Хайнц сломал стол, раздавив весом и женщину под собой, затем брезгливо откинул мертвое тело, точно загребающая землю лапами птица, и уставился на Алоизаса пустыми глазницами.

– Как она сказала? «Птичка твоя»? Что ж, птичка и помогла, и дрянь ее выпотрошила, – недовольно проворчал Хайнц, встопорщив перья.

Алоизас усмехнулся, вытирая со лба пот рукавом рубашки.

– Что ж, птичка хорошо постаралась.

– Не ехидничай, птенчик, – добродушно распахнул клюв Хайнц.