Про ясные зорьки над городом Горьким пел хрипловатый баритон, и за столом подпевали, и Воронцов слышал в общем хоре собственный голос, хотя не мог не чувствовать ложь и невозможность этой песни. Песня должна была умереть в мире, пропахшем горелым мясом, дымом немецких концлагерей; в мире, где ковш экскаватора сгребал в траншеи трупы отравленных газами детей и женщин. В том мире, где сделался нормой чудовищный ужас доносов, арестов, резиновых жгутов, которыми отбивают от костей живое мясо. Где сотни тысяч каторжников обречены на рабский труд и безвестную смерть.