етрович…
— А меня Николай Фокич. Служба, дело такое. Очень нужен по государственной надобности.
— Так попробуем, конечно, — чинно проговорил мальчишка.
Правда, Артемизов приметил, как один из озорников помчался, сверкая пятками, к домам за околицей. Ну, да такое было ротмистру не диковинку. Побежал гонец предупредить старосту, что мол, чужой, недобрый человек заявился в их места.
Не больно жаловали староверы жандармов. Да и полицейских. И вообще, представителей властей, всех до единого. Ну, в России вобще власть не жаловали, а в Сибири так особенно, и к этому Артемизов давно привык. Собственно, люди от начальства ничего хорошего сроду не видели, да и не рассчитывали никогда. Поэтому и знать её не желали, и дел старались с ней не иметь никаких, по возможности, конечно.
Так что жандармский ротмистр ехал далее, к тем домам, куда мальчишка побежал. Артемиов и не волновался слишком-то, знал, что всё одно разберёися с этим делом. Мимо прошли две староверки, с водой от колодца. Девицы видные, только хмурые да неулыбчивые, прятали лица от чужого человека. Ну, а вскоре, навстречу вышёл долгожданный староста с двумя крепкими на вид молодцами. Тут, из вежливости, покинул седло Артемизов, повёл коня в поводу.
— А, ваше благородие! — нарочито сердечно поздоровался староста.
— И вам я рад, Харлампий Лукич, — ответил жандарм.
Он собственно был честно рад увидеть этого человека. Умел он всё сделать прилично, дабы конфликты не возникали между староверами и переселенцами. Немало приезжало рабочих из Перми сюда на заработки, и, случалось, понятно, всякое.
— Что привело к нам? Может, мёду желаете? У нас на диво хорош!
— Да нет, староста… Много сладкого мне нельзя, доктора не велят. А вы всё торгуете? Немало всего прикупили, знаю… А для чего тебе, Харлампий, комплект химической посуды из жаропрочного стекла? Неужто самогон в обычном не выходит? Или на вкус плохой получается?
Знал, что не пьют староверы, а ввернул такую колкость жанларм, не сдержался. Но, странновато было это, что закупали эти жители в селении. Если бы там ружья, или снасть какую, или хотя бы грамофоны. Нет, грамофоны прикупили конечно, аж целых пять. И рояль, чем просто поразили его воображение. Велосипеды, впрочем тоже были куплены. А не замечал, что бы хоть кто-то из местных на них ездил.
— Всё то вы шутите, Николай Фокич. Что- то берем конечно, так артельно, для себя. Детишкам в школу, для уроков.
— Дети, конечно, дело божье… И телефон собираетесь в деревню провести? Даже в Перми провод прикупили, четыре аппарата «Эрикссон».
— А что? Закон что ли, я нарушил? Так мы не террористы с реольвертами, по станциям не бегаем, бомб не взрываем, — начал сердится староста.
— Да я про другое хотел поговорить, не злись на меня, Харлампий. Слыхал я про рыбака одного, Михайлу. Нодо бы поговорить с ним. Странный он какой-то… Да и не местный он. Слыхал, недалеко у него заимка?
Артемизов расчетливо вёл этот разговор, в котором важно было каждое слово. Он нарочно провоцировал старосту, желал прощупать реакцию собеседника. Надо было сподвигнуть старовера в нужном направлении. Это, как тяжелую бочку катать- сложно и трудно только на край поставить, а дальше, легко идёт, почитай, сама катится.. Видел, что чуть покраснел староста, злиться начал, вон, кулаки пудовые перед собой выставил, готов уж в бой кинуться, да бережёться…
— Не стоит, ваше благородие, хорошего человека беспокоить. Не буйный он, а живёт здесь очень давно. Толковый да добрый человек. Всё, что могу сказать.
— И где же найти его, Харлампий? Подскажешь?
Староста глаза прищурил, словно отказать хотел, но, почесал бороду, улыбнулся, да сказал спокойно.
— Так у реки, если он на ловлях. Сам приходит к нам, если ему нужно. Вы бы, ваше благородие, не ходили туда… Дело ведь такое… Лучше, когда Михайло сам к нам приходит, тогда и поговорить можно. Не любит он гостей…
— Ну что, проедусь… А ты, Харлампий, не видел с ним высокую женщину, милую такую, лет под сорок? А то люди говорят, не один он здесь ходит?
Староста тут едва по бревну, лежавшему рядом, ногой не хватил. Видно, что даже новых сапог не пожалел. И то, расстроился, занерничал, видно, Харлампий. А Артемизов порадовался за себя, и за то, что, прочёл толковую книжку господина Кошко о проведении допросов и их психологической составляющей. И то, верно говорят же господа англичане: «Знание-это Власть».
***
«Нет, конечно, леса здесь красивые, луга там и прочее, -думал про себя Николай Фокич, — да только и комары, прямо невоспитанные, — вздохнул он и принялся размахивать веточкой ещё сильнее, — как бы вот, было бы очень хорошо, без гнуса этого противного. И конь, тоже, злится».
Так и вправду, его Каштан куда более энергично принялся помахивать хвостом, и Артемизову пару раз вполне прилично досталось по спине от лошадки.
— Э, не балуй! — рявкнул Николай Фокич, а то я живо тебе наподдам!
Конь будто понял, что говорят, скосил глаз на седока, и пошёл по дорожке в лесу более шустро. Не рысью, понятно, но уж быстрым шагом -это точно. Тут Артемизов приметил шалаш, отлично спрятанный среди больших сосен. С первого взгляда такой не заметишь, да и со второго тоже. Просто ротмистр ожидал найти укрытие рыбака, и был очень внимателен к мелочам.
Артемизов спешился, и привязал повод Каштана к большой ветке, так удобно свисавшей с дерева. Лес не был особенно густым, но, вполне таким внушительным и основательным, а эта сосна, к которой он поставил своего коня, выделялась даже среди этих деревьев-великанов. Держал руку в кармане своих галифе, не выпуская рукояти револьвера. Костёр горел еле-еле, но не был потушен, значит хозяин находился совсем рядом. И, чудо какое, стояли здесь два складных швейцарских велосипеда, как раз обозначенных в доставочной ведомости, найденой на станции. То есть, Харлампий для Михаила всё закупал? Эти люди могут заплатить, но, не хотят сами получить товар, и нуждаются в посреднике… Вырисовывалась интересная комбинация, жандарм был всерьёз заинтригован.
— Эй, Михаил! — вдруг крикнул ротмистр, выходи, — поговорить надо!
Артемизов решил, что так поступить было умнее всего, показать, что пришёл не таясь. Без этих дурацких игр в прятки. Сделал пару шагов к шалашу, и вдруг услышал незнакомый голос за спиной.
— Ну, вот он я. Так ты ротмистр Артемизов что-ли?
Жандарм резко повернулся на каблуках, услышав это обращение. Сказать что удивился- так это ничего не сказать. Он не услышал как к нему подошли, и ни одна сухая веточка на земле не зашуршала, не скрипнула. А здесь, не один человек, а двое стояли перед ним. Молодой высоченный парень, и красивая женщина, лет тридцати, не более. Одеты были обычно для живущих в этих местах, и не как-бы не совсем. Обувка очень бросалась в глаза. Английские ботинки для путешественников были редки даже в Перми, цена у них была немалая. Ну и так, нечто не важное. Сразу и не понял таких мелочей. Ну как, мелочей? Золотые ожерелья, не меньше чем фунта в три весом, украшали шеи обоих. И сделаны, как успел приметить, потрясающим мастером. Фигурки людей, олени, грифоны. Работа была не простого деревенского умельца, не кривая кустарщина, а прекрасно исполненный замысел истинного мастера.
— Так он и есть. — ответил жандарм, — Николай Фокич Артемизов, ротмистр Жандармского управления. А вы кто будете?
— Так люди мы местные, издавна здесь обитаем. Меня Миклой звать, а мою матушку Дигной.
Женщина странновато посмотрела на этого рослого парня, затем и улыбнулась его словам.
— А что, непохожи? — проговорила она, и подбоченилась.
— Так наоборот, и очень даже. Может, у огонька посидим? У меня, вот с собой пироги припасены. Чаем угостите?
— Так отвар иван-чая, Николай Фокич, только он. Но, не гнать же вас отсюда? Давайте и поговорим! Если уж нужда такая, — ответила женщина.
Тут удивился уж ротмистр. Появились принесённые из шалаша складные алюминиевые сиденья, новомодная вещь у богатых туристов. Кружки из того же металла, миски и ложки. Рыбак разложил и хитро сделанный складной столик.
— Я сам сделал, — похвалился Микла, — по иностранному журналу.
А женщина достала стальной термос, и словно это было не впревой, деловито разлила кофе по кружкам.
— Кончился иван-чай. Такое дело, — усмехнулась Дигна.
Поели пирогов, принесенных Артемизовым с собой. Люди, так, выглядели слегка непривычно, если слишком долго заглядываться. Помимо прочего, у рыбака на запястье сверкала циферблатом новенькая «Омега». Совсем небедная такая семейка здесь рыбу удила. Не удивился бы и такому расклалду ротмистр, если бы в дальних кустах стоял новенький мотоцикл «Индиан», вместо велосипедов.
— Нет, добрый человек, — неожиданно заговорила Дигна, — нету у нас мотоцикла. Велосипелы только. Правда, Микла всё хочет купить, да я не позволяю. А что? Средств у нас довольно, имеем право…
Слыхал что-то Артемизов о семье промышленников, живших удалённо ото всех. Мол живут, людей не трогают, но к себе никого не пускают. И грамотами аж Алексея Михайловича подтверждено их владение, ну, в это жандарм не сильно верил. Мало ли люди чего напридумывают.
— Да в другом дельце-то. Что сами, товары не заказываете, Харлампия обременяете? Неужто сами не можете груз на станции получить?
— Так заняты очень. Трудимся, всё в заботах, — ответил Микла, — и неблизко. Неохота далеко ходить.
— А чего, сынок ваш, не женится? И умен, и средствами располагает. Жених ведь завидный.
— Так не присмотрел ещё… Разве вот, к вашей дочери посвататься… Не откажете? — с заботой в голосе проговорила женщина.
А Артемизов аж схватился за ворот мундира, и фуражка офицерская едва с головы не свалилась. Как же, доченьку за такого великана?
— Дигна! — громко сказал Микла и вдруг вскочил с места, — да ты что! А Ильда?
— А кто такая Ильда? — оживился ротмистр.
— Да невеста его. Так всё, не выходит. Не ладится у них. Но, дело молодое…
— Оно конечно, — с облегчением согласился Артемизов.
— Да вот дела у нас. Не пора ли вам, ваше благородие? — спросила женщина.
— Да вот, вопросец у меня шибко важный… Вы ночью в отделение почты заходили, к телеграфисту. Он там отправил послание, я ходил разбираться. И вот, заковыка какая, люди добрые, — и насмешливо поглядел на новых знакомцев, — Кузьминична, торговка вас видела, а сам Трофимов, телеграфист, твердит, что не было никого. И голова у него сильно болит. Что там случилось?
—
— А меня Николай Фокич. Служба, дело такое. Очень нужен по государственной надобности.
— Так попробуем, конечно, — чинно проговорил мальчишка.
Правда, Артемизов приметил, как один из озорников помчался, сверкая пятками, к домам за околицей. Ну, да такое было ротмистру не диковинку. Побежал гонец предупредить старосту, что мол, чужой, недобрый человек заявился в их места.
Не больно жаловали староверы жандармов. Да и полицейских. И вообще, представителей властей, всех до единого. Ну, в России вобще власть не жаловали, а в Сибири так особенно, и к этому Артемизов давно привык. Собственно, люди от начальства ничего хорошего сроду не видели, да и не рассчитывали никогда. Поэтому и знать её не желали, и дел старались с ней не иметь никаких, по возможности, конечно.
Так что жандармский ротмистр ехал далее, к тем домам, куда мальчишка побежал. Артемиов и не волновался слишком-то, знал, что всё одно разберёися с этим делом. Мимо прошли две староверки, с водой от колодца. Девицы видные, только хмурые да неулыбчивые, прятали лица от чужого человека. Ну, а вскоре, навстречу вышёл долгожданный староста с двумя крепкими на вид молодцами. Тут, из вежливости, покинул седло Артемизов, повёл коня в поводу.
— А, ваше благородие! — нарочито сердечно поздоровался староста.
— И вам я рад, Харлампий Лукич, — ответил жандарм.
Он собственно был честно рад увидеть этого человека. Умел он всё сделать прилично, дабы конфликты не возникали между староверами и переселенцами. Немало приезжало рабочих из Перми сюда на заработки, и, случалось, понятно, всякое.
— Что привело к нам? Может, мёду желаете? У нас на диво хорош!
— Да нет, староста… Много сладкого мне нельзя, доктора не велят. А вы всё торгуете? Немало всего прикупили, знаю… А для чего тебе, Харлампий, комплект химической посуды из жаропрочного стекла? Неужто самогон в обычном не выходит? Или на вкус плохой получается?
Знал, что не пьют староверы, а ввернул такую колкость жанларм, не сдержался. Но, странновато было это, что закупали эти жители в селении. Если бы там ружья, или снасть какую, или хотя бы грамофоны. Нет, грамофоны прикупили конечно, аж целых пять. И рояль, чем просто поразили его воображение. Велосипеды, впрочем тоже были куплены. А не замечал, что бы хоть кто-то из местных на них ездил.
— Всё то вы шутите, Николай Фокич. Что- то берем конечно, так артельно, для себя. Детишкам в школу, для уроков.
— Дети, конечно, дело божье… И телефон собираетесь в деревню провести? Даже в Перми провод прикупили, четыре аппарата «Эрикссон».
— А что? Закон что ли, я нарушил? Так мы не террористы с реольвертами, по станциям не бегаем, бомб не взрываем, — начал сердится староста.
— Да я про другое хотел поговорить, не злись на меня, Харлампий. Слыхал я про рыбака одного, Михайлу. Нодо бы поговорить с ним. Странный он какой-то… Да и не местный он. Слыхал, недалеко у него заимка?
Артемизов расчетливо вёл этот разговор, в котором важно было каждое слово. Он нарочно провоцировал старосту, желал прощупать реакцию собеседника. Надо было сподвигнуть старовера в нужном направлении. Это, как тяжелую бочку катать- сложно и трудно только на край поставить, а дальше, легко идёт, почитай, сама катится.. Видел, что чуть покраснел староста, злиться начал, вон, кулаки пудовые перед собой выставил, готов уж в бой кинуться, да бережёться…
— Не стоит, ваше благородие, хорошего человека беспокоить. Не буйный он, а живёт здесь очень давно. Толковый да добрый человек. Всё, что могу сказать.
— И где же найти его, Харлампий? Подскажешь?
Староста глаза прищурил, словно отказать хотел, но, почесал бороду, улыбнулся, да сказал спокойно.
— Так у реки, если он на ловлях. Сам приходит к нам, если ему нужно. Вы бы, ваше благородие, не ходили туда… Дело ведь такое… Лучше, когда Михайло сам к нам приходит, тогда и поговорить можно. Не любит он гостей…
— Ну что, проедусь… А ты, Харлампий, не видел с ним высокую женщину, милую такую, лет под сорок? А то люди говорят, не один он здесь ходит?
Староста тут едва по бревну, лежавшему рядом, ногой не хватил. Видно, что даже новых сапог не пожалел. И то, расстроился, занерничал, видно, Харлампий. А Артемизов порадовался за себя, и за то, что, прочёл толковую книжку господина Кошко о проведении допросов и их психологической составляющей. И то, верно говорят же господа англичане: «Знание-это Власть».
***
«Нет, конечно, леса здесь красивые, луга там и прочее, -думал про себя Николай Фокич, — да только и комары, прямо невоспитанные, — вздохнул он и принялся размахивать веточкой ещё сильнее, — как бы вот, было бы очень хорошо, без гнуса этого противного. И конь, тоже, злится».
Так и вправду, его Каштан куда более энергично принялся помахивать хвостом, и Артемизову пару раз вполне прилично досталось по спине от лошадки.
— Э, не балуй! — рявкнул Николай Фокич, а то я живо тебе наподдам!
Конь будто понял, что говорят, скосил глаз на седока, и пошёл по дорожке в лесу более шустро. Не рысью, понятно, но уж быстрым шагом -это точно. Тут Артемизов приметил шалаш, отлично спрятанный среди больших сосен. С первого взгляда такой не заметишь, да и со второго тоже. Просто ротмистр ожидал найти укрытие рыбака, и был очень внимателен к мелочам.
Артемизов спешился, и привязал повод Каштана к большой ветке, так удобно свисавшей с дерева. Лес не был особенно густым, но, вполне таким внушительным и основательным, а эта сосна, к которой он поставил своего коня, выделялась даже среди этих деревьев-великанов. Держал руку в кармане своих галифе, не выпуская рукояти револьвера. Костёр горел еле-еле, но не был потушен, значит хозяин находился совсем рядом. И, чудо какое, стояли здесь два складных швейцарских велосипеда, как раз обозначенных в доставочной ведомости, найденой на станции. То есть, Харлампий для Михаила всё закупал? Эти люди могут заплатить, но, не хотят сами получить товар, и нуждаются в посреднике… Вырисовывалась интересная комбинация, жандарм был всерьёз заинтригован.
— Эй, Михаил! — вдруг крикнул ротмистр, выходи, — поговорить надо!
Артемизов решил, что так поступить было умнее всего, показать, что пришёл не таясь. Без этих дурацких игр в прятки. Сделал пару шагов к шалашу, и вдруг услышал незнакомый голос за спиной.
— Ну, вот он я. Так ты ротмистр Артемизов что-ли?
Жандарм резко повернулся на каблуках, услышав это обращение. Сказать что удивился- так это ничего не сказать. Он не услышал как к нему подошли, и ни одна сухая веточка на земле не зашуршала, не скрипнула. А здесь, не один человек, а двое стояли перед ним. Молодой высоченный парень, и красивая женщина, лет тридцати, не более. Одеты были обычно для живущих в этих местах, и не как-бы не совсем. Обувка очень бросалась в глаза. Английские ботинки для путешественников были редки даже в Перми, цена у них была немалая. Ну и так, нечто не важное. Сразу и не понял таких мелочей. Ну как, мелочей? Золотые ожерелья, не меньше чем фунта в три весом, украшали шеи обоих. И сделаны, как успел приметить, потрясающим мастером. Фигурки людей, олени, грифоны. Работа была не простого деревенского умельца, не кривая кустарщина, а прекрасно исполненный замысел истинного мастера.
— Так он и есть. — ответил жандарм, — Николай Фокич Артемизов, ротмистр Жандармского управления. А вы кто будете?
— Так люди мы местные, издавна здесь обитаем. Меня Миклой звать, а мою матушку Дигной.
Женщина странновато посмотрела на этого рослого парня, затем и улыбнулась его словам.
— А что, непохожи? — проговорила она, и подбоченилась.
— Так наоборот, и очень даже. Может, у огонька посидим? У меня, вот с собой пироги припасены. Чаем угостите?
— Так отвар иван-чая, Николай Фокич, только он. Но, не гнать же вас отсюда? Давайте и поговорим! Если уж нужда такая, — ответила женщина.
Тут удивился уж ротмистр. Появились принесённые из шалаша складные алюминиевые сиденья, новомодная вещь у богатых туристов. Кружки из того же металла, миски и ложки. Рыбак разложил и хитро сделанный складной столик.
— Я сам сделал, — похвалился Микла, — по иностранному журналу.
А женщина достала стальной термос, и словно это было не впревой, деловито разлила кофе по кружкам.
— Кончился иван-чай. Такое дело, — усмехнулась Дигна.
Поели пирогов, принесенных Артемизовым с собой. Люди, так, выглядели слегка непривычно, если слишком долго заглядываться. Помимо прочего, у рыбака на запястье сверкала циферблатом новенькая «Омега». Совсем небедная такая семейка здесь рыбу удила. Не удивился бы и такому расклалду ротмистр, если бы в дальних кустах стоял новенький мотоцикл «Индиан», вместо велосипедов.
— Нет, добрый человек, — неожиданно заговорила Дигна, — нету у нас мотоцикла. Велосипелы только. Правда, Микла всё хочет купить, да я не позволяю. А что? Средств у нас довольно, имеем право…
Слыхал что-то Артемизов о семье промышленников, живших удалённо ото всех. Мол живут, людей не трогают, но к себе никого не пускают. И грамотами аж Алексея Михайловича подтверждено их владение, ну, в это жандарм не сильно верил. Мало ли люди чего напридумывают.
— Да в другом дельце-то. Что сами, товары не заказываете, Харлампия обременяете? Неужто сами не можете груз на станции получить?
— Так заняты очень. Трудимся, всё в заботах, — ответил Микла, — и неблизко. Неохота далеко ходить.
— А чего, сынок ваш, не женится? И умен, и средствами располагает. Жених ведь завидный.
— Так не присмотрел ещё… Разве вот, к вашей дочери посвататься… Не откажете? — с заботой в голосе проговорила женщина.
А Артемизов аж схватился за ворот мундира, и фуражка офицерская едва с головы не свалилась. Как же, доченьку за такого великана?
— Дигна! — громко сказал Микла и вдруг вскочил с места, — да ты что! А Ильда?
— А кто такая Ильда? — оживился ротмистр.
— Да невеста его. Так всё, не выходит. Не ладится у них. Но, дело молодое…
— Оно конечно, — с облегчением согласился Артемизов.
— Да вот дела у нас. Не пора ли вам, ваше благородие? — спросила женщина.
— Да вот, вопросец у меня шибко важный… Вы ночью в отделение почты заходили, к телеграфисту. Он там отправил послание, я ходил разбираться. И вот, заковыка какая, люди добрые, — и насмешливо поглядел на новых знакомцев, — Кузьминична, торговка вас видела, а сам Трофимов, телеграфист, твердит, что не было никого. И голова у него сильно болит. Что там случилось?
—
