тебя ждать бу-у-уду! — крикнул Алексей с отчаянием, поднял забытую Софьей косынку и промокнул вспотевшее лицо. Косынка слабо пахла какими-то травами, ветром, свежестью. Он поцеловал этот белый лоскуток, старательно свернул и спрятал себе на грудь.
Софья бежала без остановки до самой калитки и только за стенами скита усмирила шаги, переводя дыхание.
«Глаза-то у него какие синие... Как он меня разыскал? Не спросила... Все забыла, как его увидела. Что я ему такое говорила? Не помню. Правы сестры, я и впрямь бесноватая... Да разве я смогу прожить жизнь в этих стенах?»
Бревенчатые избы на высоких подклетях. Чистые кельи с деревянными божницами, свет лампады, тихая молитва.
На крыльцо вышла старица Мария, протянула исхудалую руку, погладила непокрытую Софьину голову.
— Пошли, деточка, пелену вышивать. Я и жемчуг припасла, и шелка желто-коричневые десяти тонов для лика и дланей святого Макария Желтоводского.
Иголка не слушается, выскальзывает из дрожащих пальцев. Мелкий речной жемчуг струится, течет, как вода. Едва намеченный на тафте лик преподобного Макария вдруг нахмурился, потемнел. Что это? «Я плачу. Слезы мочат пелену. Прости меня, матушка Леонидия. Испытала я свою твердость. Тверда я. Прости...»
Когда красная луна выползла из-за верхушек дальних сосен, и стройный хор вечерней службы славил уходящий день, Софье почудился далекий зов, и она побежала на него.
Две монастырские собаки, ночные сторожа, увязались за девушкой и метались вместе с ней среди ожив