Когда Адорно работал над своими «Minima moralia» [494a] в 1944 году, самолеты-снаряды «Фау-1» и «Фау-2», при помощи которых нацисты бомбили Лондон, становятся одним из предметов его рассуждений [495]. В длинном фрагменте, озаглавленном «вне досягаемости», он писал: «Если бы философия истории Гегеля охватила и нашу эпоху, то эти бомбы-роботы, “Фау-2” Гитлера, заняли бы в ней свое место… наряду с эмпирическими фактами, о которых известно, что они непосредственно и символическим образом выражают государство, которое постиг Мировой дух. Как и сам фашизм, эти роботы запущены на полной скорости и в то же время без всякого субъекта. Как и он, они сочетают техническое совершенство с полной слепотой. Как и он, они порождают смертельный ужас, и совершенно напрасно. “Я видел Мировой дух не на коне, а с крыльями ракеты и без головы” — именно в этом состоит опровержение философии истории Гегеля» [496].
Опровержением Гегеля, потому что история стала безголовой, а сам мир утратил свой дух. Механика одолела телеологию. Субъект исчез. В самолете больше нет пилота, а оружие больше не является сущностью человека.
Но буквально через несколько строчек Адорно добавляет к первому утверждению важнейший диалектический нюанс. Подчеркнув, что в этом вооруженном насилии без боя противнику отныне отводится роль «пациента или трупа», к которому смерть применяется в форме «административных и технических мер», он добавляет: «Вместе с чем-то поистине дьявольским в самом факте того, что, в определенном смысле, отныне требуется больше инициативы, чем в классической войне, и требуется, так сказать, вся энергия субъекта для того, чтобы никакого субъекта больше не было» [497].
Оружие само по себе становится единственным явным актором насилия, средством которого оно является: этот кошмар уже вырисовывается на горизонте. Но перед тем, как в очередной раз провозгласить смерть субъекта, необходимо немного остановиться на этом рассуждении о вдохновлявших Адорно самолетах-призраках, которые запускал угасающий Третий рейх: требуется вся энергии субъекта, чтобы никакого субъекта больше не было.
Политическая ошибка заключается в нашей вере в то, что автоматизация сама по себе является чем-то автоматическим. Организовать свертывание политической субъективности становится основной задачей самой этой субъективности. В этом мире доминирования, которое осуществляется путем конверсии его приказов в программы и превращения его агентов в автоматы, власть, какой бы удаленной она ни была, становится неуловимой
Опровержением Гегеля, потому что история стала безголовой, а сам мир утратил свой дух. Механика одолела телеологию. Субъект исчез. В самолете больше нет пилота, а оружие больше не является сущностью человека.
Но буквально через несколько строчек Адорно добавляет к первому утверждению важнейший диалектический нюанс. Подчеркнув, что в этом вооруженном насилии без боя противнику отныне отводится роль «пациента или трупа», к которому смерть применяется в форме «административных и технических мер», он добавляет: «Вместе с чем-то поистине дьявольским в самом факте того, что, в определенном смысле, отныне требуется больше инициативы, чем в классической войне, и требуется, так сказать, вся энергия субъекта для того, чтобы никакого субъекта больше не было» [497].
Оружие само по себе становится единственным явным актором насилия, средством которого оно является: этот кошмар уже вырисовывается на горизонте. Но перед тем, как в очередной раз провозгласить смерть субъекта, необходимо немного остановиться на этом рассуждении о вдохновлявших Адорно самолетах-призраках, которые запускал угасающий Третий рейх: требуется вся энергии субъекта, чтобы никакого субъекта больше не было.
Политическая ошибка заключается в нашей вере в то, что автоматизация сама по себе является чем-то автоматическим. Организовать свертывание политической субъективности становится основной задачей самой этой субъективности. В этом мире доминирования, которое осуществляется путем конверсии его приказов в программы и превращения его агентов в автоматы, власть, какой бы удаленной она ни была, становится неуловимой
