Лия Арден

Морана и Тень. Плетущая

© Арден Л., текст, 2025

© ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Пролог

Всё тело ощущалось набором изломанных костей и порванных связок. Заледеневшие мышцы ныли, а бегущая по венам кровь приносила больше мук, чем тепла и облегчения. Ена хрипло застонала, ища, на что опереться, чтобы приподнять собственное тело. Выходило мучительно сложно, конечности двигались дёргано, сведённые до онемения. Она почти не чувствовала рук и несколько раз завалилась обратно в подмёрзшую грязь.

За болью пришло ощущение холода и сырости. Затем озноб. Ену колотила дрожь, зубы стучали друг об друга. Одежда на ней хрустела, промокшая и заиндевевшая.

– Вставай, – приказал женский голос.

Ена никак не отреагировала, сосредоточившись на простом желании сесть. Перед глазами плыло, в голове гудело, будто её огрели чугунным котлом.

– Вставай, – повторила незнакомка без гнева или упрёка. Лишь намёк на усталость под повелительным тоном.

Ена всё-таки села, заморгала, глядя на светлеющее в зареве небо, деревья тёмными силуэтами виднелись вдалеке. С губ сорвалось облачко пара, мороз щипал нос и кусал влажную кожу. Траву, кусты, поломанные стяги и оброненное оружие покрыл иней и облепила светлая изморозь.

Гул в ушах разом стих, позволив окунуться в безмолвие. Ошеломляющая тишина густела, предрассветный туман забивался в нос и рот, заставляя Ену панически хватать ртом воздух.

Она вспомнила.

С широко распахнутыми глазами Ена принялась озираться, испуганный взгляд метался так быстро, что сотни окоченевших тел, побелевшие от инея доспехи и потемневшие от крови одежды сливались в пятно. Осознав, что окружена мертвецами, Ена попыталась вскочить, но заледеневшее тело едва двигалось. Ладонь обжёг холод металла, когда она опёрлась на кольчугу лежащего рядом воина. Затянутые пеленой глаза, обескровленные губы, огромная рваная рана на шее. Горло сдавило невидимой хваткой, Ена отпрянула и упала на другого покойника. Обернувшись, она пришла в ужас: головы у мужчины не было, а его вывалившиеся из живота внутренности примёрзли к земле. Ена забарахталась, осознав, что её ноги придавлены частью чужого торса.

Она запоздало разглядела, что вся её одежда в застывшей крови, которая покрывала и землю под ней. Уже не обращая внимания на боль и неуклюжее тело, Ену охватило паническое желание встать на ноги. Она хваталась за оставшиеся от людей части тел, искорёженные латы, обломанный, торчащий из земли меч, лишь бы оттолкнуть мертвецов от себя.

Она поднялась. Пошатывалась, тряслась, ртом хрипло втягивая морозный воздух, голова так кружилась, что горизонт раскачивался перед глазами.

Стоящая рядом женщина с длинными чёрными волосами даже не смотрела на обезображенные тела вокруг. Держа сверкающий серп, она с только ей понятной задумчивостью глядела на восток, словно ждала возвращения солнца. Её неестественное спокойствие передалось Ене: дыхание угомонилось, лихорадочный ритм сердца снизился до встревоженного. Головокружение отпустило, гул в ушах сошёл на нет, и вернулась предрассветная тишина.

– Значит, всё-таки встала, – задумчиво пробормотала незнакомка и повернулась.

Ена застыла, глядя в её светящиеся бледно-голубые глаза. Она её знала. Была уверена, что знала, хоть никогда и не видела.

– Хорошо, – пришла к выводу женщина с тем же отстранённым тоном. – Как тебя зовут, дитя?

– Е… Ена, – безропотно ответила та.

– Это твоё полное имя?

– Нет, полное… Витена.

Незнакомка издала сухой смешок, не издевательский, скорее усталый.

– Мне знакомо его значение. «Вьющая» или «видящая», – губы женщины растянулись в скупой улыбке. – А ты, похоже, и то и другое. Теперь понятно, почему мне удалось тебя вернуть.

– В-вернуть? К-к-куда?

Улыбка незнакомки померкла, взгляд переместился к горизонту. Пейзаж медленно светлел, небо озарили первые тусклые солнечные лучи, стягивая покрывало мрака с обширного поля.

Ена медленно оглянулась вокруг. От самого горизонта до кромки леса впереди холмы были покрыты мёртвыми телами. Разодранными, обескровленными и окоченевшими покойниками. Ужас волной поднялся откуда-то изнутри и вырвался наружу перепуганным воплем, когда Витена вспомнила, что умерла здесь вместе со всеми.

Глава 1. Прошлое

– Ой, чую, Незванка и сегодня учудит чего-нибудь, – сидя за чисткой репы, полушёпотом бросила Дара – одна из стряпух.

– Вряд ли князь за стол её вообще пустит, – ответила Мила, умело ощипывая куриную тушу.

– Пустит. Говорят, не хотел, да придётся. Княгиня ещё вчера жемчугов для девчушки навыбирала.

Почищенная репа плюхнулась в корыто с водой, и сварливая стряпуха взяла следующую.

– Для дурёхи-то? – крякнула Мила, едва не уронив ощипанную курицу. – Хотя чего это я. Как ни глянь, парчу да шелка носит, будто княжья дочь, хотя сама Незванка безродная.

Пальцы Ены замерли, она прекратила плести своё кружево. Женщины её не видели, она спряталась за амбаром, сидела прямо на траве в тени, наслаждаясь запахами сирени, весенним теплом и тишиной.

Она пришла первой, плела себе молча, никого не трогала, да на глаза лишний раз не попадалась. Стряпухи же заявились позже, сели за работу, не заметив Ену. И всё было хорошо, пока опять не начали о ней говорить.

Незванка.

Та, которую сюда не звали.

Ена ненавидела это имя.

Все знали, что её зовут Витена. Так её представила княгиня Ефта сеченская, когда две зимы назад привела ко двору пятилетнюю Ену. Голодную, грязную, но каким-то чудом добравшуюся до города и слоняющуюся по улицам Визны. Ефта девочку забрала, отмыла в тёплой душистой воде, накормила досыта, переодела в дорогую парчу и привела к мужу, назвав своей дочерью, которую так давно хотела.

Даже пожелай Ена, не смогла бы забыть выражение лица князя Яреша сеченского. Его застывший, неприятно ошеломлённый взгляд и неестественно долгую тишину в расписных покоях, которая звенела у девочки в ушах. Позже Ена услышала от дружинников, что Яреш тогда дар речи потерял. Сильный, громадный, как медведь, воевода милостивого государя Креслава просто застыл на своём стуле, глядя на незнакомую девочку в дорогом сарафане и свою жену: счастливую, трепещущую от восторга и говорящую, что это их дочь.

Ещё Ена помнила пригвоздивший её к месту взгляд десятилетнего Зорана, стоящего подле отца. Восьмилетний Рокель схватился за рукав брата и пару раз дёрнул, похоже ждал, что ему объяснят, о чём говорит их мать, почему незнакомого ребёнка зовёт их сестрой. Однако Зоран безотрывно глядел на девочку, будто этим мог заставить её исчезнуть. Ена перестала дышать, испуганная. Тогда она не понимала, что невольно стала неприятным сюрпризом для семьи, и была слишком мала, чтобы сообразить, что спасшая её Ефта нездорова.

– Молвят, беды Незванка приносит, – вклинился в беседу более молодой девичий голос.

Ене он был незнаком: может, новая помощница на дворе?

– Да какие там беды, – отмахнулась Дара. – Будь она проклята, князь бы её сжёг или б взашей погнал розгами. Правду говорят, государь наш добр душой, особенно к жене своей, да не настолько, чтоб ведьминское отродье в доме держать. Но творит она временами неясное, это да.

Ена безвольно опустила на колени недоделанное кружево. Она не любила слушать о себе, но где не спрячется, вечно о себе перешёптывания слышит. Не без причины, конечно, привыкнуть бы должна, но раз за разом сердце испуганно сжималось. Нельзя сказать, что жители двора её ненавидели, но сторонились и, вероятно, ждали, когда князь её всё-таки вышвырнет.

– Слышала, что Незванка на той неделе пса оттащила от конуры и привязала к столбу у конюшни, – взявшись за следующую курицу, поделилась Мила. – Один из конюших мальчишек увидел пса, вернул в конуру, а Незванка снова животину увела. Мальчишка опять хотел вернуть на место, но дурёха наша как взбесилась, мальчишку поколотила и пса привязала на новом месте.

– Да, я тоже слышала, – поддержала Дара. – Жуть иногда от неё пробирает. Ночью из-за ветра берёза прямо на собачью конуру рухнула. Ствол прогнил, никто не заметил. Если б не Незванка, насмерть псину придавило бы.

– Ой, мурашки от неё, – добавила Мила.

– Сказала бы, что гниль на дереве заметила, так нет. Всё молча, будто язык проглотила.

Ена понуро свесила голову. Не знала она, что дерево упадёт, тем более гнили на берёзе не видела. Просто пока плела кружево, почуяла неладное. А объяснять страшно и не ясно как, она лишь ощущала. Расскажет, и дурой или ведьмой обзовут. Иль того хуже – сожгут. Про колдушек она слышала достаточно.

– А ещё что странное происходило? – поинтересовалась незнакомая помощница.

– Да чего Незванка только не чудила. То коней ночью из конюшни выпустит, и там крыша рухнет. То кузнечные меха попортит так, что сутки не могли работать. Видала я не раз, как она молча вещи перекладывает. Ни с того, ни с сего. Домовой её знает на кой она это. Единственное, что хорошо у Незванки выходит, так это кружево. Плетёт как одержимая, да такой красоты, что трогать страшно. Может, посему князь её не погнал сразу.

– Сперва болтали, что сама богиня-пряха её нам послала. Лицом-то красавица, руки золотые, нрав кроткий и послушный, но всё пропало из-за головы её дурной. Даже жалко Незванку временами. – Дара тяжело вздохнула, не прекращая ножом чистить репу. – Привела её княгиня под конец листопадов, так девчушка до самых паводков рта не раскрывала, думали, не умеет. Безголосая. Княжич Рокель первый услышал от неё хоть что-то. Выудили из девчонки, что родители её торговцы были. То ли волки их задрали, то ли лиходеев повстречали – непонятно. А Незванка сама как-то до Визны добралась, но безродная осталась. Дом их далеко, она не помнит где, или дурная её голова не знает.

Ена закусила губу, беззвучно встала, бегло оглядела свой сарафан на случай, если остались следы травы: княгиня не любила, когда девочка пачкала выбранные ей наряды, поэтому Ена всегда была аккуратна. Раньше Ефта ежедневно наряжала её в сарафаны и подбитые соболиным мехом кафтаны, голову украшала кокошниками с ряснами или же очельем жемчужным. Княгиня собственноручно каждый вечер расчёсывала русые волосы Ены до блеска, приговаривая о любви к красавице-дочке. Её привязанность была нездоровой, собственнической, удушающей. Однажды Ена раскапризничалась, и Ефта избила её розгой до крови, а после извинялась и плакала, полностью переменившись. Внезапный приступ её гнева так напугал Ену, что более она никогда не сопротивлялась. Ни тяжёлым одёжкам, ни грузным ожерельям, ни массивным кольцам. Благо время прошло, и Ефта поостыла в желании её наряжать. Иногда Ене всё же удаётся носить простые сарафаны и даже штаны с подпоясанными вышиванками.

Оставаясь в тени и не издавая лишних звуков, Ена обогнула амбар и ушла, притворившись, что не слышала чужой болтовни. Жители двора суетились: дружинники в чистых кафтанах проверяли лошадей да следили за воротами, стряпухи печь с раннего утра растопили, несколько мальчишек загоняли кур в курятник, чтобы не носились по двору. Одна из женщин тянула козу в загон за домом, пока другие снимали с верёвок чистую высохшую одежду.

На Ену, как всегда, поглядывали, замолкали, стоило ей мимо пройти, но девочка не реагировала. Стыдливо опустив голову, шла к дому, зная, что княгиня скоро будет её искать, чтобы нарядить.

– Матушка, пожалуйста, взгляни…

– Я велела тебе отойти, нечестивое отребье!

Ена вздрогнула и замерла, не вовремя свернув в коридор на втором этаже. Там Ефта оттолкнула Зорана со своего пути. Не ожидав, двенадцатилетний мальчик налетел спиной на стену.

– Матушка, но я ведь… – не сдаваясь, взмолился он и схватил мать за рукав расшитого бисером летника, но не сумел договорить, прикусил язык от хлёсткой пощёчины.

– Слов не понимаешь, а ещё трогать меня смеешь?! Я и так тебя еле терплю! Хочется глаза себе выколоть, лишь бы не видеть нагулянное отродье! Отец тебя, признал, но мне ты не сын!

Схватившись за покрасневшую щёку, Зоран сам отстранился к стене, чтобы не получить новых побоев. Ена до боли сжала своё кружево, попыталась отступить в тень поворота, но деревянный пол скрипнул. Зоран обернулся. Боль и растерянность во взгляде привычно сменилась ледяной ненавистью. Его гримасы отвращения хватило, чтобы Ена сжалась от страха.

Она, может, мало говорила, но много слушала.

Зоран и Рокель были кровными детьми князя Яреша и княгини Ефты, но из-за своей болезни она практически не узнавала сыновей уже несколько лет. Думала, что они нагулыши её мужа.

По слухам, в родном Сечене у князя действительно были наложницы, но все как один жители двора шепчут, что сердце его принадлежит Ефте, несмотря на недуг. Вероятно поэтому князь позволил жене оставить не пойми откуда взявшегося ребёнка и называть дочерью, хотя все видят, что внешне схожего в них нет. Зоран и Рокель оба получили от отца тёмно-русые с холодным оттенком волосы, а от матери серо-зелёные глаза. Русые пряди Ены были гораздо светлее, да и схожих с ней карих глаз ни у кого из княжеской четы не было, но златокудрая Ефта будто бы не видела отличий.

– Ах вот она, моя дорогая! – ласково пропела княгиня, заметив Ену.

Былой гнев испарился, а родной сын перестал для неё существовать, когда она заторопилась к своей «дочери». Ена мельком взглянула на Ефту, продолжая видеть только придушенную обиду в глазах Зорана. Он не возразил, хотя ещё год назад пытался доказывать матери, что Витена ей не дочь.

В этот же раз Зоран вообще не проронил ни звука, а его немая ненависть пугала сильнее любых криков. По правде, мальчик никогда Ену не бил. Разве что кричал, приказывая исчезнуть. Но это было раньше. Он перестал с прошлой осени, с момента, когда Ена разбудила его среди ночи и трясла, рыдая и умоляя пойти с ней.

С той ночи он больше не кричал, но едва обращал внимание на её существование, как и многие, смирившись с её присутствием в доме, как с бездомной кошкой. Вроде и приручать такую не хочется, да и гнать жалко. Разве что Рокель время от времени с Еной болтал и даже играл. Шептали, что, в отличие от старшего брата, он мягкосердечный, прощающий и понимающий.

– Пойдём, рукодельница моя! Сегодня гости будут. Хочу всем показать, какая красивая ты у меня растёшь, богам на зависть! – восторженно заговорила Ефта, схватив Ену за руку.

Девочка покорно пошла за княгиней, но не выдержала и обернулась на Зорана, который всё стоял там у стены и смотрел на неё с той же пугающей молчаливой ненавистью.

Ена плохо понимала, насколько важны собравшиеся у них гости. Читать и писать её научили, карты какие-то показывали, пытаясь вызнать у девочки, где же её настоящий дом, но та не узнавала, впервые видя разные земли. По подслушанной болтовне поняла, что собрались бояре и другие удельные князья.

Глазевших на Ену незнакомцев было много. Не замечала Ефта красноречивых взглядов в сторону Яреша и его сыновей, пока княгиня воодушевлённо рассказывала о своей дочери. Князь привычно натягивал безрадостную улыбку, но молчал, не встревал и жену не перебивал, зная, что она сама быстро умолкнет.

Но Ена видела, что все гости о ней правду знают. При Ефте звали её княжной сеченской, сестрой Зорана и Рокеля сеченских, да не взаправду как-то. Скорее насмешливо, чтобы княгиню лестью ублажить.

У Ены всё внутри сжалось от этих взглядов: она потупила глаза в тарелку, молчаливо поела, а потом забилась в угол со своим кружевом. У девочки всегда при себе были нитки, а если их не давали, то она бездумно плела узоры из тонких хворостинок или травинок. Плела из всего, что видела. Почему? Не знала. Когда и как научилась? Не помнила. Руки и пальцы сами трудились, а её плетение даже князь счёл изысканным и настолько хорошим, что решил проверить девочку: попросил создать нечто уникальное. Она ломала голову всего сутки и за неделю сплела прекраснейшую полупрозрачную шаль с жар-птицами из золотых нитей. Рукоделие Яреш отправил своему другу великому князю Креславу с другими дарами.

Ена хоть и слушала сегодняшние беседы, но голова гудела от голосов, смеха и обсуждений. Звучало много незнакомых имён, названий деревень и городов, что-то о войне, набегах и сложном местоположении войск. Кажется, князя Яреша к чему-то склоняли, изредка мужчины спорили, а Ена всё больше сжималась, надеясь просто уйти.

Солнце зашло, опустевшие ендовы[1] не раз наполнили, чарки то и дело поднимались с речами за здравие хозяев. Некоторые споры зазвучали напряжённее, шутки непристойнее, а хохот громче. Зорану, кажется, впервые дали медовуху, но княжич, в отличие от взрослых, пил медленно. Рокель подражал брату, но с кружкой сыты[2]. Он изредка поглядывал на Ену. Девочка забилась в угол лавки и молчаливо рукодельничала, её уже едва ли кто замечал. Скоро спать отпустят.

Ена сдержала зевок и ойкнула, когда нить порезала палец. Кровь испачкала белое плетение, а спина девочки покрылась мурашками. Не обращая внимания на саднящую рану, она продолжила создавать узор. Тот начал получаться уродливым, а нитка, словно заострившаяся со всех краёв, раз за разом оставляла новые порезы на пальцах. Сердце подскочило к горлу, Ена заёрзала, вскинула взгляд, лихорадочно рассматривая собравшихся. Все лица вдруг смазались, стали одинаковыми, неразборчивыми, звуки растягивались, превращая знакомые слова в тягучие неприятные сочетания. У Ены затряслась губа, сердце перепуганно билось, но она не прекращала искать. Вновь взглянула на уродливый, окровавленный узор и опять на гостей. Девочка в панике принялась расплетать всё созданное за последние минуты.

– …за друж… прими…

Чем быстрее она распускала нити, тем отчётливее возвращался слух. Перепачканные кровью участки пришлось дёргать сильнее, но сплетённое кружево исчезало на глазах. Ена шумно вдохнула, оцепенение спало. Узор был уничтожен, она подняла взгляд, ощутив чьё-то внимание. Зоран смотрел на неё. Его брови недовольно сошлись на переносице, он старался походить на взрослых, быть молчаливым, рассудительным и думать, прежде чем говорить.

– Вот он, кубок из царства подземного! Тебе дарю в качестве нашего соглашения. Нигде более ты такой не найдёшь!

Незнакомая, кажется, прибывшая с гостями женщина приподняла на подносе золотой украшенный драгоценными камнями кубок. Кто-то восхищённо ахнул, кто-то пошутил о богатствах подземных царя и царицы, другие же отодвинулись, зная, что у тех лучше ничего не красть, ибо они скоры с ворами на расправу. Близ сидящий к Ярешу гость поднялся, наполнил кубок медовухой при помощи черпака, пока женщина держала поднос.

Ене сковало горло, сжало тисками. Она сидела в противоположном конце повалуши[3], и ей бы завопить, но вместо этого девочка бросила испорченное кружево, рванула вперёд и вскочила прямо на стол. Побежала по еде, спотыкаясь и распинывая попадающиеся на пути полупустые чарки и блюда. Гости закричали и повскакивали со своих мест, возмущённые её варварским поведением. Ена поскользнулась, наступив на серебряное блюдо с недоеденной печёной рыбой, и врезалась в женщину с подносом. Девочка ударила рукой по кубку, и дорогой подарок отлетел к стене, залив пол медовухой, сама Ена рухнула со стола под ноги ошарашенного Яреша.

Придя в себя, князь попытался девочку поймать, но Ена проскользнула вперёд, схватилась за уже опустевший драгоценный кубок и швырнула в окно. То было прикрыто, и слюда разбилась от встречи с тяжёлой утварью.

На смену переполоху и возгласам пришла тишина. Запыхавшаяся Ена оставалась на карачках в луже разлитой медовухи. Сердце колотилось, но она обмякла и привалилась плечом к испачканной стене.

Девочка вскрикнула, когда князь резко вздёрнул её вверх и выволок из главного зала повалуши, потащил через крытые сени в терем подальше от гостей. Ена слышала просьбы княгини не быть строгим, кажется Ефта плакала. За разъярённым князем торопились пару дружинников, стольник, Зоран и Рокель.

– Это перешло все границы! – рявкнул Яреш, бросив Ену на пол.

Она стыдливо сжалась, теперь осознав, как всё выглядело. Проходящие мимо помощницы и кормилицы застывали, боясь шевельнуться. Ена впервые видела князя Яреша настолько разгневанным, в глазах собрались слёзы, она разевала рот, надеясь подобрать объяснение, но, как и всегда, могла выдать лишь туманное:

«Я должна была».

«Что-то странное, очень странное».

«Плетение подсказало».

Ена сжалась на коленях, не сумев выдавить и слова. Она покорно застыла, ожидая удара, пинка сапогом или ещё хуже, что князь дотащит её до ворот и наконец вышвырнет вон. Тело затряслось от крупной дрожи, зубы застучали. Князь возвышался над ней могучей горой, сжимал и разжимал кулаки. Она ему не родная, убьёт – никто и слова не скажет.

– Наказать, чтоб ходить не могла, – резко приказал князь кому-то. – И с глаз моих её уберите! Зоран, верни кубок.

Ена в ужасе вскочила и бросилась к Зорану, который развернулся, намереваясь выполнить наказ отца. Девочка повалила мальчика на пол. Князь выругался, кто-то из дворни[4] вскрикнул.

– Нельзя трогать, – в ужасе прошептала Ена Зорану на ухо. – Не трогай его. Не трогай.

Большего сказать не успела, девочку за ногу стащили с княжича, который ошарашенно глядел на Ену как на умалишённую. Он наверняка ударился, когда она повалила его. Она не хотела, просто не рассчитала, что они потеряют равновесие. Она не хотела причинять ему боль или пугать, но должна была предупредить.

– Найди кубок, Зоран, и проследи за её наказанием! – велел князь.

Ефта попыталась успокоить мужа, цеплялась за его кафтан, моля простить их глупую дочь. Князь и на жену руки не поднял, но перевернул один из ближайших столов в приступе гнева, оттолкнул Ефту от себя и ушёл к гостям извиняться и успокаивать.

Ену тошнило от страха, она повисла на руках двух дружинников, обмякла, не способная сопротивляться. Княгиню увели подальше, чтобы не кричала и не выла, а Ену передали няням. Как и приказал князь, её уложили на скамью и начали лупить розгами по ногам и ягодицам. Ена ахнула от первых болезненных ударов, знала, что няни сдерживаются, жалеют, понимая, что впервые её так наказывают, и всё равно каждое новое прикосновение прута было больнее предыдущего.

Спустя время в комнату тихо зашёл Зоран и замер у выхода. Ена молчаливо рыдала, стиснув зубы. Не смела орать, плакать и причитать. Она вообще была тихой, а её молчаливая боль заставляла нянек чувствовать себя неуютно, удары становились всё неувереннее.

Зоран не останавливал наказание, но глядел на Ену со смесью незнакомого смятения. И впервые она ответила ему, гневно сведя брови. Он ведь поверил ей тогда. Прошлой осенью.

Ена всем телом дёрнулась от удара розгой по икре, которая стала влажной от крови.

Менее года назад, в разгар цветения вереска Ена тоже плела, кружево схоже резало пальцы, а узор складывался в уродливое подобие цветка. Она прибежала к Зорану в спальню, сорвала с него одеяло, разбудила, выслушав недовольную ругань от мальчишки. Он кричал на неё, пытаясь вытолкать из комнаты, но Ена отчаянно цеплялась за его рубаху, оставляя царапины ногтями на его руках, и тащила в коридор.

Зоран вздрогнул и растерянно заморгал, когда Ена всхлипнула от очередного удара. Она с укором смотрела на княжича, зная, что он помнил тот день. Тогда же он ей поверил. Почему не верил сейчас?

Ена сама не знала, что видит в узорах. Не понимала причин и не предвидела будущего, поэтому и не могла объяснить. Однако она доверяла предчувствию, а далее действовала по ощущениям, потому что в тот раз, когда Ена не вняла предупреждению, погибли её настоящие родители.

Прошлой осенью в глазах Зорана стояли слёзы. Теперь же плакала Ена, с разочарованием глядя на княжича. За время их безмолвного противостояния девочка успела получить розгой ещё пять раз.

– Хватит, – тихо приказал княжич, няни со вздохами облегчения отодвинулись.

Он хотел что-то добавить, но Ена сама сползла со скамьи, хлюпая носом, и, покачиваясь, рванула к выходу. Зоран попытался её остановить, но она оттолкнула мальчика плечом и выскочила в коридор. Ноги дрожали, босые ступни оставляли кровавые следы, но Ена добралась до своей спальни и там спряталась в знакомом углу.

Хоть няни и лечец[5] наведались, чтобы обработать ссадины, но оставленные раны нестерпимо жгло, а синяки ныли. Только спустя сутки Ена начала ходить, и той же ночью, пока никто не видел, она выбралась во двор, чтобы проверить, куда упал кубок. Сама она не знала, какие подсказки искала, но надеялась понять, правильно ли поступила, испортив князю вечер. Ена не нашла даже осколков разбитой слюды, зато, глянув на юг, увидела знакомый высокий дуб за палисадом. Нечто странное в нём было, и девочка забралась по лестнице повыше. Лунного света ей хватило, чтобы различить на толстых ветвях три тела, свисающих в петлях. С трудом, но в их посиневших лицах Ена узнала кое-кого из приезжих гостей и ту женщину, что держала поднос.

Глава 2. Настоящее

Ена могла бы притвориться, что не узнала Морану. Могла бы попытаться убежать или начать молить за свою судьбу, но не стала. Когда вопль оборвался хрипом, девушка согнулась, уперев руки в колени. Длинные, перепачканные в засохшей крови волосы свесились вперёд.

Морана терпеливо молчала, лишь жемчужные рясны на её невысоком кокошнике звякнули, стоило богине повернуть голову. Прекрасная ликом, с горделивой осанкой, молочной кожей и чёрными волосами. Такой её представляли. Говорили, что в руках у неё серп, а под ногами снег да черепа.

Правдоподобность картины ужасала, особенно трупы, покрывшие все видимые поля вокруг. Куда ни глянь – обезображенные тела. Запах подступающей зимы и крови в воздухе.

Ена несколько раз протяжно вдохнула и выдохнула, успокаиваясь. Ощупала свой бок, вспомнив боль от когтей ожившего чудовища. Её кафтан был перепачкан и порван, но на коже не осталось и следа рваных ран.

Солнце проглядывало плоским бледным кругом на небе, затянутым дымом многочисленных погребальных костров по всем княжествам. Стелющийся по земле туман медленно рассеивался, являя молчаливо глядящих в небо мертвецов.

– Что произошло? – дрожащим голосом спросила Ена.

– Трагедия, – бросила Морана, в её свободной руке из ниоткуда появился второй серп, который она протянула Ене. – Мне нужна помощь.

Девушка не посмела отказаться и с благоговейным страхом приняла оружие.

– Что мне делать?

– Повторять за мной, – бросила Морана и потянулась к ближайшему трупу мужчины.

Богиня коснулась его шеи, Ене показалось, что её пальцы стали бесплотными и исчезли под сизой кожей, но спустя мгновение Морана вытянула наружу золотую нить. Ена задержала дыхание, воочию увидев Нить Жизни. Сжав губы в тонкую линию, Морана серпом перерезала её, и та потухла, исчезая.

– Ты их убиваешь? – ахнула Ена.

Морана одарила девушку вымученной улыбкой.

– Они уже мертвы, – напомнила она, кивнув на ближайшего обезображенного юношу.

Ена тяжело сглотнула. Живыми они точно не были, но нить…

– В живом теле их три, – словно прочитав её мысли, ответила Морана. – Если после смерти остаётся хоть одна, то покойники становятся упырями, духами или ещё какими тварями.

Серп в руке богини взметнулся в сторону запада. Ена прищурилась, не сразу заметив вдалеке две сгорбленные, одиночные фигуры. Двигались они странно, неестественно и неуклюже, один припал к земле что-то вынюхивая, а потом остервенело заработал руками, принявшись что-то копать. Ену замутило, когда эхом донёсся хруст ломающихся костей.

Ожившие мертвецы.

Ена помнила.

Стоял изок[6], кузнечики стрекотали. Всё началось тогда. Мертвецы перестали умирать. Привычный мир погрузился в хаос, и в итоге Ена оказалась здесь.

– Не бойся. Эти слишком далеко и нас не заметят, – успокоила Морана, когда серп в руке Ены задрожал. – Но проблема не в них.

– А в ком?

– В этих, – мрачно ответила богиня, взмахнув обеими руками.

Ена проследила за движением, оглядев поля. Тревога дрожью поползла по рукам, страх сковал лёгкие, не позволяя Ене вобрать воздуха.

Она поняла.

Проблема – все мертвецы вокруг.

Сотни, если не тысячи.

– Они… в-все м-могут встать?

– Могут, – кивнула Морана. – Поэтому приступай, дитя, у нас много работы. Находи нити и режь. Не думай, не сомневайся и не гадай. Просто режь.

Ена подчинилась.

Несмотря на наставления, сперва она боялась прикасаться к трупам, затем тряслась всем телом и бормотала молитвы богам, но тянула сохранившиеся нити. Рука дрожала, пока она резала первые.

Однако разобравшись с десятком мертвецов, Ена прекратила смотреть в лица.

После третьего десятка смолкли её молитвы.

После пятого рука перестала дрожать.

После первой сотни заныла поясница от необходимости наклоняться.

Замогильная тишина угнетала, дневной свет тускло пробивался сквозь посеревшие облака, стало немного теплее, силы возвращались в тело Ены, но голова опустела от вида такого количества покойников. Мужчины в дорогих доспехах и женщины в мужских нарядах. Кто был с мечом, кто с вилами. На поле лежали юноши и даже мальчики. Ена переступала через растерзанные тела стариков и юных девушек.

Увиденное больше не ужасало, её желудок успокоился. Ена перестала что-либо чувствовать, бездумно повторяя один и тот же набор действий: наклониться, нащупать нити, вытянуть, разрезать, подойти к следующему, и так по кругу.

Она старалась не думать, что произошло с её близкими. Погибли ли они? Лежат ли на таком же поле или встали мертвецами, как многие?

Девушка изредка замирала, чтобы размять ноющую поясницу. Останавливалась, чтобы запрокинуть голову и глотнуть воздуха ртом. Под дневным солнцем запах крови стал резче.

Ена то и дело поглядывала на Морану, которая работала без перерыва. Богиня не роптала, не ругалась и в целом почти не говорила. Морана упорно трудилась, пачкая руки в земле и крови. Сосредоточенный цепкий взгляд скользил среди мертвецов, выискивая тех, чьи нити нужно перерезать. Она явно не ощущала стоящей прохлады, одетая лишь в подпоясанный роскошный сарафан. Изысканный синий шёлк был густо расписан серебряной нитью. Но спустя долгие часы работы её наряд местами окрасился красными и бурыми кровавыми пятнами, рукава потемнели до локтей, но Морана не обращала внимания, работая без продыху, упрямее, чем любой виденный Еной слуга на княжеском дворе.

Богиня остановилась на закате, когда Ена рухнула на встреченный пень. Девушка тяжело дышала, ноги тряслись от усталости, пальцы едва сгибались и разгибались от холода. Она так вымоталась, что мысль посидеть в окружении мёртвых тел уже не казалась столь ужасающей. Страшили не они, а осознание, что пейзаж вокруг становится привычным.

– Прости, я… только немного… передохну, – пересохшими губами попросила Ена.

Мимолётное недоумение сменилось понимающей улыбкой. Морана хоть и продолжала стоять прямо, но, глядя на осунувшееся лицо богини, Ена не могла отделаться от мысли, что и ей знакома усталость. Может, просто она настигала богиню не так быстро, как это происходило со смертными.

Ена тихо вскрикнула, когда один из мертвецов схватил её за сапог. Он поднял проломленную голову, завыл, дёрнул так сильно, что девушка рухнула с пня. Не успела она закричать, как Морана появилась рядом. Богиня двигалась молниеносно, первый взмах оружия отрезал ожившему мертвецу руку, а второй – голову. Серп Мораны отсёк её с невообразимой лёгкостью, и Ена подавилась застрявшим в горле криком.

– Всё хорошо, дитя, не бойся. – Морана подала ей руку, и Ена вцепилась в неё трясущимися пальцами, торопливо встала, хоть ноги едва держали от накатившего испуга.

– Разве это возможно? К-как нам всех п-проверить? – потрясённо промямлила Ена, оглядывая окрашенный алым горизонт.

– Невозможно, все тела нам не проверить, но я и не собиралась, – подтвердила догадку Морана и посмотрела на стену леса, до которого осталось рукой подать.

– Мы куда-то направляемся? – поняла Ена, проследив за взглядом богини.

– Да, мы идём наказывать тех, с кого всё началось.

Глава 3. Прошлое

Ефта не дожила до одиннадцатого дня рождения Ены. Умерла в начале зимы, до последнего вздоха отказываясь признавать в повзрослевших сыновьях своих детей. У крады[7] пятнадцатилетний Зоран не плакал. Стоял прямо, пустым взглядом наблюдая за пожирающим тело княгини пламенем, которое шипело и трещало из-за обильно падающего снега, а белоснежный покров вокруг костра стремительно чернел от пепла.

Рука Зорана покоилась на плече тринадцатилетнего брата. Серо-зелёные глаза Рокеля хоть и блестели, но слёз и он не лил. И всё же сыновья были в трауре, как и их отец Яреш. Отношения с женой у него давно не ладились, все знали, что княгиня была нездорова, но, наблюдая за их молчаливым горем, Ена была уверена, что они любили Ефту и её кончина причиняла им боль.

Женщины княжьего двора с распущенными волосами стенали, рыдали и причитали. Ена же стояла в паре шагов от князя, прижимала руки к груди, склонив голову, чтобы распущенные в трауре волосы закрывали лицо.

Она не княжна, чтобы держаться с достоинством, но всё же не хотела привлекать чьего-либо внимания своим плачем. Закусив дрожащую губу, Ена прятала катящиеся слёзы и глотала всхлипы. Зимний холод сковывал застывшее в одной позе тело, мороз щипал влажные щёки, но Ена молчала, скорбя из-за кончины Ефты. Княгиня пугала в своих приступах гнева, плохо относилась к сыновьям, всё чаще ругалась с мужем, но Ену она холила и лелеяла. Девочка знала, что она этого не заслужила, чувствовала, будто нагло украла всю любовь и внимание, которые должны были принадлежать Зорану и Рокелю, а от того ещё сильнее боялась, что теперь князя ничто и никто не сдерживает, чтобы выкинуть её за порог. Поэтому Ену не удивило, что на следующей же день он послал за ней.

Ена несмело вошла в зал с троном на возвышении, однако князь Яреш дожидался её, сидя во главе длинного стола слева. Заметив Ену, он взмахом руки велел подойти. Помимо них у дверей ждали дружинники, пара помощников князя отступили от стола.

Ефты больше не было, чтобы наряжать Ену в красивые наряды, хотя у девочки остались две няни, которые годами ей помогали. Сегодня Ена сама выбрала штаны, рубаху да кафтан поскромнее, не притронулась к украшениям и косу оставила голой. Знала, что все носимые ранее драгоценности принадлежали княгине, а не ей.

От князя её скудный внешний вид не укрылся. В тёмно-русых волосах и густой бороде проглядывали седые завитки, вокруг глаз собрались морщины, но мужчиной Яреш оставался крепким, регулярно тренировался с сыновьями и своими дружинниками.

– Что за вид, Витена? Обидел тебя кто иль платья твои тебе боле не по нраву?

Ена торопливо согнулась в низком поклоне:

– Милостивый государь, все наряды прекрасны, но знаю, что не мне их носить.

Яреш похлопал ладонью по столу рядом, и Ена незамедлительно села на скамью. Взгляд она стыдливо тупила в столешницу, ожидая вердикта.

– Давно надо было нам поговорить, да момента не выдавалось, – пробубнил князь, отодвинув от себя какие-то пергаменты и свитки. – Ещё три зимы назад надо было обговорить всё.

Ена напряглась, вспомнив пир, когда князь вышел из себя и её выпороли до крови.

– Прости меня за тот раз.

Девочка вскинула голову и ошарашенно уставилась на князя, не ожидав извинений. Она давно на Яреша не злилась. Обижалась вначале до слёз, ни с кем не говорила неделями, пряталась по углам да амбарам и плела свои кружева молчаливо. Отметины зажили, князь и княгиня ей наставников и грамотников привели, чтобы писала красивее и читала быстрее, в травах разбиралась и другому рукоделию научилась. Теперь Ена не только плетёт и вяжет, но и золотыми нитями, бисером и жемчугами вышивает.

– Зоран кубок тот нашёл, псу дал облизать, а у дворняги ночью кровь ртом пошла и вскоре подохла бедняга. Сын передал, что ты его предупредила. Про всё мне рассказал.

Ена сжала ткань кафтана на колене, прекратив дышать. Брови князя сошлись на переносице.

– Отвечай, Витена, чего боишься. Вижу я, что язык у тебя от опаски немеет, но хватит молчать. С самого приезда молчишь. Говори как есть, чтобы страхи твои мы могли решить, – строго приказал Яреш.

Ена не сразу сумела перебороть желание промолчать, но и князю перечить не стоило.

– Боюсь, что колдушкой обзовёте и выгоните за ворота. Боюсь, что ненавидите меня все. Я не знаю, что и как предчувствую, кружево само плетётся. Я предначертанного не вижу, а просто ощущаю, – вырвалось единым потоком.

Взгляд князя смягчился, словно он ожидал другого, чего-то похуже.

– Страхи твои глупее, чем я думал, но тем лучше. Развеять проще, – с внезапной улыбкой добавил он, широкой ладонью похлопав девочку по голове. Ена так и застыла, удивлённая хоть неуклюжей, но лаской. – Не ведьма ты, все уже на дворе знают. Дар у тебя если и есть, да от Мокоши, а её-мастерицу уважают. Знают все о твоём нраве и подарках, оберегах, что ты для домочадцев то плетёшь, то мастеришь, а потом оставляешь. Слыхал, ты сыновьям моим рубахи да кафтаны кропотливо украшаешь. Знаю, что и это твоих рук дело, – князь вынул из-под рубахи плетёный шнурок с бусинами-оберегами.

Ена покраснела и потупила взгляд. Помнила, как оставила подарок в спальне князя, надеясь, что он однажды найдёт. Девочка не знала, убережет ли хоть кого-то её рукоделие, отвадит злых духов или заговоры, но сплела хоть что-то для каждого жителя двора. Всем: от князя до конюшего. А братьям Зорану и Рокелю каждый год в их дни рождения она оставляет то расшитые узорами рубахи, то тканые покрывала или новые плащи.

Рокель всегда радуется так, что у Ены щемит сердце, и даже Зоран благодарит за дары, хоть отношения у них и натянутые. Однако Ена никогда не думала, что сам князь придаёт её подаркам какое-то значение.

– Пугала ты многих своим молчанием, а не руками, Витена, – пожурил князь.

Ена с недоумением взглянула на свои ладони, на пальцах виднелись многочисленные бледные шрамы от ниток. Совсем тонкие, едва заметные. Если не приглядываться, то и не видно.

– Княжной величать тебя впредь никто не будет, но и гнать из дома не собираемся, – заявил Яреш, продолжая разглядывать Ену с печальной улыбкой в густой бороде. – Будешь, как и раньше, с нами жить, по хозяйству помогать. Ты часть моего двора и, может, не дочь, но под моей опекой. Защищай моих людей и сыновей дальше так, как умеешь.

Не выдержав, Ена расплакалась, голову опустила, едва лбом в столешницу не уткнувшись. Ладонь князя вновь легла на её затылок, несмело погладила, потом похлопала.

– Ну хватит рыдать, голова твоя дурная. Наставников новых позову, ещё многому тебе надо научиться. И рот открывай чаще. Что предчувствуешь, говори! Не мне, так Зорану, не ему, так Рокелю, поняла?

Ена энергично закивала, да не рассчитала и лбом об столешницу треснулась. Тихо взвыла, на что князь ответил смешком.

– Иди да наряжайся, как раньше, если желаешь. Всё, что жена моя для тебя купила, всё твоё. Иди, не рыдай.

Ена утёрла слёзы, слезла со скамьи, ещё пару раз поклонилась, да опять так энергично, что едва не рухнула, покачнувшись. То ли пелена слёз так странно искажала чужие лица, то ли взаправду, что дружинники, что помощники князя все улыбались. Смотрели на девочку со снисходительным пониманием, будто и правда не испытывали к ней неприязни или страха.

У Ены кружилась голова от слёз и лёгкости: страх отпустил. Да так сильно, что она чуть не запнулась и в снегу не оказалась, выбежав из терема во двор. Не упала только благодаря Рокелю, который успел девочку поймать. Ена во все глаза уставилась на братьев, обивающих порог дома. По следам на снегу увидела, как всё истоптали.

– Ведьмино варево! Зоран, она рыдала! Что не так отец сказал?! Неужто погнал! – внезапно дрожащим от испуга голосом заговорил Рокель, продолжая держать Ену под мышки и разглядывать её зарёванное лицо.

Девочка несколько раз моргнула, избавляясь от пелены. Рядом с братом появился Зоран. Волосы его уже до плеч доросли, а на щеках и подбородке поросль появилась. Ещё пару зим, и совсем мужчиной станет. Рокель же оставался юнцом, хотя в росте за последние месяцы сильно вымахал и брата начал догонять.

– Что батюшка сказал?! – с большей строгостью спросил Зоран, однако взгляд был не менее испуганным.

Ена невольно икнула.

– Говорил я, что тоже надо идти! Будь мы там, он бы помягче был! – обвиняюще бросил Рокель брату.

Ена замотала головой и во все глаза уставилась на собравшихся: что проходящие мимо стражники, что женщины с кухни и, кажется, даже пробегающие мимо куры – все смотрели на Ену. Повисла тишина, все затаили дыхание, прислушиваясь к разговору и напряжённо дожидаясь ответа.

– Да глупость какая-то! – внезапно вспылил Зоран. – Я поговорю с отцом, а ты тут стой. Ену никуда не пускай!

Старший княжич замер, когда девочка вцепилась в его руку.

– Н-нет, – с трудом выдавила она. Не намеревалась никого пугать своим молчанием ни раньше, ни сейчас. Просто волнение горло сковывало, боялась что-то не то ляпнуть, но она хотела научиться говорить открыто. Князь велел. – Я остаюсь, милостивый государь позволил остаться. Княжной и сестрой вашей звать не будут, но жить в тереме разрешил. Как и раньше работать и помогать буду. Князь наказал двор защищать, как все делают, потому что это и мой двор.

Зоран, Рокель и все остальные застыли, забыв то ли вдохнуть, то ли выдохнуть, впервые услышав от Ены больше пары предложений за раз. Внезапно прозвучал первый вздох облегчения, за ним все расслабились. Мужчины и женщины вновь заторопились по своим делам, куры разбежались, спасаясь из-под ног.

– Перепугала, дурная! Сразу сказать надо было. Чего рыдать-то! – прикрикнул Зоран, как-то тяжело оперевшись на резные перила лестницы у входа.

Раньше она бы сжалась, отступила в тень, голову свесив, но в этот раз с губ сорвался смешок. Сам собой вышел. Зоран с Рокелем глаза округлили, а Ена снова издала незнакомый ранее звук и рассмеялась. Рыдала и смеялась, пока не взвизгнула, получив за шиворот охапку снега от Рокеля. Теперь и братья хохотали.

Глава 4. Настоящее

Морана работала без отдыха. И если вначале это восхищало, то спустя дни стало походить на отчаянную одержимость. Они прошли лес, встречая как бездыханные трупы, так и слоняющихся вялых мертвецов. Они миновали деревушки, сожжённые и опустевшие. Они пересекли широкие дороги с брошенными обозами и растерзанными подле них семьями. На протяжении всего пути их сопровождали тишина, редкие хрипы мертвецов да звуки собственного дыхания.

Морана всегда делала одно и то же. Наклонялась, хватала оставшиеся нити, тянула, резала и шла к следующему телу. Её синий сарафан всё больше темнел от чужой крови, а накинутый на плечи плащ поистрепался.

Ена помогала, как могла. Покорно следовала за богиней зимы и смерти, повторяла за ней, с беспокойством поглядывая на Морану. При свете дня её глаза становились карими, а в сумраке светились голубым гневом. Чем больше смертей богиня видела, тем отчаяннее свирепела, однако на Ене своей ярости никогда не срывала. Наоборот, на девушку глядела с немой благодарностью, интересом или же усталой улыбкой.

Ена не узнавала окружающий мир. Привычная земля под ногами чаще состояла из заледеневшей грязи, пожухлой, пропитанной кровью травы или сожжённых останков. Встречные леса будто ощетинились, растопырив голые острые ветки. Свинцовые грузные тучи не пропускали солнца. Увиденное напоминало безжизненную и выцветшую картину тех земель, по которым люди ходили при её жизни.

Ена рухнула на колени от усталости, Морана замерла и обернулась. По её губам вновь скользнула тень понимающей улыбки.

– Воды? – спросила она, и Ена закивала, моргнуть не успела, как в руках богини привычно появился бурдюк. Ена поблагодарила кивком и жадно приникла к горлышку.

Первые сутки шла она за богиней безропотно, без отдыха резала и резала чужие нити, пока спазм в пустом желудке не стал невыносимым. Голова закружилась, ноги перестали держать, и девушка отключилась, а очнувшись, получила выговор от Мораны. Богиня ни голода, ни холода не чувствовала и пределов человеческих не понимала. Ена же и раньше слабостей своих показывать не любила, а перед богиней смерти и вовсе стало страшно.

С тех пор Ена если голодна – говорит, если жажда мучает – просит воды, если устала, то останавливается. Морана всё, что нужно, ей даёт, из ниоткуда пищу да напитки сотворяет. Может, и одежду новую Ена могла попросить, но постеснялась и пару дней назад взяла сухие штаны и новую рубаху с кафтаном из встреченного обоза. Мёртвому мужчине одежды уже не пригодятся.

– Ещё чего желаешь? – мягко уточнила Морана.

– Тепла.

Просьба была новой и, судя по всему, для богини внезапной и непонятной. Она оглядела опушку в сгущающихся сумерках: ни тел, ни животных, ни оживших мертвецов. Сделав одно движение руки, богиня щёлкнула пальцами, и в паре шагов от Ены загорелся скромный костёр. Девушка протяжно выпустила воздух, зажмурилась от вспыхнувшего света, но, подобравшись к пламени ближе, протянула руки. Ладони обдало потоком тёплого воздуха, и Ена задрожала сильнее, ощутив, насколько же холодно вокруг.

– Я умерла, верно? – У Ены были дни, чтобы обдумать, вспомнить свои последние мгновения, наполненные болью и бесконтрольно вытекающей из раны кровью. Она помнила онемение, слабость, сонливость и холод. Помнила свой конец.

Аккуратно подобрав перепачканный сарафан, Морана села на старый пень. Тяжело опустилась с тихим вздохом, и Ена лишь удостоверилась, что и богине знакомы усталость и бессилие, просто держаться она способна дольше. Эти слабости делали Морану более… живой и человечной. Радовали Ену, а затем пугали, ведь если у богини смерти есть предел, то как им со всем справиться?

Взгляд Мораны был спокоен, когда она согласно кивнула, отвечая на вопрос.

– А это… наказание за мои грехи? Тёмная сторона Нави? Впредь мне бесконечно ходить и на мертвецов смотреть?

Богиня одарила её снисходительной улыбкой.

– Неужели ты много нагрешила, что уверена в наказании? – прозвучал насмешливый вопрос.

– Достаточно, – со всей серьёзностью ответила Ена, стараясь не вспоминать о том, сколько жизней отняла, сколько судеб испортила.

Все они заслужили её месть, но и она за содеянное заслужила наказание. Знала, что расплата придёт, хоть и надеялась, что не так скоро. Морану её уверенность не впечатлила.

– Ты умерла, но это не Навь. Я сумела тебя вернуть.

– Почему именно меня? Разве нет кого важнее, разве… не князь… любой князь или воин пригодится больше.

– Помнишь, что я о мертвецах тебе рассказала? О нитях жизни?

Ена кивнула и обхватила себя руками: долгожданное тепло разлилось по телу. В первые дни совместного путешествия Морана поведала о царе и царице подземного царства, про их любовь к богатствам и о том, что скопившиеся мёртвые тела выбрались, потревоженные дрожью земли. И с тех пор покойники оживают, точно заражённые неведомой болезнью. Теперь далеко не все умершие уходят к Моране, как должны, многие души остаются, прикованные к погибшему телу из-за не до конца порванных нитей. Держ