Но где бы он ни был — на работе, на тренировке, на занятиях, — он то и дело ловил себя на ощущении, будто все это какая-то бутафория, будто он играет какую-то нелепую роль, причем играет плохо, и окружающие видят эту фальшь и не хотят иметь с ним ничего общего. Ему не было места в этом мире. Его место было рядом с Биргит. Рядом с умершей Биргит, которая была исполнена радости бытия и любви к нему, которая лежала на диване или на полу, которую он нес на руках в спальню, которая вызывала в нем умиление, когда он сидел рядом с ней на пуфе и смотрел на нее, которую он любил