И тогда, в тот самый момент, я понял, что мы одинаковые. Мы все одинаковые. Наркоторговцы, банкиры, трейдеры, я сейчас, я тогда, Калеб, Сараван, Братхап, Руперт Хобхаус, Джейми, Ибран, Джей-Би. Мы все одинаковые. Разница лишь в том, насколько состоятельны наши родители. Если бы эти наркоторговцы учились в Итоне, или в школе святого Павла [130], или в том гребаном пансионе, где учился Руперт, они находились бы здесь, со мной, в торговом зале, сидели бы рядом с Артуром, сидели бы рядом с Джей-Би. Покупали бы гребаные зеленые евродоллары. А если бы эти трейдеры родились там же, где я, — в больнице в районе Баркинг в Восточном Лондоне, где родился Бобби Мур, где родился Джон Терри и где родился миллион других маленьких деляг, продававших дешевые сласти на школьных переменах, — они тоже торговали бы наркотиками по углам. Мы одинаковые. Мы все одинаковые. Глупые. Умные. Молодые. Амбициозные. Хотим быть кем-нибудь. Не совсем понимая, кем. Гонимся за чем-то, не зная, за чем. Бежим куда-то и убегаем от чего-то.
Это всего лишь путь для молодых голодных деляг, продающих наркотики или продающих гребаные облигации. Мы все одинаковые. Нет никакой гребаной разницы. Просто иногда Бог трясет не ту коробочку не в том гребаном храме; и кто-то вроде меня или Билли выпадает и плюхается рожей вниз, оказываясь не в той игре и не на той гребаной доске.