Его я сам, собственной рукою, как и обещал, повесил – пьяного и что-то бормочущего – на пороге корчмы. И весьма умело повесил, милые мои. Так, чтобы кончиками пальцев мог чуть касаться земли. Задыхался и хрипел он почти до рассвета, пока наконец я не подтянул его повыше и не позволил умереть. И знаете, почти все время, пока он был повешенным, плакал! Как видно, сентиментальная у него была натура…