Тоже, наверное, оробел перед начальством, решил: «Ребенку все равно, он давно мертв, но я-то жив, и лишние проблемы мне совершенно ни к чему». Бог его знает, этих небожителей, начнешь проверять, а они обидятся, осерчают да и позвонят куда надо, мол, товарищи дорогие, приструните вашего холопа. И хоть Яна работала недолго, но уже успела убедиться, что холопа в таких ситуациях обязательно приструнят. Ведь если разобраться, в случае с мерзким Коленькой Иванченко Мурзаева отчитывала ее за абсолютно законные действия. Будь на месте великого химика какая-нибудь алкоголичка, так давно бы дело передали в суд, а Коля вместе с родителями находился бы под самым пристальным вниманием инспектора по делам несовершеннолетних.

Закон у нас один для всех, но если фигурантом дела оказывается высокопоставленный руководитель или партийный деятель, то разрешение на работу с ним надо спрашивать в горкоме партии, и если они скажут не трогать, то не трогать. И боже сохрани ослушаться! Мурзаева так и сказала: «Первый раз прощается, но боже сохрани тебя, Яна, снова лезть к большим людям, не спросясь».

– Но что я могу, Юрий Иванович? – вздохнула Яна. – Если меня чуть не уволили с позором за поход в архив…

– Да? А что не так?

– Не согласовала.

– Если каждый чих согласовывать, далеко не продвинешься.

– Да я и так уж на плохом счету, – вздохнула Яна, – что ни сделаю, все не так.

– А ты думала, как сталь закалялась?

На высокой ограде садика лежала высокая полоска снега, Яна сняла ее и слепила колобок.

– Только так, малая, из огня да в полымя. У меня супруга хирург, она знаешь как говорит?

– Как?

– Раз скажешь, два скажешь, а пока корнцангом по рукам не дашь, все равно не запомнят. Так я лучше сразу корнцангом, чтобы обучение быстрее шло