Память [Erinnerung] начинает цепь традиции, передающей происходящее из поколения в поколение. Она есть мусическое эпоса в широком смысле. Она включает в себя мусические подвиды эпического. Среди них первое место занимает та, которую воплощает в себе рассказчик. Она полагает начало сети, связывающей в конце концов все истории друг с другом. Одна история примыкает к другой, как это всегда показывали нам великие рассказчики, в особенности восточные. В каждом рассказчике живет Шахерезада, которой в каждой точке истории в голову может прийти новая. Это — эпическая память [Gedächtnis], и она есть мусическое в рассказе. Ей, однако, можно противопоставить другой, как бы в узком смысле мусический принцип, который как мусическое романа сперва, то есть в эпосе, существует еще в скрытом виде, в неразличимости с мусическим рассказа. Однако иногда мусическое романа в эпосах угадывается. Прежде всего в торжественных местах у Гомера, вроде начальных воззваний к музе. В этих местах увековечивающая память романиста заявляет о себе в противоположность короткой памяти рассказчика. Первая посвящает себя лишь одному герою, одному странствию или одной войне; вторая — многим разрозненным событиям. Иными словами, рядом с мусическим рассказа, с памятью [Gedächtnis], встает, как мусическое романа, воспоминание [Eingedenken] — после того как с упадком эпоса разделилось единство их истока в памяти [Erinnerung] [33].