катились.
Сайга заглянула в карман попонки: ей почти хватало на три связки. Она напряглась, вытянулась всем телом, ноздри ее хоботка начали раздуваться. Вся меланхолия вышла из нее совсем. Собака вздохнул так же тяжело, как иносайгачанин. Тот посмотрел на него своими крупными и гладкими, как солнечные очки, глазами. Сайга принялась торговаться. Продающий сайгак с радостью бросился торговаться в ответ. Он сначала подумал не уступать, раз эти дети гуляют с туристом, но потом забылся.
Собака нервничал, когда он слышал спор из-за цены, сам он никогда не торговался, ему нравилась только одна начальная, неизменная цена. Сайга любила торговаться. Мама Собаки любила торговаться. Он же испуганно переминался с лапы на лапу, держа в зубах авоськи, ожидая, пока она добьется понравившейся ей цены. Даже младшая сестра Собаки обожала торговаться. Как можно не торговаться, спрашивала Сайга, это же Сайгачинск, это же базар. Она договорилась на четыре связки перекати-поля за те деньги, что у нее были.
Собака прицепил одну на спину, другую взял в зубы, Сайга привязала на спину третью, четвертую дали иносайгачанину. Тут прохожие на них пялились, вглядываясь в компанию через кляксы сумерек. Никогда еще жители Сайгачинска не видели иносайгачанина в гипсе и со связкой перекати-поля. Дома Сайга затопила печь, заварила чай. Только сейчас они, — Собака и Сайга точно, — поняли, что замерзли. Они поели орехового печенья с чаем. Иносайгачанин не ел, но пил горячее. Перекати-поле они прямо в связках сложили на пол. Сайга сказала, что нарядит завтра. Собака вспомнил, что завтра у всех будет много работы, а они так и не покатались. Он попросил лопату