устремился ночной хищник, привлечённый светом костра. Теперь его жир шипел, стекая на угли.

Коренга с Эорией шли всю ночь и почти весь день. Не потому, что чего-то боялись или очень спешили. Обоим просто хотелось, чтобы телесный труд помог душам управиться с тем, что постигло их перед Огненными увалами. Они не говорили про Андарха и не пытались гадать о его судьбе.

Эория только теперь помянула его, да и то вскользь.

— Корысть великую нам сулил, — задумчиво проговорила она. — Золото-серебро, драгоценные рукописи... Стал бы ты рыться в могилах сожжённых людей, Коренга?

Его передёрнуло от одной мысли о том, чтобы потревожить прах мучеников, самыми первыми встретивших Великую Ночь.

— Да ты что, — сказал он. Подумал и добавил: — Хотя... рукописи, наверное, взял бы. Только не на продажу. Эти люди заслужили, чтобы их помнили.

— Сулил, а сам наверняка знал с самого начала, что так с нами поступит... — сказала Эория.

Коренга невесело согласился:

— Чужая душа дешевле гроша.

Эория вскинула на него глаза, но ничего не ответила. Они долго молчали, поворачивая прутики с насаженными кусками рыбы, потом Коренга заговорил снова.

— Значит, симураны всё-таки уволокли царского сы­на, — сказал он. — Рубашонка, правда, на нём была больно уж драная...

— Наше «кунс» в старину означало просто «отец», — хмуро возразила Эория. — Вождь всегда отец своим людям... ес­ли, конечно, это правильный вождь. А они ему — дети. Ему и сын распоследнего каменщика — такой же сын, как рождённый от его собственных чресл!

Она была, несомненно