Офелия вспомнила, сколько раз раздраженно отмахивалась от вопросов своих собственных детей, сколько раз злилась на навязчивую любознательность существ. Ее саму одергивали и ограничивали точно так же; ее стремление познавать мир душили в зародыше. Когда-то она верила, что это необходимо. Нельзя позволять детям тратить время на праздный интерес: они не научатся дисциплине, если не заставлять их учиться полезным, практичным вещам. В памяти замелькали смышленые лица и горящие глаза, зазвучали звенящие интересом голоса… а потом Офелия вспомнила, как они изменились — как изменилась она сама — и как любознательность и энтузиазм сменились пассивным послушанием, которое у одних сопровождалось безропотностью, у других — затаенной обидой, в зависимости от того, как много им пришлось оставить в прошлом.