Оглавление

1. Что еще добавить?
2. В полемике с Довлатовым. Предисловие Елены Сафроновой
3. Часть I  События
   1. «Ла-ла-ла, мы взойдем на пьедестал!»
   2. «Зима, Мария, пустота»
   3. «ОстатьСя в России — быть болью еЁ»
   4. «Царская башня». Выставка Павла Рыженко
   5. «Серенькая лошадка» Оли Кузнецовой
   6. «Талантливость читателя — это его чуткость»
   7. Между реализмом и фантастикой
   8. 10 лет без Валеры
   9. Шекспировские чтения
   10. Оркестр мечты
   11. «Ломаю слов подмоченные спички…»
   12. «О чем поет ночная птица…»
   13. 2020-й. Вечер памяти Валерия Прокошина в Булгаковском
   14. Беседы о художественном переводе
   15. Поэзия без понтов и рисовки
   16. Онегин-блюз
   17. Рискованное мероприятие
   18. «Все любовь, что ни спросите!»
   19. Астры и «Профиль чЁртика на штукатурке»
   20. Это был диалог
   21. Праздник узнавания
   22. И отрастали пейсы у меня…
   23. Счастливый человек
   24. Новый год в Булгаковском
   25. Не стреляйте в летописца
4. Часть II  Люди
   1. Найти новое поколение писателей
   2. Бастион защиты от смуты
   3. «Вместить невместимое»
   4. Наталья Лясковская: «Поэты — они без кожи живут»
   5. «Поэзия… Это Божья милость»
   6. Голос нашего времени
   7. Оправдание юбиляра
   8. «Прими меня, моя Россия»
   9. Тернистый путь изобретателя
   10. «Скважина испытывала нас»
   11. Жизнь без зазубринки
   12. Известняк или бивень мамонта?
   13. Андрей Тарасов: какой человек, такая и фотография
5. Часть III Книги
   1. Колокольная для Донбасса
   2. Прикосновение к обреченности
   3. Говорение с преодолением
   4. По спирали
   5. Не от мира сего
   6. Как-то раз ДИХ БИЛ ДИП
   7. Вселенная любви и стрекоз
   8. Поэтический сценарий Арабова
   9. Из пукта А в пункт Ц…
   10. Двенадцать меток и один постскриптум
   11. Тайны и загадки зашифрованного псевдонима
   12. «Чудо — это ответ на любовь»
   13. Памятник неизвестному поэту
   14. Дневник одного года
   15. «Прозорлив — значит спасен»
   16. Чифир для чайной церемонии
   17. Острова Кати Капович
   18. В дымчатых полутонах пессимизма
   19. Каденция для трубопровода с оркестром
   20. Библейские мотивы Александра Кабанова, Или «После прочтения сжечь»
   21. Кулунда изменчивого мира

В полемике с Довлатовым.
Предисловие Елены Сафроновой

«Я перелистывал „Дневники“ Алексея Вульфа. О Пушкине говорилось дружелюбно, иногда снисходительно. Вот она, пагубная для зрения близость. Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!»

Так писал Сергей Довлатов в повести «Заповедник» о буднях Пушкинского музея-заповедника на Псковщине. Произведение это стало культовым отнюдь не только для «довлатоведов». Огромную эстетическую и социальную, не побоюсь этого слова, ценность имеют по сей день обозначенные Довлатовым «болевые точки» амбивалентности (если говорить мягко) бытования искусства в обыденной жизни, культурного просвещения и восприятия художника обществом. Фразой о гениях и их знакомых Сергей Донатович четко сформулировал и «застолбил» ту известную нам всем и привычную ситуацию, когда окружение пытается зрительно «приуменьшить» масштаб незаурядной, яркой личности — то из близкородственных чувств, а то из нездоровой конкуренции…

Но из этого фактически правила, к счастью, встречаются исключения. Исключения — авторы и исключения — книги. Одну из таких книг-исключений — сборник статей Владимира Пимонова «Что еще добавить? События. Люди. Книги» — читатель держит в руках. И я рада поздравить обе стороны с этим достижением — с тем, что автор и его аудитория вновь «нашли друг друга»! Большая часть материалов, составивших книгу Пимонова, уже ранее выходили в периодических литературных изданиях, на сетевых порталах культурного профиля или появлялись на странице Владимира в facebook, неизменно вызывая прилив лайков и оживленное обсуждение публики. Теперь лучшие — не лучшие (на мой взгляд, все работы Пимонова одинаково качественные), но самые, вероятно, дорогие автору тексты собраны под одной обложкой. Именно в такой конфигурации, как гласит подзаголовок. Первая часть — «События» — это горячие, непосредственные отклики на факты культурной жизни Москвы и Подмосковья. Вторая часть — «Люди» — интервью с деятелями культуры; причем как обладающими всероссийской известностью (Сергей Филатов, Леонид Бородин), так и сергиево-посадскими авторами Валерием Голубевым, Еленой Михайленко и другими. У интервьюера в отношении каждого из них присутствует неподдельный человеческий интерес — а это залог успешного, проникающего в глубины чужой личности интервью. Наконец, третья часть, «Книги» — подборка рецензий, написанных автором за нулевые-десятые годы.

Но прежде, чем представлять книгу, которую читатель готовится «усвоить», необходимо сказать несколько слов об ее авторе. Член Русского ПЕН-центра Владимир Пимонов — человек, обладающий несколькими профессиями (по первому образованию — геолог, по долголетнему стажу работы — журналист) и многими дарованиями. В библиографии Пимонова сегодняшний сборник статей — отнюдь не первая печатная книга. У него выходили поэтический сборник «Гудели шмелики» и сборник малой прозы «Пастушьей сумки патерик» (похоже, жанр короткого высказывания — основной для автора), а еще прелестная автобиографическая повесть «Папа и голуби», также составленная из самостоятельных завершенных очерков, соединенных в цельную панораму, как бусинки сливаются на нитке в привлекательное ожерелье.

Мы познакомились с Владимиром в начале XXI века, когда он был очень своеобразным поэтом и главным редактором самобытного южнорусского литературно-публицистического журнала «Родомысл», который печатал не только стихи и прозу талантливых авторов Донбасса и русскоговорящих украинских территорий, но и общественно-значимые очерки о культуре, быте, политической обстановке этого региона. Жизненные обстоятельства прекратили существование «Родомысла». Но журналистское неравнодушие Владимира Пимонова и внимание к деталям, из которых складывается картина мира, никуда не делись. Более того — со временем они привели автора к деятельности арт-критика, для которого вехами прожитых дней становятся художественные выставки, творческие вечера, концерты, прочитанные книги, просмотренные фильмы…

Кто-то недоуменно пожмет плечами: обычная работа журналиста, поденщина, что в ней такого, заслуживающего отдельной книги?.. Позволю себе не только не согласиться с этим гипотетическим возражением, но и даже предположить, что и упомянутый выше Сергей Довлатов тоже поспорил бы. Ведь его лаконичные зарисовки «Соло на ундервуде» и «Соло на IBM» вошли в золотой фонд русского нон-фикшна.

Кстати, со дня смерти Сергея Донатовича в 2020 году исполнилось 30 лет. Книга Владимира Пимонова выходит в том же году. По-моему, это не случайное совпадение. Смотрите, как совершенно по-довлатовски начинается заметка Пимонова «Шекспировские чтения» от 2017 года: «В пятницу мне подарили блокнот. Лучше, конечно, если б это был ежедневник в кожаном переплете. Тем не менее сам посыл заслуживает похвалы и закрепления традиции. Представляете, каждую пятницу — ежедневник или, в крайнем случае, — блокнот. Пусть даже карманный. Вот такая мелочная, можно сказать, крохоборская у меня позиция. Такая, впрочем, как у Шекспира!..»

По-моему, Владимир Пимонов писал свои отзывы на вечера, встречи и книги с целью доказать: творческий человек способен верить, что его знакомые — если не гении, то значимые фигуры в своей сфере искусства. Более того, он настойчиво проводит мысль, что нормальное, естественное желание творческого человека — показать это своеобразие, эту самодостаточность, эту литературную, живописную, певческую прелесть собратьев по цеху. Слово «знакомые» я употребляю, разумеется, не в значении «родства-свойства», а в смысле духовной близости и взаимопонимания. Скажем, как литературный критик Владимир Пимонов не работает «на конвейере», а выбирает из неоглядного (и порой довольно мутного и капризного) потока текущей литературы лишь такие тексты, что вызывают в нем живой отклик — прежде всего эмоциональный. «Название книги приятно цепляется за язык звуком «л». «Моль для гламура». Такое себе мелодичное молдаванство. Помните, «…меланколиедульчемелодие»? Из репертуара незабвенной Софьи Ротару», — так начинает он, к примеру, рецензию на роман в рассказах современной писательницы Лидии Скрябиной. «…исповедь» заставляет трепетать душу», — говорит о первой части поэтического сборника Ольги Аникиной «Кулунда», которая называется «Вместо исповеди».

Критические отзывы Пимонова нельзя называть рецензиями в строгом жанровом понимании — они всегда очаровательно субъективны и не гнушаются сломом канонов, даже разговорным стилем (излюбленное слово нашего рецензента — «фишечка», прошу любить и жаловать). Зато в этой вольности он может ближе подойти к духу и букве описываемой книги, которая при таком подходе становится не «объектом рассмотрения», а поводом для переживания. Владимир Пимонов — из тех читателей, которые для изложения поэтики другого изобретают собственную поэтику. Причем поэтичность присуща критическим текстам Пимонова, даже если речь о прозаиках. Среди интересующих его авторов — Юрий Арабов, Борис Евсеев, Александр Кабанов, Андрей Коровин, Катя Капович и многие другие «постоянные величины» современной русской литературы со всего мира. И в каждом отдельном случае Владимир видит нечто, не замеченное или недооцененное прочими рецензентами: «У Капович все картинками. И картины эти далеки от абстракции, додумывать ничего не надо, все зримо и ясно. Потому что включен свет и все видно»; «Кабанов пишет — ни много, ни мало — свой вариант Библии. Он как бы переосмысливает Книгу Книг, прививает ее на украинскую почву, к современной истории Украины и России. Делает это смело, дерзко и страстно на своем невероятно образном русском языке»; «По структуре книга Арабова напоминает собой сценарий. И это естественно, ведь творчество Юрия Николаевича, заведующего кафедрой драматургии во ВГИКе, мы знаем, прежде всего, по его блестящим работам в кино. …Так и здесь, возможно, „Огонь“ являет собой предтечу гениального сценария». За эти пристальность взгляда и благородство посыла хочется сказать Владимиру Пимонову большое спасибо — и предоставить, наконец, читателю возможность углубиться в книгу.

P. S. Не скрою: в данной книге есть рецензии и на мои труды. Не кривя душой: мне это приятно. Но еще более приятно, что кто-то, наконец, делом опроверг блестящий афоризм Сергея Довлатова.

Елена Сафронова, литературный критик, публицист, прозаик

Часть I 

События

«Ла-ла-ла, мы взойдем на пьедестал!»

(О посещении футбольного матча
«Спартак» — «Ростов» в октябре 2016 года)

Сумасшествие таки произошло, точнее, я к нему прикоснулся, окунулся даже. В общем, побывал я на футбольном матче. Афиша такая: «Спартак» — «Ростов». Последний раз на настоящем футболе я был в 1985 году в «Лужниках». Тогда в финале Кубка СССР играли киевское «Динамо» и донецкий «Шахтер». Народу, помнится, было немного, сидели на деревянной скамейке, вроде бы даже семечки щелкали. Сейчас футбол другой. В командах полно иностранцев, да и само действо напоминает эстрадное шоу.

Но обо всем по порядку. Утром накануне матча у нас в Сергиевом Посаде я ходил в магазин мимо нашего стадиона «Луч», на котором мяч гоняли какие-то мужики. Гоняли самозабвенно, с полной отдачей. Я даже остановился посмотреть на минутку. Почему-то вспомнились слова какого-то отечественного современного тренера о том, что Россия не футбольная страна. Почему не футбольная? Очень даже футбольная.

Это доказал спартаковский красавец-стадион. Нашел же «ЛУКОЙЛ» деньги, точнее, не пожалел. Ехал туда не болеть, а скорее — на экскурсию. К тому же на Донбассе, где я родился, к московскому «Спартаку» всегда было отношение несколько предвзятое, даже презрительное. Поэтому подспудно я желал победы «Ростову». Ведь Ростовская область рядом с Донецкой –можно сказать, почти земляки. Хотя какие там земляки? У руля — туркмен Курбан Бердыев, полузащитник — колумбиец Нобоа, защитник — испанец Навас. Все-таки никогда мне не привыкнуть к легионерам в нашем футболе. Но, в конце концов, не это главное. Главное, я не поленился потратить свой выходной и, как сказал пригласивший меня на матч Саша (кстати, очень преданный и отчаянный болельщик «Спартака»), мол, вы начинаете светскую жизнь.

И знаете, я не пожалел. Хотя сам футбол у меня вызывал, скорее, улыбку — ей-богу, мужики-любители на «Луче» играли куда веселее и без всякой подлинки. Поразил стадион, а еще больше — фанаты. Уже в метро они начали дружно лужеными глотками распевать песенку с незатейливой рифмой «Оле-ола, Спартак-Москва». Практически все с красно-белыми шарфиками, у некоторых они были повязаны на рукаве, как у похоронной команды. У стадиона поразила своей нелепостью фигура гладиатора с мячом, видимо, таким скульптор представил себя легендарного Спартака — борца с римским режимом за свободу рабов.

При проверке билетов — пришлось поднять руки и развести их в сторону — такие правила: каждого пришедшего на стадион нужно обыскать. Да, на билете была написано: «Мы все одной крови». «Ой, не знаю, не знаю», — подумалось мне.

Перед началом матча заводил публику диджей, который бегал по полю с листочками и микрофоном. Тут же ходили люди в зеленом — было такое ощущение, что собирают окурки. Тем не менее на душе, как и на стадионе, было светло и радостно. Вот специально отведенная зона для инвалидов, вот туалет, вот небольшая кафешка, где можно купить чай, пепси, бутерброды. Правда, только по безналу. Кстати, чашечка чая в бумажном стаканчике — 100 рублей. Говорят, когда-то она стоила 85, но типа Федун округлил.

Наконец, вышли футболисты обеих команд, причем выстроились так, что спинами, точнее попами, стояли ко мне. Оно и понятно, на той стороне сидит начальство и вип-гости, к ним лицом надо. Потом с 90-летием поздравили Никиту Симоняна — икона клуба, однако. Он бодренько пнул пару раз по мячу в сторону той и другой команды. На фанатской трибуне в это время развернули внушительный плакат: «С юбилеем, Никита Павлович! Человек-Футбол!»

Наконец, началась игра. Фанаты стали прыгать, как на Майдане. Так они и пропрыгали весь матч. Всю игру не замолкал барабан. Пелись песни, жгли дымовушки. Но футболистам было по фигу, они ходили по полю и били друг друга по ногам, иногда по голове. Из фанатского репертуара (это было, пожалуй, самое интересное): «Ла-ла-ла, мы взойдем на пьедестал!», «Пусть боятся кони и немытые бомжи». Кто не знает, «кони» — это футболисты и болельщики ЦСКА, «немытые бомжи» — зенитовцы. Прикольно было видеть, как все дружненько начинают, что называется, шелестеть ручками (как мне сказали, по примеру дортмундских болельщиков), или выкрикивать под барабанный бой знаменитый «Хук!» (позаимствовали у исландцев на последнем чемпионате Европы), или дружно раскручивать шарфики над головой. Напротив спартаковских фанатов в угловом секторе ютились «болелы» «Ростова». Они развернули свой плакат с надписью на латинице «Ultras». И тоже пытались прыгать, но недолго. И не то чтобы «Ростов» плохо играл –просто, видимо, ленивые.

Понравилась перекличка трибун, выкрикивавших нецензурные, но забавные фразы «Е-ать коней!» или «Красно-синие ган-оны!» (потом сами себе аплодировали). Эта перекличка предназначалась ЦСКА. Хотя странно, играли-то с «Ростовом». Но, как мне объяснили, таким образом спартаковские фанаты давали понять ростовским футболистам, что они вообще не команда и их считают выскочками-провинциалами. Ну, выскочки не выскочки, а победить «Ростов» спартаковцам явно помог судья, который удалил двух ростовчан. Как кто-то сказал, таким образом «Газпром» рассчитался и отдал должок за несправедливый пенальти в предыдущей игре с «Зенитом». И болельщиков «Спартака» это явно устраивало. В конце концов, безликая игра их команды забудется, а результат останется. К тому же «Спартак» продолжает идти на первом месте в чемпионате России.

После игры нужно было успевать на электричку, в метро пришлось пробежаться, еще даже подумалось, что я бегаю быстрее, чем футболисты, играющие в высшей лиге.

В электричке, в первом вагоне, на стене был наклеен рекламный плакат, на котором изображалась ж-па в джинсах, а на сиденьях ближе к выходу все было залито кровью. Резали кого-то, что ли? Получилась вполне зловещая перекличка со словами на билете «Мы все одной крови».

Октябрь 2016

«Зима, Мария, пустота»

Уж коли взял с собой листочки, на которых к тому же что-то записывал во время действа, то надо отчитаться. В общем, о творческом вечере Маши Ватутиной. Моноспектакль под названием «Зима. Мария. Пустота» проходил в Театральном зале Булгаковского дома. 7 ноября. Душа требовала революции. Хотелось парада и демонстрации. И Москва (и Московская область тоже) эту «революцию» получила по полной. От моей работы до Булгаковского дома — пройти-то всего ничего, минут 10—15 прогулочным шагом. Но я поступил разумно — пешком не пошел. Решил воспользоваться троллейбусом. Рядом с остановкой в ожидании общественного транспорта началась настоящая бомбардировка — ребята из ЖКХ сбрасывали снег и лед с крыши. Было стремно. К тому же то и дело норовили обрызгать проезжающие мимо автомобили. Еще подумалось — все они едут на вечер к Маше, послушать стихов. Забегая вперед, скажу, что так оно и получилось — к началу представления зал был практически полон. Попробовал подсчитать зрителей — где-то ближе к восьмому десятку сбился со счета. Вот это да! Практически ночь, морось, с крыш падают ледяные глыбы, скользко, а люди хотят слушать поэзию. Вообще, Мария Ватутина, судя по всему, притягивает к себе такие аномалии. В июне во время проведения турнира поэтов на Красной площади (где Маша стала победителем) погодка была еще та — ветер, холодный дождь. Видимо, для Маши это нормально.

В Булгаковском я появился одним из первых. Зал пуст. На сцене: скамейка, маленький столик, вешалка, два микрофона, в качестве задника — экран. И Мария уже здесь — сосредоточена, красива. Перед ней листы со стихами, похоже, она мысленно их перечитывает, готовится. В фойе приобрел у Володи (сына Марии) книгу, к ней еще полагался авторский диск (как сказала Маша, «не судите строго, это моя самодеятельность»). Взял автограф, расцеловался с автором и поспешил занять место поближе к выходу (мне ведь предстояло еще успеть на электричку). В заявленное время (20:00) спектакль не начался. Обычное дело, шептались между собой знающие зрители, пока не придет Андрей Коровин, мероприятие не начнется. Но вот Андрей появился на сцене — представил автора, рассказал о турнире поэтов на Красной площади и его организаторах, попросил отключить мобильники и не аплодировать (просьба Маши) между стихотворениями. Потом выступил Игорь Волгин — «прекрасный наставник и старший друг», у которого Мария занималась на семинаре в Литинституте. Игорь Леонидович предложил на следующем турнире поэтов на Красной площади читать стихи с Лобного места, он также вспомнил, что с появлением Маши на семинаре «поднялась планка разговора», что ее поэзия «совпала с нервом времени», что Мария Ватутина — «крупное явление в современной поэзии». У нее сложный творческий путь, при этом она все время развивается, в каждом стихотворении «дает необычное нравственное состояние…».

А потом в зрительном зале погасили свет. Зазвучала балалайка (кажется, Архиповский в записи). На фоне музыки Мария Ватутина начала читать стихи. Чуть с хрипотцой, кисть правой руки постоянно в движении — как бы помогает чтению.

Это был настоящий спектакль настоящего актера, игравшего роль поэта. Не скажу, что мне это близко (мне, честно говоря, больше нравится, когда автор читает просто, даже без выражения, без актерских приемов — но это мой личный забобон). Тем не менее понравилась сама задумка, режиссерская, так сказать, смелость. Исполнение нескольких стихотворений (про Воронина и про Уланову), а также удивительные песни (особенно про маленький цветочек!) тронуло и заставило содрогнуться. Маша продемонстрировала три, точнее, четыре, подачи своих стихотворений: наизусть, с листа, с экрана (в виде поэтического клипа) и в качестве песни. Вот некоторые цитаты, которые я успел записать в темном зале: «душа беременна победами», «помешивая в чугунке слова», «смерть — первооснова тверди», «как пытали нас в роддоме», «Воронин был не белое крыло», «я готова стоять на голом известняке».

О песнях. Это очень самобытно и с какой-то народной напевностью, надрывностью. Низкие ноты в исполнении Марии Ватутиной — это нечто…

Но, к сожалению, мне нужно было спешить на электричку, убегал под удивительную песню «У меня есть тайна» (помните, в исполнении Утесова?), которую пел специальный гость — Ринат Джанибеков — Машин ученик…

До метро и по метро, по эскалатору и по переходу бежал бегом. В голове звучало: «Ой, лада моя, ой, лада моя». На электричку успел впритык, уселся, сразу же достал Машину книгу и начал читать.

Ноябрь 2016

«ОстатьСя в России — быть болью еЁ»

Какой вкусный чай в Булгаковском доме! Так и называется — чай Булгаковский с ягодами и добавлением магии. К магии я отношусь скептически, к Михаилу Булгакову — с уважением, а Валерия Прокошина — просто люблю. Поэтому когда Андрей Коровин пригласил на вечер памяти Валеры в Булгаковский дом, я, конечно же, согласился. Перед вечером у меня было много времени. Чтобы как-то убить его, ездил по кольцевой, думал о том, что сказать о Валере, какие стихи прочесть. В голову ничего не лезло. Вспоминались редкие встречи, как мы пили пиво на Гоголевском бульваре, или первая встреча в театре Луферова «Перекресток» на Соколе (был такой), туда мы зарулили с Сашей Кабановым… Потом в голову почему-то пришла строчка из Салмана Рушди «Что важнее — любовь или истина?». Подумалось, почему опальный писатель противопоставляет эти понятия и что бы по этому поводу сказал Валера — у него, мне кажется, любовь и истина были бы тождественно равными, как говорят математики, величинами… Вот с такими мыслями я вышел на Маяковской, и мне в глаза сразу бросились здоровенные буквы, подсвеченные лампочками — ЛЮБОВЬ. Я был ошарашен. Не успеешь нормально подумать, а вот и знаки, вот и любовь. Ко мне подбежал какой-то парнишка, всучил мне флажок-триколор, предложил пожертвовать денежку больным раком. Опять знаки. Валера-то умер, борясь именно с этим недугом. Я достал мыльницу, стал фоткать и ЛЮБОВЬ, и того паренька. Но молодой человек замахал руками, надвинул на голову капюшон с возгласом «Вы чего!» — отвернулся. Подумалось, может быть Рушди все же был прав?..

Но нужно идти в Булгаковский… Было душевно и тепло. Хотя я помню, когда Валера говорил, как ему тяжело здесь читать — «будто давит что-то, себя не слышу». Все же, думается, это у него было разовое впечатление.

Вечер открыл Андрей Коровин.

Дальше Андрей рассказал о том, что Валерия Прокошина нет с нами 8 лет. Что за это время удалось организовать несколько публикаций. Валерий, живя в провинции, стал настоящим столичным поэтом. В 2014 году была учреждена Прокошинская премия, нацеленная на поддержку талантливых людей из глубинки. В планах у организаторов издать большое избранное Прокошина, куда можно было бы включить, кроме стихов, еще и прозу, пьесу, сказки — ведь многое еще остается неопубликованным.

На вечере выступила Алина Симонова. Она исполнила две песни на стихи Валеры. Одна из песен прозвучала достаточно необычно — как речитатив — завораживая:

А потом проживаешь век, словно вечный бой,

Как и все — грешный.

Собираешь камни и носишь везде с собой,

Глупо, конечно.

Наталья Никулина из Обнинска, занимающаяся публикациями Прокошина в Калужской области, рассказала о региональном журнале «ЛиФФт». «В Обнинске Валерия Прокошина знали меньше, чем в Москве. Точнее, меньше понимали, — констатировала Наталья. — Поэтому так важно, чтобы о нем как о большом поэте знали, прежде всего, земляки». Вызвал улыбку рассказ Никулиной о том, как однажды было организовано совместное выступление музыкантов, исполняющих классические произведения, и Валерия Прокошина. На этом мероприятии Валерий прочел стихи из своего цикла «Высокое порно», чем ошарашил музыкантов. Некоторые из них не понимают его стихи до сих пор.

На вечере также выступила первая победительница Прокошинской премии — Ольга Шилова из Мещовска Калужской области.

Свое «скромное видение» о судьбе поэта высказал Леша Ефимов. «Валеру убила любовь к Родине, — заметил он. — Сколь сильно он ее любил, столь сильно и ненавидел. В этом разрушающем противоречии невозможно долго находиться. Но печаловаться об этом смысла не вижу. Смерть — начало нового пути». У Леши за спиной был шаманский бубен, стихи из книги Прокошина он читал, подсвечивая себе фонариком.

Подохнуть в России — стать прахом ее.

Как сладко:

Большое впечатление оставило выступление Татьяны Квашниной из Боровска. Она привезла с собой много архивных материалов. Квашнина высказала свою догадку о причине раннего ухода поэта. «У него была Муза. И страдания его были очень велики. Умер он из-за нее», — такими словами Татьяна начала рассказ о великой женщине — Людмиле Георгиевне Киселевой. Будучи с детства прикованной к инвалидному креслу, — последние несколько лет она вообще не встает с постели — Людмила Киселева ведет (до сих пор!) большую общественную работу. Она организовывала восстановление храмов в Калужской области, добивалась для обездоленных детей-сирот, больных ДЦП, проведения уникальных операций, находила для них родителей. Опекала четыре детских дома, сама создала с нуля детский центр для обездоленных детей, в котором, кстати, работал социальным педагогом и Валерий Прокошин. Людмила — великолепный художник, вокруг нее всегда были люди творческие, талантливые. Именно у нее на квартире по улице Володарского, на дверях которой долгое время красовалась надпись «Миру — мир!», Валера читал свои первые стихи. Их переписывали от руки и увозили, как какую-то драгоценность, в различные города страны. Татьяна Квашнина показывала эти пожелтевшие листочки со стихами. Она также привезла с собой первые его публикации, которые были сделаны в Боровской городской газете «За коммунизм».

В заключение вечера Андрей Коровин высказал мысль о том, что творчество Валерия Прокошина делится на два периода — ранний и поздний. И если ранний период говорит о недюжинном таланте поэта, то уже в конце жизни его голос зазвучал на полную мощь, его стихи стали классикой.

Февраль 2017

«Царская башня».
Выставка Павла Рыженко

Побывал на выставке художника Павла Рыженко. Честно говоря, давно искал встречи с его картинами, с его творчеством. С самим художником встретиться уже не получится. Он умер два года назад. Ему было 44.

Адрес выставки — Комсомольская площадь, дом 2, «Царская башня». Шел, собственно, на ориентир Царской башни — то есть метро Комсомольская, Казанский вокзал. Вышел из метро. Ветрено. Мелкий, косой, противный — то ли дождь, то ли крупинки снега, то ли то и другое. Вот-вот наступят сумерки. Куча народу. Кому на электричку, кому на поезд, кому на автобус — кто-то едет в Ульяновск, кто-то в Самару (эх! Самара-городок, беспокойная я!). Ну, а я ищу Царскую башню, я хочу видеть картину Рыженко «Зонтик». Помните такую? У расстрельной стены лежит женщина, над ней стоит девочка — маленькая — держит над трупом матери зонтик. Держит и улыбается. А ветер — как сейчас — рвет этот зонтик у нее из рук…

Справа что-то забибикало, это трактор со скребком. Мы — люди, толпа — мешаем ему сгребать снег. «Где же Царская башня?» — спрашиваю у охранника. Оказывается, это здание Казанского вокзала, первый подъезд. На входе обычная проверка: рюкзак, пожалуйста, на движущую ленту, его просветят (вдруг бомбу везу), плюс по тебе еще проведут какой плоской штукой — тоже что-то ищут. Ладно, чего я взъелся — обычные меры безопасности. Вокруг снуют пассажиры с сумками, чемоданами, баулами. По громкой связи объявляют время отправления поезда. Как в этом вокзальном хаосе найти выставку? Спрашиваю у полицейского. Представляете, он не удивляется и даже в курсе. Идите, говорит, прямо в конец здания, там будет зал ожидания, справа увидите дверь, в нее входите.

Перед походом на Казанский вокзал поделился сомнениями с коллегой — мол, такой классный художник, и в таком, мягко говоря, нереспектабельном месте, там и посетителей, наверное, никого не будет. Как же я ошибся! Да, пришлось пройти через весь вокзал, сквозь зал ожидания, сквозь сидящих и спящих на чемоданах людей. На ум почему-то пришли слова «сирота казанская». Почему? Трудно сказать. Но вот вожделенная дверь. Никаких зазывающих баннеров и объявлений. Такая себе партизанщина. Захожу — и обалдеваю. Прямо на меня из картины «Фотография на память» смотрит император-мученик Николай. Слева женщина — продает входные билеты. Стоимость 50 рублей! Справа и слева довольно просторные залы и много посетителей. Как потом расскажет сестра жены художника, выставка идет с 4 октября, за это время ее посетило более 3,5 тысяч человек.

Спрашиваю, можно ли фотографировать. Отвечают: конечно. Просмотр выставки начал с гардероба (он там, за стеночкой — махнула рукой улыбчивая билетерша). Из гардеробщиков — Константин Великий, который на картине. Император как бы пообещал, что после сражения у Мильвийского моста он целиком и полностью посвятит себя наблюдению за сохранностью верхней одежды. Выхожу в зал, похоже, что на фоне произведений, посвященных Александру Невскому, запланировано какое-то выступление. Так и есть, говорят, что вот-вот начнется спектакль. Уже стоят стулья, организуется свет и звуковая аппаратура, под ногами провода (смотрите, не зацепите). Рядом с картиной «Невская битва», на которой князь Александр отирает свой окровавленный меч посланием шведского властителя Биргера, стремянка, тут же какие-то поэтически-возвышенного вида молодые люди обсуждают какую-то пьесу. Картины вот-вот должны завесить марлевой тканью. Видимо, они будут мешать предстоящему спектаклю. Поэтому я тороплюсь и стараюсь, пока их не завесили, впитать в себя аромат, краски, персонажей — среди них татарский князь Сартак и наш Александр Невский. Они сидят в степи, Сартак опирается на меч, Александр приобнял татарина за плечи, перед ними толстая книга (по всей видимости, Библия) и свеча, задуваемая ветром. В этом же зале две картины с киевским князем Святославом. В нем явно читаются черты украинского казака — с оселедцем и обвислыми усами. И удивительная по эмоциональному напряжению и трагизму работа — «Калка». Связанный киевский князь Мстислав, надменный и довольный Субэдэй, пирамида из трупов русских воинов. Говорят, «Калка» была дипломной работой Павла Рыженко. То есть основную тему своего творчества он определил еще тогда, в 1996 году. Определил тему — звучит как-то сухо, по-канцелярски. Чувствуется, что художник не просто пропускает сюжет через сердце, он живет в нем, окунается в ту эпоху, реально кажется, что у Рыженко где-то внутри запрятана машина времени, с помощью которой он путешествует по времени. Путешествует — не то слово. Путешественник видит все поверхностно, неглубоко. А здесь ощущение — будто он сам родом оттуда, что это у него в крови, на клеточном уровне. Какие руки у Сергия Радонежского (картина «Благословение Сергия») — крепкие кисти, тонкие пальцы, вздутые вены. Румянец на щеках князя Дмитрия, пока еще не ставшего Донским, и покорность судьбе, готовность к самопожертвованию.

У каждой картины подробное описание. Историческая, так сказать, справка. Впрочем, слово «справка» — тоже не совсем подходит. Разве можно называть так описание, которое начинается фразой «Удивительный сад был в Троицкой обители». Это о картине «Ослябя». Помните, героя Куликовской битвы Родиона Ослябю, одного двух из монахов, которых о. Сергий дал в помощь московскому князю? И тут же рядом «Подвиг Пересвета». Репродукцию этой картины я видел много раз. Но только увидев ее вживую, до меня дошло, что Пересвет не скачет на коне на встречу с Челубеем, а… возвращается после поединка. Он сидит прямо, глаза смотрят спокойно и сосредоточенно, из раны хлещет кровь — видимо, он только что сам вырвал из своей груди вражеское копье, вон и правая рука в крови. И конь его — смертельно раненного Александра Пересвета — везет к своим… Здесь у этих двух произведений достаточно долго находилась одна семья — отец с детьми. «Ребята, это знаменитые картины, — говорит отец. — Станьте около них, я вас сфотографирую».

Удивительно, как художник чувствует свет. При этом, как сказала сестра жены Павла Рыженко, он поначалу не смог поступить в Суриковское училище, среди придирок — неумение работать со светом. То есть та самая фишечка, которая уже через несколько лет станет его визитной, что ли, карточкой. После армии Рыженко попал в академию Ильи Глазунова — первый выпуск. Рассказывают, что обязательным в академии было изучение Закона Божия.

«В живописи придерживаюсь стиля классического реализма, — писал Павел Викторович, — наиболее глубоко отражающего суть и сам дух исторических событий, интересующих меня как художника, посвятившего свое творчество истории России».

Нужно бы еще рассказать о циклах произведений, связанных с Первой мировой войной, революцией, императором Николаем. Страшная картина «Стоход» о «прорыве в Бессмертие» гвардейцев Преображенского и Семеновского полков, которых изменническое командование бросило на колючую проволоку под германские пулеметы у реки Стоход. Эмоциональный триптих «Реквием», картина «Ипатьевский дом» — на переднем плане свеча, которая только что погасла, и от нее поднимается легкий дымок, а на заднем плане раскачивающийся на стуле боец Красной Армии. А вот моя любимая — «Валаам». Здесь просто суровый пейзаж — серая скала, свинцовое небо, река, стволы берез за рекой и крест на скале, а перед ним — костер.

На выставке я узнал, что наследие Павла Рыженко составляет более 200 полотен, семь из которых крупные, практически для каждого произведения художник сделал копию. Последние семь лет жизни Павел Викторович работал на износ, будто чувствовал, что времени у него остается мало.

Подробные, обстоятельные и эмоциональные описания к каждой из картин были написаны сыном художника Тихоном — историком по образованию. Говорят, удивительно ярко рассказывает о картинах своего мужа вдова художника — Анастасия. К сожалению, вчера ее не было в зале.

Не выставлялась на этот раз и картина «Зонтик», о которой я упоминал в начале.

«Я своим творчеством пытаюсь подтолкнуть людей к осмыслению, каждый должен сделать выбор сам, куда ему идти, в каком направлении», — говорил художник.

У входа на столе две толстенные книги отзывов, практически полностью уже исписаны. Вот последняя запись: «Это первая и единственная выставка, которая потрясла меня настолько сильно. Стоя у картины „В госпитале“ не смогла сдержать слез. Неизгладимое впечатление».

После выставки шел потрясенный. На улице вовсю уже разгулялась метель — точно такая же, как на картине «Прощание с конвоем».

Ноябрь 2016

«Серенькая лошадка»
Оли Кузнецовой

Все-таки удалось исполнить свою мечту — побывать на концерте Ольги Кузнецовой. Мероприятие проводилось в клубе «Швайн» на Бауманской. С Леной Сафроновой мы пришли туда одними из первых. И очень даже кстати, потому что удачно заняли столик — недалеко от сцены. По дороге вспоминали о том, как лет 15 назад дружная компания из Москвы в составе двух Андреев — Новикова и Коровина, а также Оли Кузнецовой и Наташи Осташевой, ну, и вашего покорного слуги нагрянули в Рязань к Лене, чтобы, переночевав у нее, рвануть в Константиново на день рождения Есенина… Незабываемая была поездка.

Вспомнились также приезды Саши Кабанова из Киева, ночные прогулки по Москве, посиделки в тесном кругу с гитарой. Говорили о стихах, о творчестве, о литературном процессе. Звучали песни. Уже тогда песни Оли Кузнецовой казались настоящим откровением. Особенно «Серенькая лошадка», ставшая своеобразным гимном сначала нашей разношерстной тусовки, потом литературного объединения «Рука Москвы» («рукомосов»).

Но это было в прошлом. Каково оно будет сейчас? Жизнь-то прошлась по каждому из нас бульдозером.

Сразу скажу, ничего не стерлось, ничего не забылось, впечатления — как 15 лет назад — светлые, чистые, незабываемые.

Нам повезло, мы попали на распевку — когда готовились микрофоны, настраивалась гитара, пробовался голос. В качестве тренинга Ольга выдала для начала «Вихри враждебные веют над нами», потом «Алёшу» (любимая песня моего детства, помните? — «Белеет ли в поле пороша»), потом проверила высокие ноты песней Высоцкого «Марьюшка» («Как забрали милого в рекруты») и, наконец, зазвучала «Серенькая лошадка». И тут — о, чудо! — в зал входят Юра Ракита (один из идеологов «рукомосов») и его супруга Алла.

Тут нужно сказать, что мероприятие в «Швайне» называлось «Деньрожденный концерт», то есть Ольга Кузнецова таким образом отметила свой личный праздник — день рождения. И торжество получилось. В зале почти не было свободных мест. Оля как всегда неотразима и удивительна, от нее веет нежностью и тихой радостью. Ее песни поражают — цельностью, музыкальностью, гармонией и поэзией. Как жаль, что такое творчество какая-то нехорошая сила выпихивает на периферию, лишает зрителя. Думается, это могло бы задавать тон в современной песенной культуре, было бы востребовано и популярно. Но… увы. Пока это только небольшой подвальчик «Швайн» и кучка (пусть даже и «могучая») друзей и поклонников. Поразили гости, принявшие участие в концерте. Классический, несколько даже старомодный, но обаятельный Владимир Бережков, энергичный блюз (как будто едешь в поезде и слушаешь перестук колес) от Евгении Браганцевой — Женя исполнила пару песен из 10-го альбома. Представляете, человек выпустил 10 альбомов. Сочинил, исполнил, записал… на собственные деньги. «Вы, наверное, и первого моего альбома не слышали», — грустно констатировала Женя. Не слышали, а зря.

Поразил Всеволод Арцинович. Цыганщина, романщина — думаю, это не совсем верные эпитеты. Это, прежде всего, артист. Две песни в его исполнении по-настоящему завели. А романс подхватил уже весь зал. «Сколько страсти, сколько муки, ты, любовь, несешь с собой…» Браво!

Своеобразным сюрпризом для зрителей стало выступление Владимира Полякова. Его «Воздушный замок» тронул. «Я хотел почистить атмосфэру, чтобы человекам полегче дышалось», «а недавно мне приснился ангел…». Это было круто.

Первое отделение заканчивала сама именинница. «Белая песня Коктебеля» — просто растрепала мою издерганную за неделю душу. «Белая музыка кружится, кружится…» Я постараюсь найти сейчас эту песню. Это нужно слушать. Желательно, конечно, вживую.

«Серенькую лошадку» Оля не планировала исполнять на концерте. Но ее таки уговорили. Пели все.