В эти ночные часы Хофман Брустер перестал существовать для меня как сенатор, вновь превратившись в полковника-конфедерата. Но теперь это был не заносчивый, властный аристократ-южанин — он стал живым олицетворением эпохи рыцарства с ее учтивостью и доблестью, проявляемыми в минуту тяжких испытаний настоящими мужчинами. Не раз в продолжение бесконечной ночи сенатор настаивал на том, чтобы подменить кого-нибудь из нас. И он брал на себя ношу и шел с нею до тех пор, пока у него не подкашивались ноги.