что, сказал Ворошилов, можно бы внедрить норматив Волчака: сколько он подтягивается? Никто не знал, но знали, что вопросы начальства нельзя оставлять без ответа, и Громов сказал – тридцать. Отлично, заметил Ворошилов, но я в лучшие годы мог и тридцать два. Нет, я столько не мог, сказал Сталин, и сразу стало понятно, что Ворошилову не надо было подтягиваться тридцать два, что лучше бы он делал что-нибудь другое, полезное.