Психопатия, как и сама личность, впервые упоминается в причудливых, хотя и безошибочных описаниях еще в Древней Греции. Философ Теофраст (371–287 гг. до н. э.), сменивший Аристотеля на посту руководителя школы перипатетиков в Афинах, в своей книге «Характеры» дает блестящий список тридцати нравственных темпераментов. Один из них выбивается из общего ряда.
«Безнравственный человек, — горестно сокрушается Теофраст, — пойдет и возьмет в долг у кредитора деньги, которые никогда не вернет… Приобретая мясо на рынке, он напомнит мяснику о тех услугах, которые некогда оказал ему, а стоя около весов, стащит, если сумеет, кусок мяса и суповую кость. Если он преуспеет в этих начинаниях, то прекрасно; если же нет, он украдет кусок требухи и сбежит, смеясь».
И этот человек убежал, смеясь.
Но спустя пару тысячелетий, в начале XIX века, безнравственный человек вернулся — и на этот раз стал одним из ключевых метафизических игроков в спорах по поводу свободы воли. Может ли так быть, ломали голову философы и врачи, что некоторые нарушители моральных границ, бессовестные и никчемные люди, — не просто «плохие», но в отличие от остальных негодяев очень плохо осознают последствия своих поступков (если вообще осознают их)? Один из участников этих дебатов явно считал, что все обстоит именно так.