Недомерки
Короткая проза
Павел Снисаренко

© Павел Снисаренко, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Эту книгу можно (и нужно) читать с любого места. Рассказики (они же Недомерки), в нее собранные, условно делятся на следующие категории:

Мозаика детства и отрочества (раздел «Русалки», стр. 5—38)

Случаи лирических безумств (разделы «Сквозь ресницу», стр. 39—76, и «Что навеки погубила мобильная связь», стр. 77—109)

Полнометражные рассказы, разложенные на мужские и женские голоса (разделы «Нагота», стр. 111—174, и «Поэт на службе революции», стр. 339—406)

Драматургия (раздел «Сценки», стр. 177—266)

Суровые и страшные истории (разделы «Подтолкни», стр. 269—300, и «Как индейцы захватили Москву», стр. 301—336)

Памятные события из жизни великих писателей, а также предания, апокрифы, сказки (раздел «Ретро», стр. 409—472)

Фрагменты биографии великого детектива инспектора Мрачека (раздел «Инспектор Мрачек расследует», стр. 475—521)

Миниатюры, в которых автор пытается философствовать и подводить итоги (разделы «Фазы луны», стр. 523—558, и «Когда все уйдут», стр. 559—592)

Русалки

1. Дебют

Сегодня рубежный день. Я начинаю учиться. Встал в семь. В семь двадцать две за столом, открыл учебник. Упражнение номер один – подробно опишите вид за окном. Количество страниц полторы. Сосредоточился на окне. Вижу корявые пыльные деревья – четыре штуки. Унылые. За ними бежевая многоэтажка. Выгоревшая, безликая. Тоска берет, в сон клонит. Не сдаваться. Добыл бинокль, занялся подробным изучением заоконного пространства. Побродил по фасаду многоэтажки и нашел: на третьем этаже, в окне по центру, в большой банке, плавало. Заспиртованная женская голова. Я быстренько состряпал описание, как раз на полторы страницы. Ничего не упустил. Пушистые, как зимние ели, ресницы, пухлые полуоткрытые бескровные губы, глаза чуть навыкате. Не забыл упомянуть ежик волос – почему-то розовых. Перечитал – слог и стиль на высоте. Поверил в себя, отправился завтракать. Сегодня еще нужно будет выполнить упражнения номер два и три.

2. Сыновья

Одна молодая мать самых передовых взглядов решила кардинально поменять отношение к детскому воспитанию. Трое у нее – Федор, Фрол и Игнат. Мал мала меньше. – Не я их буду воспитывать, а они меня, – чеканит мать, – В детях заключена вековая мудрость природы. Вручила каждому по сто рублей, и разрешила делать, что хочешь. Дети радостно попрыгали и разбежались.

Федор в арыке утонул, Фрол пропал. Игната, который успел покантоваться в лесу и на стройке, усыновил начальник пожарной дружины. Игнат вырос, стал пожарником и погиб в процессе тушений. Выходит, до сих пор нет однозначных ответов на корневые вопросы педагогики.

3. Русалки

Подгулявший банкир сбил машиной девушку в реку. Его машина тоже в воду упала, но банкир выплыл и от суда отмазался. В полиции убийство как несчастный случай провели. Все бы ничего, только дочь банкира (4 года) постоянно русалок рисует. Они плывут такие с распущенными зелеными волосами, кругом вода синяя. Отец эти рисунки видит регулярно, и гасит в себе воспоминания о том, как он, спасаясь, гребет наверх, а покойницу налево течением уносит.

4. Площадь

Слева полуразрушенное здание городской администрации, как и положено, тяжелое и безвкусное, с уродливыми колоннами, справа заросли, за ними мрак. Кругом устраиваются спать. Без малейшего стыда раскатывают на газонах одеяла и спальники. На главной площади. Видимость во все стороны – как на ладони. Никого не бодает, что я, к примеру, стыдлив. И это нормально. Ненормально как раз их поведение. Рядом сорокалетний жирдяй, сопя, джинсы стягивает. Красный, шея напряглась. Как бы его удар не хватил. Спиной ко мне две дамы, что называется «в возрасте», почесывая голые спины и зевая, общаются. А на самих кожа висит, складки пересчитать можно. Лично мне после таких подсчетов не уснуть.

Пока наши матери судачили об уменьшении порций воды и куда назавтра занимать очередь, я познакомился с блондинкой примерно моего возраста. Во всяком случае, роста мы одинакового, а спрашивать даму про год рождения неприлично. Обсудили самое насущное – проблему стен. Блондинка горячо меня поддержала, стены необходимы. Перегородки хотя бы. Иначе окончательно уподобимся животным. И так рукой подать до скотского состояния. Я с благодарностью пожал ее потную ладошку: приятно среди хаоса встретить единомышленницу. Дальнейшее, как водится, испортили родичи – синхронно оголив, усадили нас лицом к лицу на горшки. От позора я едва не плакал. Мужественная блондинка мило улыбалась.

5. Имя

6. Толкотня

В детском саду, в младшей группе, Филипп толкнул Еву. Ева ткнула Федю. Тот пихнул Матильду. Матильда вертит головой – где Толик? Куда подевался? Как всегда, во дворе за кустом! Матильда туда – нет Толика! Значит, в норе под землей! Матильда в нору – нет Толика! Матильда пулей к воспитательнице. Воспитательница признается, Толика только что забрала и повела домой мама. Матильда седлает детский велосипед и пускается в погоню. Толик и его мама идут, только далеко-далеко впереди.

Матильда мчится через дорогу, наискосок через парк, потом ждет у светофора (она соблюдает правила) и нагоняет Толика и его маму в самый последний момент у их подъезда. – Ну, ты даешь, Толик! – кричит счастливая Матильда, – Ушел и не сказал мне до свидания! Добрый вечер, – вежливо кивает она маме Толика. – Вечер добрый, – отвечает воспитанная мама. – Ты меня не толкнешь! – прячется за мать трусливый Толик. – Не собиралась даже! – чуть не плачет Матильда. Толик и его мама уходят. Матильда слезает с велосипеда и очень сильно толкает – двор, припаркованные машины, песочница, деревья, все дома, улицы и проспекты с прохожими, парком, светофорами, весь Пролетарский район собираются в гармошку, патом распрямляются, как были. А Матильда садится на велосипед и катит обратно в садик.

7. Великая депрессия

1969-й год, штат Аризона. Шестилетний Дик у окна. Его щетинистый отец у телевизора. Соседская девочка Джина отказалась играть с Диком – купала кота. – Женщина – это космос, сынок, – вздыхает отец. Дик изучает соседские дома: сосед Джордж без работы, сосед Джим без работы, сосед Джон без работы. – Великая депрессия не кончилась, сын, – изрекает отец, – Продолжается. На вкус она будто полынь. Ею пропитан воздух. По телевизору показывают высадку на луну. Отважный астронавт Нил Армстронг, как во сне, шагает, преодолевая депрессивную силу лунного тяготения. Дик зажмуривается, представляет стук в дверь – на пороге Джина. Она наконец-то выкупала кота и даже высушила его феном. – Пойдем гулять, – предложит Джина. Они выйдут на улицу, возьмутся за руки. – Смотри, луна стала ниже, – скажет Джина. Само собой, ведь луне тяжело. На ней Нил Армстронг, его напарник и космический корабль.

8. Маленький

Мы с папой поймали Маленького. В специальную ловушку – в магазине купили. В первую ночь он в стенки колотился, ругался. Папа велел мне заткнуть ушки и идти спать. Наутро Маленький, когда поел с моих рук, слегка успокоился. Только все равно хулиганил – специально громко пукал и поломал в домике мебель, даже крышу умудрился на бок сдвинуть. Я посадила буяна в стакан, занялась ремонтом. Все поправила, даже новые шторки в окошки приладила. Маленький сперва бился о стакан, потом уснул. Так я его, сонного, обратно в домик вернула. Хороший набор мы с папой купили – кроме двухэтажного особняка, гараж с машиной, три улицы, лужайки, парк. Все накрыто прозрачным куполом, чтобы за жильцом следить. Еще можно много чего докупить: теннисный корт, кинотеатр, автозаправку, да хоть вокзал с поездом. Папа сказал, сначала посмотрим на характер Маленького, на привычки, потом решим, в какую сторону пространство его жизни расширять.

Я ушла в школу, возвращаюсь – под куполом дым, ужас! Маленький устроил революцию, поджог все, что можно и бегает голый со знаменем из собственных трусов. Я, конечно, огонь потушила, опять порядок навела. Но задумалась. Не повезло нам с Маленьким. Этого анархиста воспитывать и воспитывать. И не такой уж он симпатичный, как хотелось. Придет папа, отдам ему дебошира и поставим ловушку на нового.

9. Мой мальчик

Сейчас мой мальчик чуть ниже сверстников. Ничего страшного. Мы работаем над этим. Он у меня на турнике висит и другие физические упражнения. Недавно одна девочка сделала нам комплимент: ваш сын не такой как все. Это она преувеличила. Может, мой мальчик чуть начитаннее других детей (одолел уже всего Дюма, Жюль Верна и Абрама Терца), знает столицы всех бывших республик СССР (я научила по старой памяти). Но есть и минусы. В последнее время взял моду штудировать книжки по ночам, под одеялом, с фонариком. Бывает, зайду, отберу у него фонарик, только за дверь, он тут же волю в кулак и начинает пускать свет из глаз. Такие средней толщины лучи. И из рук, сквозь пальцы, тоже немного страницы подсвечивает. Но я же мать, я всегда начеку. Чуть заметила, что опять безобразничает, прикрикну как следует, он тут же прекратит и спать. Ему завтра в школу в первую смену.

10. Положительные качества вампиров (школьное сочинение)

Вампиры – это круто. Они много пользы приносят. Во-первых, сторожа хорошие. Ночью не спят, бдят. Им можно доверить склады, амбары, вообще любые здания, вплоть до Министерства Культуры. Только, наверное, нельзя доверить табун лошадей. Они их перекусают.

Во-вторых, вампиры могут быть отличными моделями и манекенами. Только их нельзя ставить в витрины – любой знает, они сгорят на солнце. Им нужно лежать в темном прохладном помещении, в гробу, и там рекламировать новые коллекции.

Бывают совестливые вампиры. Один такой пил кровь, а потом, той же ночью, ходил ее сдавать в специальные пункты первой помощи.

11. Папочка

Папочка умеет так – оторвет себе палец, потом обратно прилепит. Пальчик сразу прирастает, шевелится. Только мороженое у папы всегда маленькое. Бывало, едва купим, снимем обертки, смотрю, у меня нормальное большое мороженое, у папы уже совсем маленькое. Папа легко может его увеличить, но не хочет. Отшучивается. А вообще его возможности безграничны. Он умеет ездить на машине без бензина, на лыжах без палок, плавать без рук, спать с поднятыми ресницами. Но лучше всего у него получается успокаивать маму. Когда мама устало кричит и дергает занавески, папа уводит ее в спальню и закрывает дверь. Спустя полчасика мама выходит красивая, с распущенными волосами, потягивается и говорит: – Будем окрошку готовить.

Сегодня тоже началось – у мамы глаза красные, молчит так, на всю квартиру слышно. Но папа ушел в спальню без нее. Я к нему прибежала, в комнате темно. Стала его искать: – Почему без мамы лежишь? Рукой нащупала лицо – мокрое. – Я таю, – тихим голосом сказал папа. Я обхватила его руками и ногами, прижалась крепко-крепко, но он все равно таял и растаял совсем. – Вместо папы лужа, – ровно сказала мама, развелась и увезла меня в другой город к отчиму, который ничего не умеет.

12. Кубок

По случаю триумфа нашего чада мы устроили широкое застолье. Прибыла туча родни. Наш мальчик был в центре внимания. – Расскажи еще раз, – попросила его мать (она же моя жена), когда все сели за стол. Родня прекратила жевать. – Нам задали изучить день из жизни великого человека, – шмыгая носом, доложил школяр, – И, по возможности, повторить его. Это твой последний шанс, тормоз, сказал мне папа – справишься, станешь полноправным членом общества. Родня покатывалась со смеху. – В свое время меня и его мать это задание перепахало, – доложил я присутствующим, – Вылепило из нас граждан. И до сих пор, как путеводная звезда, ведет по жизни. Супруга, внутренне озарившись, погрузилась в воспоминания. – Сын выбрал последний день революционного вождя Че Гевары. Мало кто знает, что после убийства ему отрубили кисти рук. И что в результате? – повернулся я к герою торжества. – В результате первое место и кубок, – вытер сопли сын. – Кубок! Кубок покажи! – шелестели недоверчивые родственники со стороны жены. Сын извлек приз. Гости возликовали, воздух раскалился от поздравлений. Кубок сверкал огнем. Сынок ловко придерживал его – металлические крючки-пальчики симпатично смотрелись на золоте.

13. Мы с дедом

Мы с дедушкой редко видимся. Зато, когда встречаемся, нам весело. У дедушки работа очень интересная. С утра мы забираем чемоданчик из камеры хранения. В этот раз в чемоданчике африканская плевательная трубка и маленькие пернатые стрелы. Забираемся с дедушкой на холм. Внизу играют в гольф – английскую игру. Дедушка дует в трубку, пернатая стрела прилетает в шею высокому рыжему игроку, он ложится на траву и делает вид, будто умирает. Мы гуляем дальше. По дороге дед выбрасывает чемоданчик. Прохожий, который идет мимо, вручает ему портфель. Дед берет портфель, как будто так и надо.

Потом мы приезжаем в бассейн, я показываю, как умею плавать на спине. Дедушка хвалит, идет к маленькому джакузи, подсыпает в него волшебный порошок из пакетика, который был в портфеле. В джакузи залезает большой волосатый человек, вода становится синей, волосатый делает вид, будто корчится в судорогах. Это тоже очень смешно. Дедушка растирает меня полотенцем. Мне жарко. Даже горячо.

После кино дедушке звонят и назначают встречу в кафе-мороженое. Там нас ждет его начальница – очень красивая дама. Она поздравляет деда с выходом на пенсию, вручает ему высокую разукрашенную порцию мороженого. Я знаю, как оно называется – «пенсионное». Дедушка не хочет на пенсию, перечисляет свои отличные показатели, но потом все-таки ест мороженое. Умора – морщится так, будто там и правда пять видов яда, как он всегда шутит. За витриной кафе видно, за мной приехала мама, надо бежать. Таким я дедушку и запомнил – кушает мороженое, забавно кивая мне на прощание.

14. Слюна

Четвероклассница Патрикеева услышала от подруг, будто бывает Сила, которая все, что хочешь поможет сделать. Обладает этой Силой одна девочка. Патрикеева узнала адрес, проехала пять остановок на трамвае и оказалась во дворе этой девочки. По фамилии Осто.

Осто оказалась совсем невзрослой, даже еще не школьницей, с маленьким хмурым личиком и тонкими поджатыми губами. Она озверело качалась на скрипучих качелях. Патрикеева с ней познакомилась. Осто рассказала, ей только на следующий год в нулевой класс идти. Патрикеева попросила дать ей Силу. Девочка предупредила, Сила в обмен на душу. Патрикеева задумалась, нужна ли ей душа. Осто торопила, ей нужно было домой, готовиться в нулевой класс. Когда Патрикеева решилась, малолетка добыла из кармана школьную тетрадь, заставила под диктовку записать про обмен души на Силу и расписаться. Потом убрала тетрадку и плюнула Патрикеевой на туфлю. От слюны как раз та самая Сила появлялась.

– Запомни, – уходя, наставляла Осто, – Сила работает, пока слюна не высохла. Патрикеева бросилась к трамвайной остановке, бежит и запоздало рыдает – не ожидала, что условия сделки такими окажутся.

15. Школа

Мама всегда, когда выходим из дома, берет меня за руку. Держит везде – на улице, в парке, в магазинах. Вот и сейчас, в троллейбусе, тоже. Я в это время через окно на улицу смотрю – мальчик-школьник провожает девочку-школьницу, несет ее портфель. Они дошли до остановки, он отдал ей портфель, девочка поцеловала мальчика в щеку. Мне очень захотелось в школу. Только мама против, она сама меня дома учит. Мальчик вошел в наш троллейбус, заметил, как мы с мамой рука в руке сидим, усмехнулся. Мне его усмешка не понравилась. Пока он ушел к водителю покупать билет, я решила забрать свою руку у мамы. Мальчик пойдет с билетом обратно, посмотрит, я уже сама по себе сижу, как школьница. Просить по-хорошему отпустить руку бесполезно, я стала ее выдергивать. Мама не отпускает. Тогда я вцепилась в ее ладонь зубами. Все равно не отпускает – у меня волевая мама. Я тоже кусать продолжаю, зубов же не жалко. Посмотрим, кто кого.

16. Осадки

Я гордая и учусь в третьем классе. Генрих в пятом. Я решила не приглашать его в кино. И пригласила. Генрих не пришел – целовался с другой. Я не придала этому особого значения, вернулась из школы, принялась за уроки, тут же бросила их, недоученные, вышла прогуляться. Громыхнула зеленая молния, стал сеяться противный дождь. В моей голове Генрих бросил ту, с которой целовался, сделал мне предложение. Дождь припустил сильнее. В моей голове мы с Генрихом поженились, я забеременела и спросила у своего внутреннего голоса: – Уже пора? Я уйду и он никогда и не увидит нашего ребенка. – Рано, – не согласился внутренний голос, – Нужно сделать Генриху еще больнее. Дождь немного притих, смотрю, навстречу шлепает та самая разлучница Тамара. Зареванная. Генрих ее только что бросил. – Дождь не кончится, пока мы ему не отомстим, – говорю я, – А мы не спеша будем придумывать месть. Пускай за это время хоть весь мир затопит, города уплывут вместе с континентами. – Ладно, – хлюпает Тамара. Дождь перестал, сверкал мокрый асфальт. Разлучница, вытирая слезы, отметила, что давно уже таких огромных луж не видела. Прохожую в оранжевом пальто обрызгала машина. Мы с Тамарой подружились и пошли в кафе-мороженое.

17. Турник

Тем днем говорю Лидке: – Нет больше сил держать в себе. Люблю тебя. Лида подумала и говорит: – Ты это моему жениху Витале скажи. Прямо сейчас. Я пошел к Витале. С тяжелым сердцем. Как назло в желтых сандалиях, будь они прокляты. Скрипят. Мать обуть заставила. Чересчур эти сандалии детские. Не для серьезного разговора. Иду, оглядываюсь, за мной беспризорная собака увязалась. Огромная, будто теленок. Косматая. Я побежал со скрипом, она за мной. Я в лужу попал, в самую грязь. Сандалий левый в ней увяз. Я выбрался и с босой ногой во двор поскакал.

Во дворе Виталя на турнике подтягивается, пацаны считают. – Поговорить надо, – Витале говорю. Виталя свистнул, пацаны исчезли. – Говори. Я труханул, хотел соврать, вместо этого говорю: – Я Лидку люблю. – Чего?! – Лидку говорю… – Понял! Не ори, – отвернулся Виталя, – Подтягиваться будем. Кто больше, тому Лидка достанется, – подпрыгнул и стал подтягиваться. Я тоже подпрыгнул и подтягиваюсь. Подтягиваюсь и подтягиваюсь. Живот окаменел. Не чувствую ничего, кроме кончиков пальцев на руках. Не считал, сколько раз подтянулся. Мышцы вот-вот лопнут. Сейчас упаду и умру. Упал. Лежу. Дыхание тяжелое над ухом. Глаза открываю – надо мной та самая бездомная псина, в пасти желтый сандалий, корка грязи на нем. Солнце за пятиэтажку село, Виталя пропал. Интересно, Лидка моя теперь или как?

18. Гав

Боб поет как Бог. Полине пятнадцать и она поклялась ему в вечной любви. Хотя они пока еще не знакомы. Вчера она с другими фанатками сбросились деньгами, им дали адрес – послезавтра группа Боба там зависать будет.

На следующий день Полина красилась – искала наиболее выгодный для своего сложного лица вариант. Параллельно впитывала свежий альбом Боба. Она месяц его уже впитывает, даже во сне наушники не снимает. Чумной альбом. Всем девчонкам нравится, даже тупым.

Назавтра в шесть вечера приехала на заветный адрес. Вместе с остальными прибалдевшими девками набрали код, поднялись на лифте. Информатор не обманул – посередине квартиры бассейн огромный, там группа Боба и еще какие-то пацаны и девки в чем мать родила. Смотрят на Полину и остальных, которые в дверях застыли. Самая боевая из фанаток шипит: – Девки, раздеваемся и в воду! Так и поступили. Голые гитарист и барабанщик из группы Боба, из бассейна, как только на очередной гостье одежды не остается, одновременно «Гав!» кричат. Остальные из воды за ними повторяют. Других слов не употребляют. Видно, день такой. Только Боба не видно. Поэтому Полина единственная не разделась, отправилась его по дому искать. И нашла. Боб в маленьком джакузи с книгой наедине. На Полину не реагирует, читает. Она немного подумала и прямо в одежде и ботинках к нему залезла. Боб книгу отстранил, смотрит, но пока что молчит. Вокруг него и Полины специальные пузыри, которые в джакузи бывают, бегают. От Полины к Бобу и обратно. – Наши общие пузыри, – размышляет Полина, – Раньше были только его, теперь общие. Как ему сказать, что я хочу от него ребенка? Подумала и: – «Гав!», – говорит.

19. Петр, его мама и Шмырев

Одна женщина всю жизнь прожила в примерном браке. Воспитала сына Петра. Но часто и подолгу грустила, замыкаясь в себе. Сын Петр (16 лет) это подметил и нашел первопричину – оказывается, его мать с юных лет была влюблена в человека по фамилии Шмырев.

20. Распущенная содержанка

Сижу у окна на последней парте. Во двор смотрю. После пятого урока прикатит его крутая тачка и заберет меня. Шорох шин – лучший звук на свете. Сколько раз за сегодня ошибалась: чудилось, он приехал. Надо мной в классе уже стебутся. Ничего, до звонка пара минут осталась. Потом пусть вся школа любуется, все придурки – распахнется дверца его машины, я не спеша пройду через двор, рыбкой скользну в салон. Мы уедем, а они останутся челюсти подбирать. Он привезет меня в свой загородный дом. Я все сделаю, как он скажет. Мысли его угадываю. Он моргнет или только поведет бровью – я уже в процессе. Стыда нет во мне. Он отучил. Помог раскрепоститься. Я для него служанка, собачка, любовница, дочка, содержанка, жена – все вместе. Он ценит мою распущенность. Ему нравится, что я не такая как все. Мои брекеты, фигура и необычная нога его дико заводят.

Класс в мою сторону обернулся. Скалятся. Сейчас урок кончится, вот-вот звонок грохнет. Училка тоже выжидательную мину скорчила, ждет моего позора. Это она родителям заявила, будто меня обследовать надо. Тебе бы самой провериться! Звонок в голове отдается. Нет машины. Не приехала! Что делать – сбежать? Опять в туалете закрыться, а эти уродки будут долбиться в дверь? Нет, он приедет! Они увидят! Я ее сейчас вызову, эту машину, силой мысли и нашей с ним общей страсти, прикажу и приедет! Сейчас… Сначала по асфальту поползет длинная тень… Потом колеса, черный капот, фары… Только бы не упасть в проход между партами. Припадка не будет. Я не позорница, она приедет, едет, едет! Сейчас.

21. Тарахтелки

Мы их всей семьей не перевариваем. Я, муж, сын. Этих, которые тарахтят. Они ж говорить толком не умеют, только тарахтеть. Или соберутся кодлой и давай газовать. Вырожденцы и гопники. Девиц, которые полуголые среди них, приличным словом не назовешь. Прокурены, проколотые языки высунут, ногами дрыгают. Мой сыночек, когда с учебы возвращается, за километр их обходит. Они бесятся, оскорбляют его. Я дома на кухне, на четвертом этаже, у плиты, и то слышу. Бросаю жарку или то, что в данный момент мою-протираю, бегу на балкон. Оттуда эту братву атакую. Глотка у меня луженая, закаленная в дискуссиях на свежем воздухе. Она дает сыночку возможность добежать до нашего подъезда и скрыться. А дом наш – крепость. Дома сыночек кушает и учится, учится, учится. В выходные на дачу всей семьей. Там и завязла наша бедная машинка, в бездонной колее раздолбанной дороги. Мы с сыночком толкаем, муж в салоне газует. Видели бы вы моего мужа – сам с коробок, ножки-ручки спички, держится на одном энтузиазме. Видели бы вы, как он выскочил и орал на этих, которые на тарахтелках съехались и вытолкали наш автомобиль из ямы. Вечно помнить буду, как сынок на них смотрел, грязью заляпанный. Вырос бы человеком, голубок, если бы не железо. Где-то разыскал угробленную тарахтелку, тайком (я бы не позволила) приволок в дальний сарай, таясь, отремонтировал, сел за руль и…

22. Клуб «Кальмар»

Макс после уроков к клубу прибежал: – Пришла? – Не было еще. Он с охранником давно знаком. Подкатывают машины, выбираются девочки. Каждая Максу рада, якобы в щеку его целуют, заладили: – Наш бедный мальчик соскучился! Макс чувствует, щеки горячие, значит, он опять краснеет. На часах четыре – Арина на репетицию опоздает. Подъезжает «мерс», у Макса сердце окаменело. Выбирается Арина (его жизнь, его любовь) в неприлично короткой юбке. На ходу его чмокает: – Мой мальчик соскучился, на репетицию опаздываю. Макс за ней в клуб: – Кто тебя привез? Она дергает плечом: – Поймала на дороге. – «Мерседес»?! – А что такого? Повезло. – Духи новые? – Старые, ты забыл.

В гримерке чулки и перья, девушки переодеваются. Макс Арину допрашивает: – Откуда у тебя это кольцо? – Уймись! Хватит из-за фигни докапываться! – она швыряет в него пудру, он в нее чьи-то бусы. Девчонки пищат, будто им очень страшно, убегают на репетицию. Макс хватает кольцо раздора и швыряет куда подальше – в сторону зеркал. – Когда предложил уехать, почему отказалась? – Школу закончи! – Перестань со школой! Арина уже не злиться, – Я побежала. Макс шагнул, обнял ее (он пока что ниже ростом), уткнулся в ключицу. Душистая. Арина гладит его по щеке: – Потерпи еще. Уедем, – обещает тем самым, их голосом. – Когда? – сопит, будто младенец, Макс. – Ты узнаешь об этом первым. Поцелуй. Макс пропал – как всегда улетел на другую планету. Арина полетела репетировать. Вот таково его сегодня, его жизнь, его будущее.

Побрел в коридор, двинулся задворками, лишь бы не видеть репетицию. Долбит фонограмма, лезет в уши, смешивается с кровью, которая и так будто газировка. Коридор короткий, Макс упирается в стену. Не туда пошел, заблудился. Ничего, потерплю еще год. Потом убью ее и себя.

23. У подъезда

Мама говорит, на воздухе у подъезда лучше, чем у меня в комнате. У подъезда лавочка, весна. Двери хлопают, жильцы снуют. На жильцов смотреть полезно. Те, которые ко мне привыкли, проходя мимо, здороваются, расспрашивают о самочувствии. Я отвечаю про самочувствие, с деталями, а сам за дорогой слежу – приедет сегодня или нет?

Прикатила. Двое с носилками и чемоданчиком в дом ушли, в кабине, как всегда, водитель остался. Сидит, уткнувшись в книжечку – что-то вроде ежедневника, мелко исписанная. Я нарочно два раза мимо проскакал на своих костылях, чтобы заглянуть в этот ежедневник. Там и про меня должно быть. Только буквы очень мелкие, не поймешь. Тут мне в голову пришел гениальный ход – подружиться. Подхожу к окошку, похвалил машину (водители это любят), спрашиваю, как бы между делом: – За кем сегодня? Водитель посмотрел на меня, костыли, бурчит: – За тобой. У меня внутри похолодело: – Можно, с родными попрощаюсь? – Давай, только быстро.

24. Дом

Прячась за мокрым деревом, жду Дашу под ее домом. Даше тринадцать и мне тринадцать. Время шесть часов двадцать три минуты. Сейчас Даша выйдет. Может, она уже в подъезде, прыгает по ступенькам. Лифт у них всегда сломан. Раньше так было – Дашка будто бы отправлялась в музыкальную школу, мы во дворе встречались и сбегали куда-нибудь. В кино, например. Потом нас выдала ее младшая сестра Лиза. Меня пропесочили, запретили видеться с Дашей. Мне еще повезло, у меня просто строгий отец. У Даши вообще зловещий. Она его боится. Окна в квартире Даши темные. Может, спит? Время семь. В доме пять этажей. Однажды Даша сказала, когда я ее провожал: «Представь, в моем доме окна не просто окна, а картины в рамах. Если бы сейчас все жильцы к окнам подошли, получились бы как на картинах».

Двадцать лет прошло. Я в другой город переехал. Как меня вообще узнать можно было? Она на улице подскочила, на сторону кренясь, дул сильный ветер: – Я Лиза, младшая сестра Даши. Которая вас с музыкальной школой выдала. Взрослая тетка, сильно накрашена, подбородок дрожит. Я собрался спросить, как она меня нашла и забыл. Лиза в моем городе проездом. Рассказала, в детстве влюблена в меня была, ревновала. Даша ее однажды застукала: она заснула в смешной позе – коленки на стуле, голова на подоконнике. Потому что, не включая света, в окно смотрела, как я за деревом прятался.

Топчемся с Лизой на ветру. Говорить особо не о чем. Мы же не дружили никогда. И двадцать лет не виделись. Попрощались, разошлись. Иду домой и думаю: – Она тогда за мной сверху следила, а я не знал. Думал, там просто черное окно.

25. Зрелость

Ему пятнадцать. Голова пухнет от громадья планов. То ли жениться, то ли сбежать из дома в археологическую экспедицию. Все время мешают сосредоточиться – родители дергают из-за бытовой фигни, звонят то друзья, то озабоченные одноклассницы, то кто-то, не представившись, на ипподром пить пиво.

Он клянется отправиться в три места одновременно и не идет никуда. Выдергивает телефонный шнур, садится за дебют – писать толстый научно-фантастический роман. Без плана, наугад, вооруженный только именами героев и смутно осознаваемой интригой. На пятом предложении останавливается, пронзенный громоподобным откровением – к нему пришла зрелость.

Сквозь ресницу

1. Зимняя армия

Изба в леске на вершине холма, под ним крутой склон и равнина. Могилка мужа рядом, на полянке. Кругом на десятки километров никого. Но она не одна. С ней корова, куры, кролики. Летом только поворачиваться успевай, готовь им запасы на зиму. Летом она мечтает о сыне: стал бы помощником. Зимой о дочери. Дочь пела бы ей перед сном. На улице мороз, темень, а у них дома уют, огонь в печи, дочь поет.

Кто бы мог заделать ей ребенка? Лучше всего, солдат. Они выносливые, неприхотливые.

Зима. Полон дом животины – корова во сне стонет, куры журчат, кролики попискивают. Проснулась от глухих взрывов. Война! Как была, в сорочке, выскочила на крыльцо и обмерла. По белому полотну равнины, наверх, к ней, черные точки движутся. Много-много точек. Армия.

2. Снег

Больничная палата. Обход. Лежачая больная просит у главврача разрешения занять койку у окна. Койка только что освободилась, и сейчас она самое дефицитное место в палате: из окна роскошный вид, лучше, чем в театре – тропинка, мусорные баки, ворона, голые деревья. Больная слезно растолковывает главврачу – она ждет сына, в окно ей будет видно, как он идет. Главврач благословляет, она перемещается на вожделенное место.

4. В трубке

Запись в дневнике под заголовком «Март»: «Давайте, в конце концов, разберемся, почему я не люблю говорить по телефону? Из-за того, что не вижу лица собеседника? Ну и что такого? Подумаешь, не вижу! Звонит мне, к примеру, брат. Родной, единственный. Я что, не вспомню лицо брата? Вспомню и моментально присоединю к родному хрипловатому голосу изображение прекрасного равнодушного лица. Другое дело, брат редко звонит».

Запись на обоях под датой «24-е. Конец осени»: «Давайте все-таки разберемся, почему я не просто не люблю, а прямо-таки БОЮСЬ разговаривать по телефону?! Страшусь до такой степени, что разбила стационарный аппарат, а мобильник выбросила. Провод стационарного аппарата раздраконила ножиком на мелкие финтифлюшки. Поверьте, оно того стоило! Одно неудобно – приходится постоянно заглядывать к соседке, узнавать, не звонил ли брат. Соседка обещала сообщать сама, я не верю, она старая, забывчивая».

Запись в историю болезни: «Больная У., которой не разрешено пользоваться письменными принадлежностями, ежедневно диктовала медсестре письма для старшего брата. Вот последнее, записанное накануне самоубийства. «Снова беседовала с главврачом. Он поклялся, на нашем этаже нет ни одного телефона. Их убрали, чтобы я скорее выздоровела. Только мне все равно. Прошлой ночью я поняла, любая человеческая голова – телефон. И моя тоже. Моя голова в любой момент может зазвонить! Братик, почему ты не рассказал мне об этом раньше?!»

5. Журналист

Известный журналист Суворов набирал курс в институте. После очередного тура экзаменов приходит на кафедру, там письмо. Озаглавлено «От того, кого вы не приняли». Суворов заинтересовался, открыл. В письме абитуриент освещал неожиданные вопросы: «Хотя вы мой биологический отец, мне нет до вас дела. Я вырос без отца и до сих пор в вас не нуждаюсь. И еще – моя мать из-за вас пыталась покончить жизнь самоубийством».

Под впечатлением от прочитанного неженатый и бездетный Суворов стал разыскивать писавшего (Александр Ступак его звали). Выяснил, тот отбыл домой, в маленький северный городок. Суворов отправился туда же.

Прилетает, звонит в дверь квартиры Ступаков. Александра нет дома, зато в наличии его мама и бабушка, испуганные появлением московского гостя. Маму зовут Татьяна, бабушку Вера Матвеевна. – Да, десять лет назад я пыталась покончить с собой, – вынуждена признаться Татьяна, – Только не из-за вас, а по причине ухода отца Александра. – Зачем было сыну врать? – Я не совсем врала, – бледнеет Татьяна, – В юности влюблена в вас была, платонически, когда мы учились в одном институте. Показала Суворову свои студенческие фотографии. Суворов честно признался, что ее не помнит. Вера Матвеевна уговорила его остаться поужинать.

Пока она звенела на кухне посудой, а Татьяна бегала в магазин, журналист в тесной гостиной, напротив маленького телевизора, накатал Александру письмо. В котором просил впредь не обвинять людей голословно. Затем все сели за празднично накрытый стол.

6. Побег

Ничто не предвещало, что именно сегодня. Поздно было, после десяти ночи, сын уснул у себя, муж дрых у включенного телевизора. Голубые пятна по мужу прыгали – спящая красавица. Лида обулась и вышла. Без вещей. Правда, с паспортом. Да и то по случайности – он в кармане плаща обнаружился.

– Кто меня остановит? Что я делаю? – допытывалась она у таксиста. – Приехали. Вокзал, – равнодушно отвечал таксист. По счастью, у нее оказались деньги – в неиссякаемом кармане волшебного плаща.

Билетов не будет, надеялась Лида. Билеты на поезд присутствовали в необозримом количестве.

У вагона открыла душу проводнице. – Муж скотина? – взяла та быка за рога. – Да что вы! Он меня обожает. На руках носил. Еще совсем недавно. – Теперь лупцует? – Не было такого никогда!

Сойду на ближайшей станции, мужу придумаю, что сказать – решила Лида, и провалилась в сон, сидя на холодной плацкартной полке. Ее разбудили, когда поезд стоял – на новом вокзале, в новом городе.

– А как же ребенок, он маленький, – заклинала она новую проводницу, выйдя из вагона. – Проснется ночью, будет искать маму. Бегать по квартире в колготах. Полы холодные, он в колготах спит. – Помощь требуется? – всунулся милиционер, ухажер этой новой проводницы, которая так ничего Лиде и не ответила.

Уютная машина с мигалкой доставила Лиду к его подъезду. Двор темный, без фонарей. Только над его подъездом свет. На детской площадке негромкий праздник. Лида пошла к людям. Они были поддатые, слушая попсу, которая, как через вату, доносилась из невидимого магнитофона. Не различая лиц, Лида выпивала и знакомилась. Они спрашивали, к кому она пришла. Она глотала теплый алкоголь и не отвечала, хотя они очень интересовались. Очень.

7. Зоя и Зося

Зоя и Зося лучшие подруги – сколько себя помнят. Они разные, но все равно вместе. Зоя блондинка, Зося шатенка. Зоя любит кильку, Зося сардины. Зоя боится мужчин, Зося их понукает и провоцирует. Остальное сходится. Им даже разговаривать не нужно – мысли друг друга читают.

Потом случилось: Зоя влюбилась в женатого. Прибежала к Зосе: – Что делать? – Ничего, пусть отваливает. Зоя пошла женатого отшивать, и стала его любовницей. От Зоси ничего не скроешь – кричала, обзывалась. Тогда Зоя решила влюбить Зосю в предмет соей страсти. Понадобились время, алкоголь и дипломатия, и Зося влюбилась. Но странною любовью. Решила, будто женатый забирает у нее энергию, не дает дышать. Пришлось Зое на попятную идти – они сейчас поедут, и обе с ним расстанутся.

8. Лекарства

Проснулась – сердце, как бешеное. Стройка за окном, спозаранку сваи заколачивают. Голова из-за них раскалывается, давление повышенное, учащенное сердцебиение. И пульсы. Пульс в голове, на затылке, в желудке даже. Обратилась к своей коллекции лекарств. Вот непробованное – вчера в аптеке посоветовали. Знают мою слабость к новым препаратам, разводят на траты. Таблеточка в виде розовой капли. Красавица! Так бы тебя и проглотила. Только нельзя без чтения сопровождающей бумажки. Чтение сопроводиловок к лекарствам – мое все. Слаще песен. Разворачиваю, на русском нет! Контрабанда! В государственной аптеке! Приму свой обычный курс и пойду скандалить. Погодите, я что – слопала розовую?! Когда успела? Прислушаемся к ощущениям. Сердце вроде как замедлилось. Как раз, как я хотела, а то слишком часто стучит. Все равно в аптеку!

Спускаюсь по лестнице, как обычно, пересчитывая ступеньки. Будет нечетное количество, значит, скоро помру. Таблеточка действует, сердце бьется все реже. Пульсы исчезли, температура нормализовалась. Гляжу, навстречу мои взрослые дети поднимаются. С любимыми лекарствами в руках. За ними родители покойные таблетки и препараты для меня несут. Праздник у меня сегодня! Праздник!

9. Алиби

Главное, не частить, не производить лишних движений. Ненароком оставить на видном месте чек – обязательно. Важно помнить, выдают именно мелочи. Хочется верить, до прямого допроса муж все-таки не опустится. А вот пространный разговор, в виде истории о ее деловой поездке, состоится обязательно. Тут и пригодятся подробности, изученные в брошюре и в живых разговорах с коллегами. Которые, в отличие от нее, посетили данную страну. Она же, вместо загранкомандировки, ездила на дачу к любовнику. Две недели вместе – глаза в глаза. Еще раз тщательно проверила телефон. Проклятый мобильник опасен – все сохраняет, особенно то, что не просишь. Муж его обязательно проинспектирует.

Муж не встретил ее в аэропорту, несмотря на предварительную договоренность. Она звонила, он не брал трубку. Что за новости?! Пришлось добираться домой на такси. По дороге уговаривала себя не паниковать, при любом раскладе событий не терять лицо.

Приехала домой. Еще раз безрезультатно набрала его номер, отправила вещи из чемодана в стиралку, приняла душ. Звонила, муж не брал трубку. Наконец, сообразила связаться с его секретаршей. Та мгновенно откликнулась: – Мои соболезнования. – Что случилось? – Ваш супруг покончил с собой.

Долгие годы ее, вдову (она так и не вышла замуж), выводило из себя следующее: – Не оставил даже записки, ничего. Как можно было так умереть?! Безо всяких объяснений!

10. Осы

Года три Носов готовился, оттачивал формулировку, репетировал вслух. Наконец, зажмурившись, поставил крестик в календаре. Выпало 18 августа, суббота.

18-го Носов с супругой на даче. Купили участок тридцать лет назад. Жена клубнику пропалывает. Носов идет к ней мимо куста смородины, умирающего от паразитов. Подошел, только открыл рот – жуткая боль в виске! Потом в груди огонь, и одновременно ногу ошпарило. И еще! Носов теряет сознание.

Приходит в себя – супруга его в больницу привезла. Носов опухший, раздутый: наступил на гнездо ос. Оказывается, у них и под землей гнезда бывают. По рассказам жены, осы его облепили, всей кодлой жалили.

– Я ей во всем признался, – так он после выписки той женщине объясняет, когда они встречаются. Клянется, божится, обижается. Подруга не верит – по ее плану, жена должна была Носова из дома выгнать. Поэтому требует, чтобы он еще один разговор с супругой провел. – Второй раз я этого не вынесу, – скулит Носов. Оскорбленная любовница разрывает отношения. Носов звонит ей три месяца, переговоры результатов не дают.

Он с женой по-прежнему. Как она отреагировала на его признание в больнице, он действительно не помнит. Видимо, из-за действия лекарств. Носов рад бы про этот случай совсем забыть, только у него укушенный висок иногда ломит. Он себя успокаивает: – Не может быть, чтобы там яд остался. Это старость.

11. Сквозь ресницу

12. Дурында

Сомов по городу, бродяжка за ним. Сомов по проспекту, она следом. Сомов на мосту огляделся, мысленно попрощался с бренным бытием, только собрался прыгнуть, она сзади – пол-лица за волосами: – Спасибо, вы мне так помогли! Сомов отпрянул от перил: – Я? Когда?! Сморщилась, как дитя малое: – Вы что – не поооо-мните?!! – плакать собралась. – Вспомнил, – соврал Сомов. – Вспомнили! Запрыгала-затанцевала: – Вы красивый! Он потупился. – Чего молчите? Скромник какой! Сомов потерял терпение: – Ты меня с кем-то спутала! Домой иди! Бродяжка надула губы: – Нет у меня дома. Мой дом – вы! – Вот еще новости, – он сделал вид, будто разозлился, – Хватит врать! – Я не вру! Что скажете, сделаю! – С моста прыгнешь? Задумалась, качает головой: – Нет. Я не какая-нибудь дурында. – Тогда иди. – Куда? – Вон туда, – Сомов махнул рукой, – Прямо и налево. – А там будешь ты? – Да. И не оглядывайся. – Я не смогу не оглядываться! – удаляясь и оглядываясь, повторяла она. И уходила-уходила-уходила. Сомов топтался на месте. Вода плескалась внизу. Он то собирался с духом, то вглядывался в темноту – вдруг вернется? Сбила с толку. Дурында какая. Дурында.

13. Главная роль

Муж Варвару бросил. А спустя пару месяцев выяснилось, она смертельно больна – меньше года жить осталось. Варвара решила разогнаться на машине бывшего супруга и разбиться в лепешку. Тут звонок: – Я режиссер, давайте встретимся. Варвара сроду отношение ни к кино, ни к телевидению не имела.

Встречается с этим режиссером – мальчишка, только институт закончил. Самоуверенный. – Вы, – с апломбом заявляет, – моя героиня. То есть, главная героиня моего будущего документального фильма. У него связи в больнице, оттуда про диагноз Варвары узнал. – Картина будет о вашем мужестве, о том, как вы боретесь с болезнью. – Не собираюсь я бороться! – пытается отделаться Варвара. Бестолку – режиссерчик цепкий, как клещ, не оторвешь. Пришлось стать его любовницей. А он снял про нее документалку и на кинофестиваль к морю уехал. В Варваре азарт проснулся: в машину и на фестиваль к любимому! Там, после премьеры, режиссерчик ей выдает: – Давай расстанемся. Ты для меня слишком зрелая. Варвара напилась, с фестиваля сбежала. По дороге решила на машине в море утопиться. А что?! По-киношному так с обрыва в волны скакнуть!

Крутится, подъезд к воде ищет. Нет подъезда, везде огорожено. Час моталась, в сердцах машину бросила. Билет приобрела на поезд: купе целиком. Идет по вагону, смотрит, знакомые тетки с кинофестиваля. Узнали ее, шепчутся: – Актриса! Варвара закрылась в своем купе, посмеялась и на время перестала бояться смерти.

14. Замки

В Авроре с детства жил страх, преследовало видение – ночь, она будто от толчка просыпается, возле ее кровати незнакомец, набрасывается на нее и душит. Поэтому Аврора обожала замки. У нее в дверях их было пять штук, один другого надежнее. Аврора их запирала с наслаждением, но все равно не чувствовала себя в безопасности. Пьет чай на кухне, заперта на пять замков, а на сердце неспокойно. Допила чай, а ей уже пятьдесят три, она незамужняя и бездетная. И папа с мамой далеко – за своими замками. Стала вспоминать Аврора: с мужчиной последний раз двенадцать лет назад была. На работе сметливая, хотя тоже одинокая, сотрудница ей советует: – Нужно нарушать табу, смотреть в глаза своим страхам, делать то, чего больше всего боишься.

Аврора вернулась домой, сняла все пять замков, дверь на ночь не закрыла, маленькую щелочку оставила. Прямо удивилась себе: оказывается, она смелая. Месяц так спала. И прекрасно. Сон стал здоровый, крепкий.

Затем настала очередь нового прорыва – Аврора закрутила с сослуживцем-вдовцом, и ночь у него провела. Спит, голова на мощном плече сослуживца, вдруг внутренний голос: – Домой быстро! Заигралась! Кое-как оделась и на выход. А на двери замки сложные. Не хотят отворяться, скрипят: – За своих товарищей мстим, которых ты на помойку выкинула. Аврора потопталась перед дверью и обратно в кровать к сослуживцу нырнула. Засыпает, в голове сумбур: неужели от замков никуда не денешься?!

15. Выздоровление

После операции врач сказал: – Прошло отлично. Я не поверила. Не верю мужчинам. Лежу в палате, этот же врач чересчур часто наведываться стал. Не урод, не женат. Я не купилась, конечно. Запахи не обманут – от него духами несет. Наверняка, весь в любовницах. У него их три-четыре, по графику. И меня собрался втиснуть в этот график. Про свое детство и несчастную юность поведал. Я послушала и отдалась – только чтобы отвял. Цветами завалил, после выписки привез к себе в трехкомнатную. Шестым чувством осознаю, у него таких квартир еще несколько. С содержанками. На коленях просил остаться. Я позволила себя уговорить. Что он задумал? То, что не любит и не любил никогда – это сразу было понятно. В тот вечер с кольцом, когда он опять плакал и сделал предложение, я согласилась. Из желания разобраться в его тактике. Я ведь никогда не была замужем.