Но в том, как окружающие смотрели на Гилли, было нечто особенное, как и в ней самой. Взять хотя бы ее голос – не раздражающе громкий, но достаточно звучный, чтобы вызвать интерес, – или жесты, сопровождавшие ее речь, широкие и свободные, без оглядки на других, без страха вторгнуться в чужое пространство. В ее манере говорить и двигаться угадывалась не по годам крепкая, непоколебимая уверенность в себе. Этим она и выделяется, поняла вдруг Фрэнки. Ни одна из знакомых ей женщин – кроме нее самой – не умела в столь юном возрасте держаться с таким достоинством, и ей было не понаслышке известно, насколько это бросается в глаза, даже если изо всех сил стараешься слиться с толпой.

Она с трудом сдержала улыбку. Странное дело, те же качества с возрастом начинают восприниматься совершенно иначе. Теперь Фрэнки называли не уверенной в себе, а упрямой. Из молодой независимой девушки она превратилась в старую деву. А самое идиотское, что она-то ничуть не поменялась со времен своей молодости, разве только угомонилась слегка, стала спокойнее. Это все вокруг настаивали, что теперь она совершенно другой человек.