Пожалуй, Аполлон Григорьев поторопился, когда уже в 1859‑м объявил Пушкина «нашим всем». И все же его слова оказались пророческими. С 1880‑х Пушкин один стоял на вершине иерархии русской культуры. Как писала в позднесоветскую эпоху Лидия Гинзбург:

Любовь к Пушкину (непонятная для иностранцев) — верный признак человека русской культуры. Любого другого русского писателя можно любить или не любить — это дело вкуса. Но Пушкин как явление для нас обязателен.

Трудно поспорить с мыслью Ирины Сурат, что гибель — «самое значимое событие в его биографии». Отмечая, что национальные герои обычно заслуживают свой высокий статус только посмертно, Стефани Сандлер соглашается: поэт «стал Пушкиным, только когда погиб на дуэли», и его смерть «завораживала каждое поколение русских, начиная с 1837 года». Этот год очень важен для его становления как национального поэта. Он возник ровно в то мгновение в начале XIX века, когда посленаполеоновский романтический национализм требовал от каждого народа иметь своего гения. Собственно, культ «творческого гения» (где «гений» — это вся личность целиком, а не одна из ее черт) — это центральный элемент романтизма той эпохи.