он умел обделывать свой дела наилучшим образом и соблюдать свои интересы, не заботясь о том, что выпадет при этом на долю ближнего: выгода или ущерб. Его совесть признавала один только закон; его нравственность — только право. Он принадлежал к числу тех суровых, черствых, хотя честных натур, которые никогда не берут в долг из страха, что не будут в состоянии отдать, и точно также никогда не дают в долг, из страха не получить долга обратно.