Катю Максимову приговорили к пяти годам ссылки в селе Большая Мурта, в 120 километрах от Красноярска. Весной 1943 года она написала два письма сестре в Москву, жалуясь на холод, недоедание и слабость. Тем летом Катя серьезно заболела и попала в местную больницу. Ухаживала за ней Любовь Ивановна Кожемякина, вспоминавшая в 2011 году, что глаза ее пациентки “были большие, серые… Кто она такая была – [я] не знала, однако чем-то она запала мне в душу. Лежит на кровати измученная, бледная. «Может, воды?» – спрашиваю. Не отвечает – смотрит только, глаза большие, серые. И слеза по щеке”[31]. Два единственных сельских врача двумя годами ранее ушли на фронт. Лечить ее было некому. Когда на следующий день Кожемякина вернулась на смену, Катина койка пустовала. Пациентка умерла, ее похоронили на местном кладбище. Могила была уничтожена после войны. Зорге так и не узнал ни о судьбе своей жены, ни о жестокой неблагодарности советского государства по отношению к женщине, которая ждала его все эти годы.