Когда она выкатывалась из дому навстречу своей амбиции, меня остро охватывал тошнотворный спазм, ужас жалости: все что угодно могло уничтожить мою царевну/горошинку: ветер, поезд, дождь, крыса. Она была такая слабенькая, но при этом такая сильная, я была такая сильная, но такая слабенькая — на язык, на понимание новой жизни вокруг: мы яростно/нежно паразитировали друг на друге.