эмура, тот самый, в котором она, согласно наставлениям госпожи, взращивала свое спокойствие. Хацуэ садилась тогда среди папоротника высотой в шесть футов или на уступ, нависавший над ковром триллиумов, и раскрывалась навстречу лесу. Сколько она себя помнила, в ее жизни всегда присутствовал этот безмолвный лес, остававшийся для нее загадкой.

Ровные, как колоннады, ряды деревьев брали начало от семян, упавших двести лет назад, потом умирали и возвращались в землю. Лесной настил был картой из повалившихся деревьев, выстоявших лет пятьсот, — там бугор, тут впадина, а здесь холмик или мягкая насыпь. Лес хранил в себе скелеты деревьев настолько старых, что никто из ныне живущих уже не помнил их. Хацуэ по кольцам на сл