Только потом, спустя долгие лета, когда не было уже ни Марьи Семеновны, ни Евдокии Васильевны, вспоминая то время, Татьяна поняла, что некуда было идти ее матери. Не было у нее другого дома. Только здесь — в чужих холодных комнатах, где все было не «по-ейному», где ее не ждали, не хотели, где она мешала, путалась под ногами, досаждала, была ненужная, лишняя, чужая, — только здесь ее жизнь наполнялась смыслом. Собственно, они все и были смыслом ее жизни.