Судьба казахского сложилась незавидно. В советское время, если ты хотел кем-то стать и кем-то быть, говорить нужно было по-русски, чисто и без акцента. Образование, радио, телевидение были на русском. Мои родители говорили по-русски, хотя папа так же хорошо владел и казахским. Но литературный казахский был вытравлен, раскулачен, расстрелян и выдворен по лагерям. Крох бывшей образованной элиты было слишком мало для сохранения литературного наследия. Приезжие говорили на другом казахском: простом, бытовом, да и тот травили как тараканов, как чуму. А потом, когда СССР не стало, оказалось, что мы нация, лишенная своего языка. А вернуть язык — сложнее, чем поднимать целину. Это вопрос менталитета, культуры и не одного поколения. Язык — это не набор слов и значений. Это живой организм, со своей волей, душой и характером. Это я поняла, когда училась на филолога в Сорбонне. Меня вырастили на русском, я училась и читала по-русски. Казахский был для меня чередой мучительных пересказов, тоннами сложных грамматических правил, заучиванием падежей и стихов, смысла которых я не понимала.