От протопленной печи по всей кухне распространялось тепло. Электрические плитки — оно, конечно, дров не надо, но и дорого, и долго. Пока это на плиточке сваришь — полдня пройдёт. Так и приспособились всей секцией: Анастасия Петровна затапливала печь и ставила приготовленные соседками кастрюльки. Печка потрескивала дровишками, которые хранили в подвале, даже из подъезда выходить не надо. Сразу от парадного входа направо вверх лестничные марши к квартирам, налево вниз — в подвал. Подвал сухой и чистый, с белёными стенами, разве что без окон, а так хоть живи. На входе в подвал — замок, чтоб мальчишки ненароком пожар не устроили. В каждой секции от подвала собственный ключ имелся. Печи топили все каждый вечер. В подвале у каждого своя стайка, двери на щеколде, чтобы не открывалась.

— Анастасия Петровна!

Она вздрогнула. Задумавшись, сидела без света и не услышала, как пришла Анна.

— Почему без света?

— Ой! Да так. Твой давненько пришёл. Ты не буди. Пусть проспится.

Анна кивнула и, тихонько ступая, ушла к себе в комнату. Вернулась быстро, в домашнем халате.

Чистила картошку и вздыхала, наконец повернулась к Петровне:

— Анастасия Петровна, вы уж сильно-то Ивана моего не судите. Ему ведь тоже досталось.

— Ну ить… — как-то неопределённо и горестно вздохнула соседка.

Анна, видимо решившись, заговорила:

— Иван меня от верной смерти под исход весны сорок пятого спас. Жила я на окраине Минска. Город этот, Петровна, красивый город… — Она перевела взгляд на тёмное окно, будто там увидела предвоенный Минск, да так и замерла.

— Ань, Аня?! Суп убежит!

— Так вот, немцы-то у нас почти три года стояли. Возле города лагеря смерти. Недалеко от того места, где я жила, тоже был такой лагерь. Похоже, в таком же страшном месте Николай Давыдов терпел муки от немцев. А мой Иван