И главное, что надобно сделать, господин, так это врага обратить в друга.
– Это кого? Жену, что ли? – спросил Волков зло, уже готовый сорваться и наорать на монаха.
– Нет, жена вам пока другом не стала. Может, с годами, может, и после, – спокойно продолжал брат Семион. – Сделайте другом Бригитт Ланге.
– Рыжую? – удивился Сыч.
– Рыжую, рыжую, – кивал монах. – Нет на этом свете никого, кто про вашу жену больше знает, чем она.
– И как же мне ее сделать другом? – спросил Волков, понимая, что в словах монаха есть здравое зерно. – Серебром?
– Можно и серебром. Можно и сутью вашей мужской. Она женщина одинокая, всяко внимание такого видного мужа ей лестно будет. А можно, – он взглянул на Сыча и усмехнулся, – и этого на нее натравить, он ее быстро в ужас приведет. А лучше будет и одно, и другое, и третье. Пусть Сыч ее попугает, а вы потом начинайте ее брать втайне от жены, с лаской да со словами любви, на подарочки не скупитесь, и через месяц-другой не будет у вас служанки более верной. И все вы о своей жене узнаете, что она от вас скрыть желает.
– Так и сделаем, – решил Волков, он был чуть ошарашен от хитрости монаха. Даже дышаться ему стало легче, словно в безвыходной ситуации в страшном сражении вдруг открылся путь к спасению от верной смерти.
– Ох и подлый ты поп! – с восхищением ухмылялся Фриц Ламме. – Хитрый, как дьявол. Гореть тебе в аду.
– Вместе, сын мой безмозглый, вместе будем там гореть, рядышком, – улыбаясь, отвечал брат Семион