Если б я был древним полководцем, покорил бы я Ефиопию и Персов, свергнул бы я фараона, построил бы себе пирамиду выше Хеопса и стал бы славнее всех живущих в Египте!
Если б я был ловким вором, обокрал; бы я гробницу Менкаура, продал бы камни александрийским евреям, накупил бы земель и мельниц и стал бы богаче всех живущих в Египте.
Если б я был вторым Антиноем, утопившимся в священном Ниле я бы всех сводил с ума красотою, при жизни мне были б воздвигнуты xpaмы и стал бы сильнее всех живущих в Египте.
Если б я был мудрецом великим, прожил бы я все свои деньги, отказался бы от мест и занятий, сторожил бы чужие огороды и стал бы свободней всех живущих в Египте.
Если б я был твоим рабом последним, сидел бы я в подземелье и видел бы раз в год или два года золотой узор твоих сандалий, когда ты случайно мимо темниц npoxoдишь, и стал бы счастливей всех живущих в Египте
1905-1908
Не напрасно мы читали богословов и у риторов учились недаром, мы знаем значенье каждого слова и все можем толковать седмиобразно. Могу найти четыре добродетели в твоем теле и семь грехов, конечно; и охотно возьму себе блаженства; но их всех слов одно неизменно: когда смотрю в твои серые очи и говорю "люблю" - всякий ритор поймет только "люблю" - и ничего больше
Когда я тебя в первый раз встретил, не помнит бедная память: утром ли то было, днем ли, вечером или поздней ночью. Только помню бледноватые щеки, серые глаза под темными бровями и синий ворот у смуглой шеи, и кажется мне, что я видел это в раннем детстве, хоть и старше тебя я многим
Если мне скажут: "Ты должен идти на мученье",С радостным пеньем взойду на последний костер, Послушный.
Если б пришлось навсегда отказаться от пенья, Молча под нож свой язык я и руки б простер, Послушный.
Если б сказали: "Лишен ты навеки свиданья",Вынес бы эту разлуку, любовь укрепив, Послушный.
Если б мне дали последней измены страданья, Принял бы в плаваньи долгом и этот пролив, Послушный.
Если ж любви между нами поставят запрет, Я не поверю запрету и вымолвлю: "Нет".
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре любили, но все имели разные "потому что": одна любила, потому что так отец с матерью ей велели, другая любила, потому что богат был ее любовник. третья любила, потому что он был знаменитый художник, а я любила, потому что полюбила.
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре желали, но у всех были разные желанья: одна желала воспитывать детей и варить кашу, другая желала надевать каждый день новые платья, третья желала, чтобы все о ней говорили, а я желала любить и быть любимой.
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре разлюбили, но все имели разные причины: одна разлюбила, потому что муж ее умер, другая разлюбила, потому что друг ее разорился, третья разлюбила, потому что художник ее бросил, а я разлюбила, потому что разлюбила.
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, а, может быть, нас было не четыре, а пять
Когда мне говорят: "Александрия", я вижу белые стены дома, небольшой сад с грядкой левкоев, бледное солнце осеннего вечера и слышу звуки далеких флейт.
Когда мне говорят: "Александрия", я вижу звезды над стихающим городом, пьяных матросов в темных кварталах, танцовщицу, пляшущую "осу", и слышу звук тамбурина и крики ссоры.
Когда мне говорят: "Александрия", я вижу бледно-багровый закат над зеленым морем мохнатые мигающие звезды и светлые серые глаза под густыми бровями, которые я вижу и тогда, когда не говорят мне: "Александрия!"
Вечерний сумрак над теплым морем, огни маяков на потемневшем небе, запах вербены при конце пира, свежее утро после долгих бдений, прогулка в аллеях весеннего сада, крики и смех купающихся женщин, священные павлины у храма Юноны, продавцы фиалок 1000 , гранат и лимонов, воркуют голуби, светит солнце, когда увижу тебя, родимый город!
Моряки старинных фамилий, влюбленные в далекие горизонты, пьющие вино в темных портах, обнимая веселых иностранок; франты тридцатых годов, подражающие д'0рсе и Брюммелю, внося в позу денди всю наивность молодой расы; важные, со звездами, генералы, бывшие милыми повесами когда-то, сохраняющие веселые рассказы за ромом, всегда одни и те же; милые актеры без большого таланта, принесшие школу чужой земли, играющие в России "Магомета" и умирающие с невинным вольтерьянством; вы - барышни в бандо, с чувством играющие вальсы Маркалью, вышивающие бисером кошельки для женихов в далеких походах, говеющие в домовых церквах и гадающие на картах; экономные, умные помещицы, и вот все вы: хвастающие своими запасами, умеющие простить и оборвать и близко подойти к человеку, насмешливые и набожные, встающие раньше зари зимою; и прелестно-глупые цветы театральных училищ, преданные с детства искусству танцев, нежно развратные, чисто порочные, разоряющие мужа на платья и видающие своих детей полчаса в сутки; и дальше, вдали - дворяне глухих уездов, какие-нибудь строгие бояре, бежавшие от революции французы, не сумевшие взойти на гильотину все вы, все вы вы молчали ваш долгий век, и вот вы кричите сотнями голосов, погибшие, но живые, во мне: последнем, бедном, но имеющем язык за вас, и каждая капля крови близка вам, слышит вас, любит вас; милые, глупые, трогательные, близкие, благословляетесь мною за ваше молчаливое благословение
С тех пор, как увидел я глаза твои, я стал равнодушен к солнцу: зачем любить мне его одного, когда в твоих глазах их двое?
Какая-то лень недели кроет, Замедляют заботы легкий миг, Но сердце молится, сердце строит: Оно у нас плотник, не гробовщик.
