Тревога раскрывает незначимость [повседевного] мира; и эта незначимость, в свою очередь, раскрывает ничтожность всего того, что вызывает озабоченность – или, другими словами, невозможность бросить себя в возможности-для-Бытия, принадлежащие такому способу существования, который изначально укоренен в источнике озабоченности. Раскрытие этой невозможности означает, однако, высвечивание подлинной способности-к-Бытию (p. 393).
Тревога вводит… в настроение возможного решения. Тревога избавляет [того, кто решителен] от возможностей, которые «ничего не значат», и позволяет освободить себя для тех, которые являются подлинными (p. 394–395).