Когда мы ходили в гости и в комнате, где тяжелый воздух был сиз от табачного дыма, ты вначале внимательно слушала рассказ сидящего в трех шагах от тебя человека, а потом, около полуночи, на твоем лице постепенно проступало отсутствующее выражение, я любил тебя. Я любил и другое выражение твоего лица — растерянно-боязливое, когда после недели, проведенной в ленивом безделье, ты бросала взгляд в сторону приоткрытой дверцы шкафа, за которой виднелся страшный беспорядок; но среди блузок, зеленых свитеров и старых ночных рубашек, которые ты все никак не решалась выбросить, нужно было найти пояс, и ты нехотя начинала поиски. Я любил тебя, когда в детстве, вдруг решив стать художницей, ты сидела с Дедушкой за столом, училась рисовать дерево и не сердилась, а лишь смеялась в ответ на Дедушкины глупые придирки. Я любил тебя, когда ты растерянно смотрела на дверь долмуша, прихлопнувшую твое сиреневое пальто, так что кусочек полы остался снаружи, или на монетку в пять лир, которая только что была в твоей руке, но вдруг упала и вот уже изящно катится по тротуару, описывая безупречную дугу, прямо к канализационной решетке. Я любил тебя. Я любил тебя, когда солнечным апрельским днем ты выходила на наш маленький балкончик, обнаруживала, что повешенный утром платок еще не высох, и понимала, что солнце тебя обмануло, а потом печально прислушивалась к голосам ребятни с соседнего пустыря. Я любил тебя, когда ты пересказывала кому-то фильм, который мы смотрели с тобой вместе, и с ужасом понимал, насколько твои воспоминания о нем отличаются от того, что запомнил я. Я любил тебя, когда замечал, что ты, забившись в уголок, чтобы я не заметил, читаешь обильно иллюстрированную статью какого-то профессора о внутрисемейных и родственных браках и у тебя легонько подрагивает верхняя губа, как у героини Толстого. Я любил тебя, когда ты смотрела на себя в зеркале лифта как на кого-то другого и тут же вдруг начинала встревоженно что-то искать в своей сумочке. Я любил смотреть, как ты поспешно надеваешь туфли на каблуке, которые так долго ждали тебя (одна напоминает завалившийся набок парусник, другая — выгнувшую спину кошку), а потом, через несколько часов, вернувшись домой, ловким движением стряхиваешь их с ног, чтобы оставить в прежнем, асимметричном и пыльном одиночестве.