а дело вершится после их смерти», то их имущество передаются тем людям, кому служили умершие29.

Общей тенденцией развития процессуального законодательства и судебной практики XV–XVII вв. было постепенное увеличение удельного веса розыска в ущерб так называемому суду, т. е. замена состязательного принципа следственным, инквизиционным. М. Ф. Владимирский-Буданов считал, что «до Петра Великого вообще надо признать еще состязательные формы процесса общим явлением, а следственные исключением»30. М. А. Чельцов об этом пишет так: «последние остатки старинного суда исчезают при Петре I»31.

Действительно, в начале своего царствования Петр совершает решительный поворот в сторону розыска. Именным указом 21 февраля 1697 г. «Об отмене в судных делах очных ставок, о бытии вместо оных распросу и розыску, о свидетелях, об отводе оных, о присяге, о наказании лжесвидетелей и о пошлинных деньгах» полностью отменяется состязательный процесс. Этот указ в 1716 г. был дополнен и развит в «Кратком изображении процессов или судебных тяжб» — процессуальной частью Воинского Устава Петра I. Тем самым были установлены заимствованные из Западной Европы подробные правила розыскного (следственного) процесса. Чтобы стороны не злоупотребляли своими правами, нужно лишить их всяких прав и передать все полномочия и контроль за развитием процесса суду, который уже «по своему званию должен быть блюстителем правосудия»32.

Так получилось, что по «Краткому изображению процессов или судебных тяжб» стали рассматривать не только воинские преступления, но и общеуголовные дела. Таким образом, законодателем введен подлинный розыскной процесс со всеми его типичными чертами. К ним относятся активность суда, преимущественное значение письменности, резкое ограничение прав обвиняемого, превращаемого в объект пытки, и — главное — действовала формальная система доказательств, сила которых определена законом33.

По мнению Э. Ф. Куцовой: «Общая картина дореформенного правосудия была в высокой степени неудовлетворительной… Огромный процент судебных приговоров (87,5%) падал на “оставлении в подозрении”, которое в силу соединявшихся с ним правовых и бытовых последствий, на деле превращалось в жестокое наказание. Решались все дела не в условиях непосредственного общения суда с обвиняемым и свидетелями, а канцелярским способом, на основании предварительных выписок и докладов. Судебные действия покрывала глубокая тайна»34.

В ходе исследования не представилось возможным обнаружить конкретную статью правового акта, в которой бы регламентировалось (предусматривалось) решение суда — «оставить в подозрении». Е. И. Звездина, ссылаясь на многих авторов, утверждает, что «категория “подозреваемый” в российском уголовно-процессуальном законодательстве впервые обозначена в законодательном акте “Краткое изображение процессов или судебных тяжеб”», принятом Петром I в 1715 г. Именно там, по мнению Е. И. Звездиной, впервые упоминается лицо, «находящееся под подозрением». И далее автор цитирует ст. 6 этого правового акта35. «Лицо могло быть под подозрением, если:

— пыталось скрыться от суда; его видели вместе с другими “злодеями”;

— оно ранее высказывало угрозы лицу, пострадавшему от преступления;

— давало противоречивые или разнящиеся по смыслу показания перед судом;

— если станет известно, что оно кому-то рассказало о совершенном им преступлении;

— если имелся очевидец преступления (ст. 6 Краткого изображения...)»36.

Заметим, что, во-первых, «Краткое изображение процессов или судебных тяжеб» было принято Петром I не в 1715 г., а 30 марта 1716 г. Во-вторых, в ст. 6 этого закона (гл. V — «О присяге») не говорится о лице, «находящемся под подозрением»37. В этой главе (ст. 5) приводится термин «полуподозрение», а далее (ст. 6) называются «последующие причины, когда злое действо учинено, в подозрении имеются:

(1) Когда ответчик бежать вознамерился.

(2) Когда с другими злодеями в компании был.

(3) Ежели он впредь сего равныя же чинил злые действия.

(4) Когда на оных, которых прежде того обидел, грозился.

(5) Ежели он перед судом двоякое учинил доношение, и будет свои слова толковать инако.

(6) Буде он в других местах признает нечто из своих действ, или тем похвалится.

(7) Или когда достоверный свидетель при том присутствии был»38.

В-третьих, вариант решения суда «оставление в подозрении» был принят с 1 января 1832 г. По этому законодательному акту суд мог выносить три вида приговора: обвинительный, оправдательный и оставление в подозрении. Последний вид приговора мог выноситься в случае: «Если против подсудимого, при недостатке полного доказательства, есть, однако же, некоторые улики, то в зависимости от важности обвинения и улик суд может: 1) оставлять его просто в подозрении, более или менее сильном; 2) отдавать его под надежное поручительство в хорошем впредь поведении, не освобождая его, однако, вовсе от подозрения, ибо впоследствии времени могут открыться против его новые улики, по коим поручители должны быть обязаны предоставить его к суду; 3) давать ему присягу»39.

Смысл ясен: вариант решения суда служил для обозначения особого положения лица — среднего между осуждением и оправданием — в тех случаях, когда против него имелись только «несовершенные доказательства», недостаточные для признания его виновным. Подсудимый приговаривался к «оставлению в подозрении» на основании: 1) оговора другого подсудимого; 2) показаний одного свидетеля. Имелись косвенные улики, но вместе с тем не допускавшие и признания его оправданным, для чего требовались «положительные доказательства невиновности». При обвинении в наиболее тяжких преступлениях оставленные в подозрении подсудимые приговаривались иногда к наказаниям более мягким, чем те, которые указаны в законе за данное преступление (poena extraordinaria)40. Оставление в подозрении соединялось с отдачею осужденного под особый надзор полиции, ссылкой на поселение, отдачей на военную службу, ссылкой на житье в Сибирь. Оставленного в подозрении можно было снова привлечь к ответственности за то же преступление в случае обнаружения новых обстоятельств, его уличающих41.

Заслуживает внимания ст. 10 этой же главы «О присяге» (в нашей редакции. — И.А.): если имеются противоречия в обвинительных и оправдательных доказательствах, а эти противоречия судье не удается снять, то «оное дело передать воли Божией, и положиться в том весьма на Бога, пока впредь само не объявится».

Только при императоре Александре II в его Указе от 08.06.1860 «Об учреждении судебных следователей» появились правовые основания признать человека подозреваемым. Подозреваемым считалось лицо:

«1) захваченное на месте совершения преступления;

2) когда преступление совершено явно и гласно;

3) в случае, если очевидцы преступления прямо укажут на лицо, совершившее преступление;

4) в случае обнаружения на подозреваемом или в его жилище очевидных следов преступления или вещественных доказательств;

5) в случае если подозреваемый совершил покушение на побег или был пойман после побега»42.

В рамках подготовки и осуществления судебной реформы были разработаны законодательные акты уголовно-процессуального характера, принятые в 1860 г.: «Наказ полиции о производстве дознания по происшествиям, могущим заключать в себе преступление или проступок, и Наказ судебным следователям». В этих нормах по существу дублировался указ от 08.06.1860 — все те же пять пунктов оснований для задержания подозреваемого. Потому непонятно, почему Е. И. Звездина утверждает, что «Наказ полиции о производстве дознания…» явился первым в истории России уголовно-процессуальным законодательным актом, в котором употреблялся сам термин «подозреваемый»43.

На наш взгляд, только в Уставе уголовного судопроизводства (ст. 46, 257, 258, 276, 289, 314, 407, 430) впервые используется термин «подозреваемый». Но иногда законодатель (огрехи законодательной техники) зачастую смешивал или не придавал особого значения различию терминов «подозреваемый» и «обвиняемый». Так, в ст. 407 Устава уголовного судопроизводства предусматривается, что «каждый обвиняемый допрашивается порознь, с принятием меры, чтобы подозреваемые в одном и том же преступлении не могли иметь стачки между собой»44. Впрочем, логично: не каждый подозреваемый является обвиняемым, но каждый обвиняемый есть подозреваемый.

Характерно, что после реформы 1864 г. в обязанность судебного следователя вменялся контроль за основаниями задержания45. Различие между подозреваемым и обвиняемым было установлено определением Высшего дисциплинарного присутствия Сената от 23.03.1898 г. В нем разъяснялось, что «не только приводу, но даже и призыву лиц, на которых падает подозрение в совершении преступного деяния, должен предшествовать судопроизводственный акт, коим означенное лицо по обстоятельствам дела признается обвиняемым, а именно: постановление судебного следователя о привлечении этого лица в качестве обвиняемого»46.

В ходе эволюции — на первом этапе — понятия «задержанный» и «подозреваемый» были синонимами: каждый задержанный есть подозреваемый. Без задержания не может быть подозреваемого. Основания задержания одновременно являлись основаниями считать то или иное лицо подозреваемым. Но известно, что задержание есть мера уголовно-процессуального принуждения. На первый взгляд, получается логично: те лица, к которым применена эта мера, считаются подозреваемыми47. Но совершенно нелогично утверждать, что «Задержание — особая уголовно-процессуальная процедура, которая предполагает кратковременное лишение свободы лица, в отношении которого есть объективные данные (курсив наш. — И. А.) полагать, что он совершил преступное деяние»48. Снова обращаясь к основаниям задержания, нельзя не видеть субъективного фактора, который многозначен в появлении и его толковании. Например, мотивом покушения на побег может и не быть совершенное преступление. Поскольку преждевременно утверждать, что лицо совершило преступление, то следует говорить лишь о подозрении, предположении или версии, которую еще предстоит проверить.

Таким образом, в качестве промежуточного определения можно указать на следующее: подозреваемым до реформенного уголовного судопроизводства 1864 г. являлось лицо, в отношении которого имелись данные, позволяющие предполагать его причастность к совершению преступления, однако не проводилось дознание и следствие по этому вопросу и не было вынесено постановления о привлечении этого лица в качестве обвиняемого49.

Второй эволюционный этап связан главным образом с принятием УУС и его применением. Как отмечают некоторые авторы, «…в Уставе уголовного судопроизводства не закреплялись понятия “подозреваемый” и “обвиняемый”, между ними не имелось существенных различий. Они состояли лишь в степени обоснованности вывода о причастности лица к совершению преступления»50. На наш взгляд, С. Б. Россинский ошибается. По УУС подозреваемый есть лицо, появляющееся в результате деятельности полиции как органа дознания, а обвиняемый — лицо, привлекаемое к уголовной ответственности судебным следователем. Причем, как указывают А. К. Аверченко и С. Л. Лонь, обвиняемым лицо считалось «…даже в тех случаях, когда обвинение еще не предъявлено»51.

Несмотря на категоричные высказывания об отсутствии в УУС четких понятий «подозреваемый» и «обвиняемый», в самом тексте УУС содержится более 250 упоминаний об обвиняемом и около 20 — о подозреваемом, не говоря уже об однокоренных с ними понятиях. Например, в ст. 257 УУС содержится перечень оснований для избрания мер к пресечению:

— когда подозреваемый застигнут при совершении преступного деяния или тотчас после его совершения;

— когда потерпевшие от преступления или очевидцы укажут прямо на подозреваемое лицо;

— когда на подозреваемом или в его жилище найдены будут явные следы преступления;

— когда вещи, служащие доказательством преступного деяния, принадлежат подозреваемому или оказались при нем; когда он сделал покушение на побег или пойман во время или после побега и когда подозреваемый не имеет постоянного жительства или оседлости52.

Можно видеть, что в УУС полностью воспроизведена норма Указа императора Александра II от 08.06.1860 «Об учреждении судебных следователей». Так, в ст. 91 УУС были заложены предпосылки предъявления обвинения — «по предъявлении обвиняемому существа и оснований обвинения мировой судья спрашивает его, признает ли он себя виновным в приписываемых ему действиях»53. В ст. 401 УУС наблюдается явное развитие статуса обвиняемого: «…обвиняемый имеет право дать полиции объяснение и требовать, чтобы оно внесено было в протокол»54. Важный момент: по «Особому наказу Санкт-Петербургского окружного суда 1887 г. судебному следователю надлежало составлять специальное постановление о привлечении к следствию в качестве обвиняемого»55. Разумеется, «особый наказ Санкт-Петербургского окружного суда» не следует считать законодательным актом, но оценивать его как насущное требование судебной практики и предпосылку для появления нормативного источника.

В целом, по мнению В. П. Даневского, «предварительное следствие по Судебным Уставам Императора Александра II — едва ли не сама слабая часть нашего уголовного процесса». Далее автор замечает, что «по одной трети дел следователи или работали над деяниями не преступными, или не могли отыскать достаточно улик против обвиняемых, среди которых были, вероятно, и виновные, или не в состоянии были напасть на следы какого-то ни было определенного лица»56.

В период «двоевластия» (1917 г.) маятник законотворчества показывал полярные позиции относительно ключевых положений уголовного процесса. С одной стороны, Временное правительство признавало, что судебные реформы должны соответствовать канонам Уставов 1864 г., которые выступают основой построения правового и справедливого порядка. С другой стороны, позднейшими узаконениями и стараниями таких деятелей, как Н. В. Муравьев и И. Г. Щегловитов, эти начала были искажены. В авральном режиме Временное правительство учредило Комиссию для восстановления основных положений Судебных уставов и согласования их с происшедшей переменой в государственном устройстве. На нее и была возложена задача «очистить Судебные уставы от тех позднейших новелл, которые так испортили первоначальный текст этого закона»57. Комиссия не успела разобраться с «позднейшими новеллами». В связи с революцией возник вопрос о судьбе прежних судебных и прокурорских чиновников, верой и правдой служивших царизму. А. Ф. Керенский в беседе с членами совета присяжных поверенных округа Петроградской судебной палаты 3.03.1917 заявил, что в деле правосудия не будет места никаким компромиссам, что нужна основательная чистка.

На следующий день (4 марта) Временное правительство учредило «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих должностных лиц как гражданского, так и военного и морского ведомства». В комиссии имелась собственно рабочая группа, занятая производством следственных действий (вначале 15 человек). Десятки судей, прокуроров, председателей судебных палат и проч. были «пристегнуты» к комиссии. Одновременно были созданы еще «Особая следственная комиссия для расследования злоупотреблений по военному ведомству», «Особая следственная комиссия для расследования злоупотреблений по морскому ведомству». О результатах их деятельности ничего не известно. Известно, что содержание следственных комиссий обходилось недешево. По свидетельству секретаря одной из комиссий поэта Александра Блока, ежемесячно на ее нужды ассигновалось 200 тыс. рублей.

«Комиссия Муравьева» действовала чисто бюрократически, негласно, без какого-либо контроля со стороны демократической общественности. Поскольку ни Комиссия, ни Временное правительство не имели какого-либо плана проведения судебных процессов, да и не желали довести до них дело, то исподволь были изменены цели Комиссии. Вначале на нее возлагалась задача представить со своим заключением генерал-прокурору (министру юстиции) акты окончательного расследования для доклада Временному правительству. Перспектива работы Комиссии была указана Временным правительством еще в начале марта. Предстояло предание «уличенных... суду с участием присяжных заседателей». Затем было решено материалы Комиссии доложить Учредительному собранию, которое облечено всей полнотой власти, а значит, и судебной. Учредительное собрание вправе предать сановников суду или вовсе освободить от ответственности. Ничего не сделано.

Показательно, что после разгрома корниловщины Временное правительство назначило Чрезвычайную комиссию для расследования дела о бывшем верховном главнокомандующем генерале Корнилове и соучастниках его. Ход следствия по делу Л. Г. Корнилова и его сообщников показывает, что председатель Комиссии Главный военно-морской прокурор И. С. Шабловский и ее члены сами были корниловцами.

Во многих случаях в деятельность министерства юстиции и прокурорского надзора вмешивались Советы. Так, когда прокурорский надзор постановил арестовать одного члена Московского Совета солдатских депутатов, это постановление не было выполнено, ибо Совет оспорил право прокурора на арест своих членов58.

Многие одиозные фигуры из правительства и судебного ведомства под давлением «внешних обстоятельств» подали в отставку. Для сохранения кадров старой прокуратуры Министерство юстиции переводило из одних городов в другие (где их не знали) прокуроров и товарищей прокуроров судебных палат и окружных судов. Дошло до того, что партия социалистов-революционеров называла А. Ф. Керенского не иначе как «социалистическим министром юстиции». Эсеры утверждали, будто русская трудовая демократия с большой радостью и восхищением встречала его декреты, «перераставшие сейчас же значение экстренных мер и становившиеся историческими актами». В качестве таких мер называли устройство Временного суда в Петрограде 3 марта и отмену смертной казни 14 марта. Однако отметим, что обе эти меры оказались сугубо «временными». Они были отменены при деятельном участии самого Министерства юстиции59.

Вообще говоря, год 1917-й в России дает представительный материал для сопоставления двух революций в праве: Февраля и Октября. В самом деле — после Февраля Россия стала самой демократической (с некоторой примесью анархии) страной в воюющей Европе. И другую картину можно наблюдать в Октябре: большевикам почти сразу же пришлось расстаться с демократией, революция — хотя и в растянувшемся на десятилетия варианте — стала повторять под «социалистической» оболочкой те же циклы событий (якобинизм, бонапартизм, реставрация), которые были в истории Франции конца XVIII – начала XIX в.60

До ноября 1917 г. возникла законотворческая «пауза»: каких-либо норм, изменяющих статус подозреваемого и обвиняемого, не было принято, вплоть до появления Декрета Совета Народных комиссаров РСФСР «О Суде»61. Ст. 1 Декрета: «Упразднить доныне существующие общие судебные установления, как то: окружные суды, судебные палаты и правительствующий сенат со всеми департаментами, военные и морские суды всех наименований…»62. Ст. 3 этого же Декрета: «Впредь до преобразования всего порядка судопроизводства предварительное следствие по уголовным делам возлагается на местных судей единолично, причем постановления их о личном задержании и о предании суду должны быть подтверждены постановлением всего местного суда»63.

Через год была принята Инструкция «Об организации советской рабоче-крестьянской милиции», которая определяла полномочия милиции относительно задержанных лиц, подозреваемых в преступлениях, и препровождении их в местные народные суды и следственные комиссии по принадлежности64. В ноябре 1918 г. VI Всероссийский Чрезвычайный съезд советов принял постановление «О точном соблюдении законов», в котором предусматривалось принятие обвинительного решения и в случаях, когда было недостаточно доказательств или же они вообще отсутствовали. Это называлось «экстренными мерами».

Понятно, что в десятилетний период (1919–1929 гг.) особенности статусов подозреваемых и обвиняемых мало интересовали Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию и ее Особые отделы, а также Революционный Военный Трибунал и органы дознания полковых судов65. Все эти учреждения были упразднены в 1929 г.66

Таким образом, на втором эволюционном этапе можно видеть постепенное превращение «недоразвитого» статуса подозреваемого в статус обвиняемого.

Третий эволюционный этап относится к периоду принятия УПК РСФСР 1922–1923 гг. Соответствующее закрепление получили положения, связанные с участием в уголовном процессе подозреваемого и обвиняемого. Так, в ст. 103 УПК РСФСР содержится указание о том, что «органы дознания принимают меры к тому, чтобы до начала предварительного следствия или до разбора дела по существу, если предварительное следствие не производится, были сохранены следы преступления и была устранена для подозреваемого возможность скрыться»67. Однако этот закон не регламентировал, как необходимо оформлять появление подозреваемого в уголовном деле, не решался вопрос о его допросе, не было определено его права при производстве дознания и предварительного следствия. Потому затруднительно разграничить подозреваемого от обвиняемого или же от свидетеля. Отсюда — эти участники были лишены своих законных процессуальных прав68.

В то же время УПК РСФСР 1922–1923 гг. содержал ключевые положения для привлечения лица в качестве обвиняемого. Была включена целая глава 11 «Предъявление обвинения и допрос», в которой главным образом было нацелено внимание на необходимость установления достаточных данных для предъявления обвинения, а также вынесения соответствующего постановления. Например, в ст. 131 содержится следующее: «При наличии достаточных данных, дающих основание для предъявления обвинения в совершении преступления, следователь составляет мотивированное постановление о привлечении данного лица в качестве обвиняемого»69. Формулировка «наличие достаточных данных» является юридически неопределенной, что позволяет следователю действовать по усмотрению, поэтому говорить о законодательно установленных основаниях предъявления обвинения нельзя. В то же время в ст. 206 УПК РСФСР 1922–1923 гг. недостаточность собранных по делу доказательств для предания суду лица, привлеченного ранее к делу в качестве обвиняемого, указывается как одно из оснований для прекращения предварительного следствия70.

Также представляется интересной позиция относительно признания предъявления обвинения обвиняемому в качестве следственного действия (ст. 111)71. Сегодняшнее состояние уголовно-процессуального закона диктует иное значение этому решению: как организационно-процессуальное действие, нежели следственное. Вероятно, впервые (по крайней мере, иного законодательного закрепления ранее не было) упоминается об обвинительном заключении, которое составлялось непосредственно после допроса обвиняемого или предъявления ему производства (ст. 213)72.

Далее произошло то, что подозреваемый совсем «выбыл» из уголовного процесса как участник примерно на 20 лет73. В декабре 1934 г. Президиумом Верховного совета СССР были приняты беспрецедентные изменения в процессуальное законодательство, которые категорически запрещали:

1) фиксацию нарушений законности в следственных материалах;

2) принимать во внимание замечания и заявления подследственных лиц;

3) жалобы и обжалования74.

Циркуляр Прокурора СССР от 05.06.1937 № 41/26 «О повышении качества расследования» требовал не допускать использования в материалах уголовного дела термина «подозреваемый»75. Многие следователи и прокуроры, пытавшиеся добросовестно реализовать функцию доказывания и принятия обоснованных решений по уголовному делу, зачастую обвинялись в «троцкизме» («правотроцкизме»)76.

На полную ликвидацию фигуры подозреваемого в уголовном процессе указывали многие авторы77. С. А. Дмитриенко полагает, что этап с 1922 по 1956 г. в целом характеризуется отходом от демократических завоеваний, утверждением тоталитарно-властной деспотии и переходом к смешанной, преимущественно розыскной форме уголовного судопроизводства и даже к его чисто розыскной форме78. «Особые совещания», «двойки», «тройки» применяли драконовские законы 1934–1937 гг., сводившие на нет абсолютно все гарантии УПК.

Смерть И. В. Сталина и хрущевская оттепель приоткрыли клапан для критики сложившегося порядка уголовного судопроизводства. Международные контакты, знакомство с иностранной литературой и опытом, усилия международных организаций (в том числе ООН), — в этих условиях и принимался УПК 1960 г. Удалось сделать не так много, но все же ветер перемен сделал свое дело: например, допуск защитника на стадии предварительного расследования. Но этот УПК не мог и не может опередить свое время. Пороки очевидны:

1) приоритет общечеловеческих ценностей не заметен, не говоря о статусе подозреваемого и обвиняемого (приоритет государственных интересов);

2) независимость суда больше декларируется, чем она есть;

3) доступность суда для граждан — декларация;

4) презумпция невиновности — редкий случай;

5) состязательность, равноправие сторон — вещь недостижимая...79

Правомерность и необходимость участия подозреваемого как самостоятельного участника в уголовном процессе нашли подтверждение лишь в 1958 г. с принятием Основ уголовного судопроизводства СССР и союзных республик80. Например, путем признания показаний подозреваемого в качестве источников доказательств (по ст. 16), а также при установлении следственных действий, производимых с его участием (в частности, проведение допроса подозреваемого в рамках ст. 29.

Что касается обвиняемого, то по п. 6 ст. 23 данного закона он относился к одной из сторон уголовного процесса, но не указано, какой именно стороне, но понятно, что не к стороне прокурора, поддерживающего в процессе обвинение. В ст. 114 содержится закрепление возможности обвиняемого подавать ходатайства на собирание доказательств и на проведение отдельных следственных действий, например на проведение допроса свидетелей, эксперта и т. д. По ст. 117 обвиняемый имел право присутствовать при осмотрах, допросах и других следственных действиях и задавать вопросы свидетелям и экспертам81. Другие авторы из данного закона выделяли также такие права обвиняемого, как: право на получение обвинительного заключения и иных документов, вручаемых обвиняемому на родном языке (ст. 22); право на рассмотрение уголовного дела соответствующим судом (ст. 37–40); право на разъяснение обвиняемому сущности предъявленного обвинения (ст. 135, 138); право на дополнение или внесение изменений в протокол своего допроса (ст. 142); право на пользование услугами переводчика (ст. 143); знакомиться по окончании расследования со всеми материалами уголовного дела (ст. 211); право на обжалование решений следователя (ст. 216–224); право на подачу собственной формулировки обвинения в судебном разбирательстве (ст. 314)82.

За эти годы в УПК образца 1960 г. внесено более 400 (!) изменений, что превратило его в эклектический бульон, со многими погрешностями (структурными, терминологическими и стилистическими). «Заплаты» стали столь бесчисленны, что вводить новые стало бессмысленно83.

Парламент России 24.10.1991 принял концепцию судебной реформы вообще и нового УПК в частности. Тогда же Институт государства и права АН СССР и Научно-исследовательский Институт Генеральной прокуратуры приступили к разработке проектов. Но ни тот, ни другой не был принят. Даже для ознакомления не были востребованы законодателем. Президентский проект, а также проект комиссии Государственной Думы намертво заклинили процесс по принятию нового уголовного процесса. В середине 1992 г. Минюст подготовил свой проект. Итого: 5 проектов.

Идея о том, что в момент, когда появляется обвинительная функция и появляется обвиняемый, должна возникнуть и противоположная, защитительная функция (функция защиты), уже была принята всеми. Простая, демократическая и логически безупречная идея. Именно тогда достигается баланс сил, способных привести к правосудному решению. Ст. 47 УПК в 1992 г. закрепила за обвиняемым право иметь защитника — по любому делу — с момента предъявления обвинения84.

Более того, и подозреваемый получил такое же право, если он задержан или арестован (ст. 19, 47. 52). Правда, из сопоставления ст. 47 и 122 выясняется, что задержанный только через сутки может встретиться с защитником. Вроде бы срок не так велик (если сам не арестован). Кроме того, правило ст. 48 Конституции устанавливает: каждому задержанному предоставляется право пользоваться услугами защитника с момента задержания.

Ст. 51 и ст. 202 дают право на свидания с защитником наедине, без ограничения их количества и продолжительности, выписывать из материала дела любые сведения и в любом объеме. Ст. 120 дает право участвовать защитнику и в производстве дознания (примерно 17–18% всех уголовных дел)85.

Заметим, что в 1973 г. СССР ратифицировал Международный пакт о гражданских и политических правах. Тогда же все обратили внимание на п. 4 ст. 9: право каждого задержанного или арестованного безотлагательно предстать перед судом, который проверил бы правильность ограничения свободы и либо подтвердил это, либо отменил это. Но тогда этого не сделали. Это случилось 23.05.1992. Введены две новые статьи: ст. 220¹ и ст. 220². Нормы, дающие право арестованному на судебную проверку правильности заключения его под стражу и проверку законности продления срока заключения под стражу.

Правда, в Конституции в ст. 22 говорится, что «заключение под стражу, содержание под стражей допускается только по судебному решению». Иными словами, не прокурор должен давать санкцию на арест, а суд. Тогда и надобность в проверке отпадет86.

Наконец, вопрос о состязательности. Конечно, он не решен. Только там, где говорится о суде присяжных, речь идет о состязательности. Ст. 123 Конституции говорит о том, что «судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия».

Итак, третий эволюционный этап изменений статусов подозреваемого и обвиняемого показывает их противоречивое развитие: только набирала силу демократическая тенденция судопроизводства 1929 г., как ее сломала тенденция 30-х гг., если не учитывать 40-е военные и послевоенные годы, то лишь 1958 г. показывает постепенное «выздоровление» названных статусов.

Четвертый эволюционный этап относится к периоду действия УПК РСФСР 1960 г. и до принятия ныне действующего УПК РФ. Пожалуй, не будет преувеличением, если сказать, что ситуация кардинальным образом изменилась после принятия в 1960 г. УПК РСФСР вместо раннее действовавшего кодекса. В обновленном законе содержались не только положения об отдельных правах подозреваемого и обвиняемого, но и проводилось разграничение между данными участниками уголовного процесса (причем законодатель тогда еще не разграничивал участников на тех, что со стороны обвинения, и тех, которые со стороны защиты). Согласно ст. 46 обвиняемым призналось лицо, в отношении которого в установленном порядке вынесено постановление о привлечении в качестве обвиняемого, а по ст. 52 подозреваемым — лицо, либо задержанное по подозрению в совершении преступления, либо к которому применена мера пресечения до предъявления обвинения87. В УПК РФ данные основания нашли свое отражение, разумеется, с определенными изъятиями и дополнениями. Относительно прав, которыми были наделены данные участники, также имелись отдельные пункты в законе. Так, в соответствии с уже упомянутой ст. 46 обвиняемый имел право:

— во-первых, знать, в чем он обвиняется, и давать объяснения по предъявленному ему обвинению;

— во-вторых, представлять доказательства;

— в-третьих, заявлять ходатайства;

— в-четвертых, знакомиться по окончании предварительного следствия или дознания со всеми материалами дела;

— в-пятых, иметь защитника с момента, предусмотренного ст. 47;

— в-шестых, участвовать в судебном разбирательстве в суде первой инстанции;

— в-седьмых, заявлять отводы;

— в-восьмых, приносить жалобы на действия и решения лица, производящего дознание, следователя, прокурора и суда88.

Разумеется, это не исчерпывающий перечень прав обвиняемого. Аналогичные положения содержались и в других статьях закона. В частности, по ст. 19 — обвиняемый имел право на защиту (по сути, как принцип уголовного судопроизводства); по ст. 50 — обвиняемый имел право в любой момент производства по делу отказаться от защитника; по ст. 77 — обвиняемый имел право давать показания по предъявленному ему обвинению и т. д.89

Нашла отдельное отражение и процедура привлечения в качестве обвиняемого. По ст. 143 привлечение в качестве обвиняемого (по ан

...