Сильное впечатление, производимое на меня советскими фильмами, не зависело ни от режиссеров, ни от актеров, ни от содержания. Стоило мне услыхать русскую речь, увидеть русские пейзажи – я начинала плакать… К решительному шагу, к переходу в советский лагерь (в Шанхае существовал Союз возвращенцев) я готова еще не была… Попав в “Шанхайскую зарю”, я очутилась в эпицентре эмигрантской грызни, взаимных обид, раздоров, поношений, подозрений – все это казалось мне мелким, жалким, ничтожным – “…и совсем не в мире мы, а где-то на задворках мира, средь теней…”. Один из эмигрантских поэтов говорил, что становится “неразговороспособен”, ибо нет на свете более безнадежного и душу опустошающего ремесла, чем профессия эмигрантского литератора, брошенного в чужую стихию, где до него дела никому нет…