Здесь следует рассказать моему уважаемому читателю о ядерной катастрофе 1957 года, случившейся в первом закрытом городе на промышленной площадке первенца атомной промышленности комбината «Маяк». Как вы уже знаете, строительство этой площадки началось в 1945 году. Итогом нечеловеческих усилий стали видимые результаты – запуск здесь первого промышленного реактора по наработке плутония в 1948 году и испытания ядерной бомбы на полигоне в Семипалатинске в августе 1949 года. В бомбе и был тот самый плутоний, который сделали на этом реакторе. Увы, у этого героического процесса есть совершенно неприглядная обратная сторона. В любом процессе получения чего-то радиоактивного всегда и везде образуются в огромных количествах жидкие радиоактивные отходы трех видов – высокоактивные, средне-активные и низкоактивные. И их нужно, увы, куда-то девать.
На «Маяке», естественно, отходы были представлены во всем своем научном многообразии. Их сначала сливали в природную реку Теча (помните, как выбиралась площадка и много пресной воды?). Люди в деревнях вдоль реки начали, как ни странно, болеть лучевой болезнью и умирать от необычных видов рака. Деревни пришлось выселять и ликвидировать (тридцать пять деревень).
Атомщикам пришлось усиленно и экстренно думать, куда девать все эти отходы. Их решили разделить и хранить отдельно, в зависимости от активности. Высокоактивные – заливать до лучших времен в подземные контейнеры. Это мы, потомки, по замыслу отцов-основателей, должны были придумать, куда девать эту «ценность». Среднеактивные – сливать в изолированное от системы озеро Карачай (с 2015 года оно стало подземным, содержащим примерно сто пятьдесят миллионов кюри), а на низкоактивные, увы, фантазии уже не хватало, слишком много их было, и решили, что все же снова в Течу (а больше некуда!).
За подземными контейнерами все-таки следили, но, как оказалось, весьма неэффективно. По архивным документам нам известно, что с марта 1957 года персонал пытался достучаться до сердец и умов в Москве, но реакции высшего руководства не было. 29 сентября 1957 года один из контейнеров взорвался, выбросив в атмосферу двадцать миллионов кюри.
На «Маяке», естественно, отходы были представлены во всем своем научном многообразии. Их сначала сливали в природную реку Теча (помните, как выбиралась площадка и много пресной воды?). Люди в деревнях вдоль реки начали, как ни странно, болеть лучевой болезнью и умирать от необычных видов рака. Деревни пришлось выселять и ликвидировать (тридцать пять деревень).
Атомщикам пришлось усиленно и экстренно думать, куда девать все эти отходы. Их решили разделить и хранить отдельно, в зависимости от активности. Высокоактивные – заливать до лучших времен в подземные контейнеры. Это мы, потомки, по замыслу отцов-основателей, должны были придумать, куда девать эту «ценность». Среднеактивные – сливать в изолированное от системы озеро Карачай (с 2015 года оно стало подземным, содержащим примерно сто пятьдесят миллионов кюри), а на низкоактивные, увы, фантазии уже не хватало, слишком много их было, и решили, что все же снова в Течу (а больше некуда!).
За подземными контейнерами все-таки следили, но, как оказалось, весьма неэффективно. По архивным документам нам известно, что с марта 1957 года персонал пытался достучаться до сердец и умов в Москве, но реакции высшего руководства не было. 29 сентября 1957 года один из контейнеров взорвался, выбросив в атмосферу двадцать миллионов кюри.
