Небо и море что-то напевали на два голоса, поскрипывала мачта, постукивали ванты. Белая пена, белые облака. И впереди весь мир, плыви куда хочешь. Один. Один. — Не подведет, факт. Полетит, как птица, — откликнулся Сэм. Колючие брызги в лицо и привкус соли. Коричневые паруса над головой. Румпель, взбрыкивающий, как необъезженный жеребец. Яхта, выпрыгивающая из волн и весело отряхивающаяся, словно живая. Ни полоски земли на горизонте... и дикий, дикий ветер.
В коридоре стоял странный запах, весь воздух был им пропитан: казалось, он исходит от самой хозяйки — запах застарелых духов и еще более застарелой пудры. Запах тех, кто спит днем, не снимая одежды. Запах от невытряхнутых пепельниц и перезрелых фруктов, съеденных в спальне.
И она ступила с тротуара на мостовую. Но откуда опять этот оглушительный скрежет тормозов, почему перед ней во второй раз мелькнуло растерянное, бледное лицо рассыльного из прачечной?
А еще в июне к родительскому дню готовили спектакль; правда, Сьюзен досталась роль без слов — она изображала одну из фей, — но играла она великолепно, глаза у нее блестели, и была она, конечно, лучше всех.
— Пожалуйста, не смотри на этого противного человека! — воскликнула она. — Пойдем скорее, пойдем! Он испортит нам весь день, мы потом ни о чем другом не сможем думать. Таких людей вообще нельзя оставлять в живых, это преступление! Он замер и поглядел ей в лицо. Она раскраснелась, из-под меховой шапочки выбилась темная прядь. Странно, сейчас она была очень похожа на девочку с картины. Затем она улыбнулась, притянула его к себе за руку и ткнулась лицом ему в плечо. — Милый, ведь правда здорово жить на свете, да? Мы будем счастливы с тобой. Счастливы, счастливы!
Будущее не сулило ему ничего красивого. Только существование, которое можно назвать смертью до смерти: полная зависимость от чужого милосердия, неспособность защитить, любить, дать жизнь.
Не исключено, что комната и должна была напоминать входящим сюда: жизнь почти закончилась, пора послать прощальный привет всему живому и закрыть за собой дверь.
