Оглавление

Хотели, как лучше…

Двигатели самолета изменили тон, и Маша посмотрела в иллюминатор, хотя после взлета ничего интересного там видно не было. Или облака, или просто небо. А как может быть иначе, если тебе только шесть лет, ты пристегнута ремнем к сиденью и смотреть наружу можешь только снизу вверх. Зря с мамой поругалась, которая хотела посадить ее не у окошка, а между собой и папой. Могла бы с папой поиграть.

Правда, небо раньше было светлым, а стало почти темным. Наверное, уже вечер.

Маша посмотрела на родителей. Мама дремала, как и большинство пассажиров в слабо освещенном салоне. А у папы над головой светит круглая лампочка, и он, как всегда, читает. Поглядывает в книгу и что-то бормочет.

Самолет немного тряхнуло. Маша выкрутилась из-под ремня, встала в кресле на коленки и посмотрела через окошко вниз. Земля так красиво светилась разноцветными огоньками, что Маша звонко закричала:

— Папа, мы уже унижаемся.

Из соседнего ряда раздался смешок. Катя вздрогнула и недовольно покосилась на дочь, затем машинально поправила, подчеркивая звук «с».

— Правильно говорить не у-нижаемся, а с-нижаемся. А ну-ка сядь и пристегнись!

Сосед Фимы по ряду слегка наклонился к нему.

— Это еще-таки вопрос — как говорить правильно. Я ж в Германии почти три года живу. В главном-то, малышка, права. Знаете анекдот — как жилось при немцах в Одессе? Не евреям, конечно. Пили во! — не дожидаясь ответа продолжил он и провел большим пальцем возле горла, показывая, как пили, — жрали — во! Но морально было плохо.

— Устами младенца говорит истина? — растерянно пробормотал Фима. — Возможно.

— Что читаете, не Тору случайно? — вдруг спросил мужчина. — Я вижу, вы весь полет: то читаете, то повторяете, читаете, повторяете.

Фима изумленно посмотрел на соседа и показал ему обложку.

— Попов. «Немецкий за 13 дней», — удовлетворенно прочитал сосед. — Так и думал. Про Тору я для завязки разговора спросил.

Но разговор не состоялся. В салоне включился полный свет. Бортовое радио мелодично звякнуло и произнесло приятным голосом:

— Самолет приступает к посадке в аэропорту Франкфурта.

++

Загрузив возле ленты выдачи багажа чемоданами и сумками тележку, семейство выбралось в сверкающий зал аэропорта и восхищенно закрутило головами. Мешало, правда, что в зале было чуть ли не жарко. Одевались-то в Петербурге в соответствии с временем года — конец февраля, холодно, но в Германии была уже явно плюсовая температура. Почувствовали это, пока шли от трапа к автобусу.

Катя расстегнула свою красивую шубу, потом сняла с Маши и положила на тележку ее курточку. Потом стянула с рук перчатки и поправила кольцо с дорогим камнем. Фима перевесил на другое плечо битком набитую, тяжелую сумку и достал из кармана куртки листок бумаги. Катя сочувственно проследила за перемещением Фиминой сумки, но свою, хоть и женскую, а тоже тяжелую и раздувшуюся от содержимого, только поддернула на плече.

Вокруг двигалась по своим делам масса людей. Невдалеке был виден кофейный бар.

— А кто нас должен встречать? — спросила Катя.

— Друзья одного сослуживца. Договорились, что мы встретимся возле — Фима заглянул в листок, — райсцентра. Пойду поищу, а вы стойте на этом месте. Тут и потеряться недолго.

— Ладно, Фим. Сумку-то свою неподъемную оставь! Положи на тележку.

— Ну уж нет. Тут все документы и ценности. Я лучше потаскаю.

— Забыл, что ты уже не дома. Тут не воруют.

Катя демонстративно сняла с плеча сумку и положила ее поверх чемоданов.

— Как хочешь, — озабоченно сказал Фима, — но ушами не хлопай. Сейчас приду.

Проводив Фиму глазами, Катя стала приглядываться к бару. Бармен стоял за стойкой, посетителей не было. Решившись, Катя взялась за тележку и стала толкать ее в сторону бара.

— Пошли, Машка.

— Папа сказал здесь ждать, — обиженно отреагировала девочка.

— Ну и стой, а я кофе попью.

Катя покатила тележку к стойке. Недовольная Маша поплелась за ней.

Возле бара Катя отпустила тележку и подошла к стойке. Крепкий черноволосый бармен выжидательно смотрел на миловидную ухоженную блондинку. Пару секунд Катя думала, как сделать заказ. Даже мысль, что, может быть, Фима прав и немецкий надо было учить до переезда, мелькнула у нее в голове. Ерунда, кофе — на всех языках кофе.

— Uno tasse capuchinno, per favore / Чашку капучино, пожалуйста (итал.), — обратилась, наконец, Катя к бармену. «Si, signora.» — кивнул тот, улыбнулся и повернулся к автомату.

— Мама! — услышала Катя испуганный крик дочки.

Резко повернувшись, Катя увидела стремительно двигающуюся к эскалатору и уезжающую на нем вниз мужскую фигуру. Маша и тележка были на месте, но Катиной сумочки на тележке не было.

— Украли! — охнула Катя и схватила Машу за руку. — Куда же ты смотрела?

У Маши заблестели слезы на глазах.

— Дядя сказал: «Тихо»

— Откуда ты знаешь, что он сказал «Тихо»? Ты ж немецкого не знаешь.

— Он по-русски сказал. И так сделал, — прошептала Маша и поднесла указательный палец к губам, показывая, как сделал «дядя».

++

Встречающих супругов Фима нашел не совсем легко, но узнал сразу. Не только потому, что описаны они были весьма точно, но и благодаря выразительной внешности обоих.

Миша и правда оказался громадным, с открытым славянским лицом, подчеркнутым бородой. Лида, описанная как «слегка еврейка», имела на Фимин взгляд обычное симпатичное лицо, но, по контрасту с Мишей, для поиска в толпе охарактеризована была удачно. Оба были чуть постарше Фимы.

После приветствий, выражения благодарности за встречу, ответного «Ну, что вы! Надо же помогать» двинулись к Кате с Машей.

— Я спрашиваю: «Где райсцентр?», — рассказывал Фима, — Никто не понимает, а один по-английски говорит: «Вы ищете китайский ресторан?» При чем тут китайцы?

Миша хмыкнул.

— Ты что, совсем немецкий не учил? Тебе нужен райЗецентр, — подчеркнул он звук «з», — а ты про рисовый центр спрашиваешь.

— Почему не учил? Учил, по самоучителю, — Фима вытащил «Попова» из кармана.

Но они были уже невдалеке от тележки, и Фима заметил какие-то проблемы, прежде всего — настойчивые возгласы бармена, который кричал не обращающей на него внимания Кате: «Сеньора, драй ойро, битте / С вас три евро, пожалуйста (нем.)»

Катя кинулась к Фиме.

— Сумку украли, — но тут же приняла независимый вид, — только не надо твоих «Я же говорил».

— Деньги, документы там были? — спросил Миша.

— Слава богу, все у меня, — ответил за Катю Фима.

— Тогда не смертельно, — успокаивающе сказа Миша, обращаясь к Кате. — Давайте знакомиться. Миша. Лида — моя жена. А ты — Маша?

Маша кивнула.

— Может, вообще без сумки обойдетесь? — спросил Миша. — Просто времени жалко. Нам же не только вас в лагерь везти, но еще потом домой добираться.

— Как просто у вас — обойдетесь, — буркнула Катя, — В ней такая (!) косметика, — она посмотрела в поисках поддержки на Лиду, но та была совсем не накрашена, — вам не понять. Электронный переводчик. Фотографии. Да и сама сумка от Гуччи!

— Ладно, — огорченно сказал Миша, — я слышал, обычно через час-два сумки находятся, только без ценностей. Лида, Фима и Маша остаются с вещами…

Но тут его перебил буфетчик: — Драй ойро, битте, драй ойро! / 3 евро, пожалуйста (нем.).

— … и разбираются с кофе, — продолжил Миша. — А мы идем в полицейский участок. Катя, возьмите свой паспорт.

++

Миша с Катей ушли.

Фима посмотрел на нахмуренную дочку.

— Не грусти, Машка. Хочешь мороженого?

Маша кивнула. Фима подтащил тележку к одному из столиков, посадил за него Машу с Лидой и пошел к бармену. Разговор с ним на смеси английского и немецкого Фиму сначала удивил, потом вызвал сомнение и, наконец, огорчил. Но оглянувшись на Машу, он достал кошелек.

К столику Фима подошел с двумя вазочками, на каждой из которых по одному лежало по одному шарику, и поставил их перед Лидой и Машей.

— А что так мало? — удивилась Маша.

— Спасибо скажи. Дома я бы тебе за такие деньги десять шариков купил.

Маша обиженно начала ковырять мороженое ложкой.

— Да, в аэропорту все ужас как дорого, — сказала Лида. — И мне не надо было покупать. Ешь сам.

— Брось ты, я ведь не жадничаю. Мы же уже за границей отдыхали, — взглядом поблагодарил Лиду за понимание Фима, — это я Машку приучаю, что надо отличать туризм от эмиграции. Ешь, пожалуйста.

Лида и Маша с удовольствием принялись есть мороженое.

— Тут программисты нужны, — обратилась Лида к Фиме. — Ты, наверное, сразу работать пойдешь? Программисту может и английского хватить.

— Нет-нет, я хочу полгодика поучить язык, чтобы меня немцы с трудом от своих отличали, а уж потом — на работу.

Лида изумилась.

— Что-то непохоже, чтобы ты так немецкий знал. В немецкой школе, что ли, учился? Или на курсы пять лет ходил?

— Еще чего, — самодовольно улыбнулся Фима, — перед тем, как в страну носителей языка ехать, пять лет учиться! Месяц, правда, самоучитель читаю, — он снова вытащил и любовно погладил тоненькую книжку «Попова», — но, судя по сегодняшним контактам, месяца, наверное, мало. Так что, потренируюсь здесь полгодика с немцами. Больше-то ведь не надо?

Лида опять изумленно посмотрела на Фиму, потом сочувственно склонила голову к плечу. Фима, заметив эти взгляд и жест, удивился.

— А что, разве здесь это не само собой получится?

Лида посмотрела на него еще более сочувственно и отрицательно покачала головой.

— Ничего, прорвемся, — весело и самоуверенно подмигнул ей свежеиспеченный иммигрант.

Мобильный телефон Лиды зазвонил.

— Это Миша из полиции, — сказала она, послушав, — нам повезло. Относительно, конечно. Они уже получили назад сумку. Правда, без косметики и электронного словаря. Идемте к машине.

Фима поднялся и взялся за тележку.

— А у Кати как с языком? — по дороге спросила Лида.

— Пока никак. Но она же переводчик с английского и итальянского, в «Интуристе» работала. А английский — это язык всего мира. На всякий случай купили ей словарик с кнопками, но его вот сперли.

Лида сочувственно покачала головой.

++

Вся компания погрузилась в большой «Фольксваген-Пассат» не первой свежести.

Миша сел за руль, Фима — рядом.

— Классная тачка, — похвалил машину Фима. — У меня тоже универсал был, но в него бы всё не влезло. С этой не сравнить. Да и дороги, — он махнул рукой вдоль автобана, — не то, что у нас. Наверное, неохота из-за руля вылезать.

Миша пожал плечами.

— Ну, во-первых, есть машины и получше, не говоря уж, что поновее. А во-вторых, это там автомобиль был роскошью. А здесь — давно уже средство передвижения. Как постоишь на таком чудесном автобане пару часов в пробке, так и перестанешь восхищаться.

— Ну, все равно. С кондиционером и медленно ехать не страшно. Я вот перед отъездом свою четверку продал, так так намучился в автобусах и трамваях. Все бока помнут, портфель к груди прижимаешь сильней, чем любимую женщину.

Катя, сидящая сзади, дала Фиме легкий подзатыльник: Портфель тебе дороже меня?

Фима с улыбкой отмахнулся.

— А я тебе завидую, представляешь, — вдруг сказал Миша. — В машине ведь ты от людей изолирован. А в общественном транспорте такое бывало! Помню ехал я в автобусе в консерваторию, еще студентом.

— Ты музыкант? — перебил Фима. — На чем играешь?

— Да здесь на всем приходится. Ну и в школе музыкальной работаю. Так вот, сижу у окна, читаю, как водится. Наконец, моя остановка. Девушке, что рядом сидит, симпатичная такая, говорю: «Вы выходите?» А она мне: «По обстоятельствам…». Протиснулся я мимо нее растерянно, из автобуса вылез и так себя ругал! До сих пор, как вспомню — ругаю.

Фима вежливо хихикнул, Катя улыбнулась. А Маша толкнула маму и спросила: «Это что значит, обстоятельствам?».

— Ты бы лучше ребятам что-нибудь полезное о Германии рассказал, — заметила Лида шутливо. — А то я тоже вспомню. Какого-нибудь немца — чтоб далеко не ходить.

— Все, сдаюсь, сдаюсь. Ты эту угрозу учти, — подмигнул он Фиме, — если у женщины есть возможность немца вспомнить, то это опасно.

— Э, у нас все крепко, верно Катюха? — повернулся Фима к жене.

Миша и Лида обменялись через внутреннее зеркало заднего вида взглядами.

— Ну, дай бог, — закрыла тему Лида.

++

Машина в темноте подъехала к тяжелым воротам распределительного лагеря для беженцев. За стеной, окружающей лагерь, были видны невыразительные бетонные дома. Миша и Лида помогли Фиме выгрузиться и поднести вещи к проходной.

— Ну все, тут пока прощаемся, — сказал Миша. — Завтра рано на работу, а нам еще до дома час ехать. Телефон наш имеете. Когда поселитесь в хайме, звоните.

— А хайм — разве не имя? — спросила Катя.

— Имя — тоже, хотя и Хаим, — ответила Лида. Но здесь так еще общежития для беженцев называются.

Проходная начиналась с коридора с вертушкой. Перед вертушкой справа находилось большое окно в комнату, в которой сидел средних лет молодцеватый дежурный. Пока Фима подтаскивал чемоданы, Катя обратилась к заинтересованно смотрящему на нее немцу: Good evening. / Добрый вечер (англ.)

— Guten Abend. Ihre Papiere, bitte. / Добрый вечер, ваши документы, пожалуйста (нем.), — ответил дежурный.

Непонимающая Катя сделала извиняющуюся гримаску и, на всякий случай, одарила дежурного одной из лучших своих улыбок. Тот оживился. Подошедший Фима вытащил из сумки документы и сунул их в окошко. Дежурный быстро пролистал бумаги.

— Sind sie verschiedene Familien? / Вы разные семьи? (нем.)

Фима растерялся.

— Йа. Найн. Майне фамилие — Мильман. Зи, — Фима показал на Машу, — аух, майне тохтер. Зи, — он ткнул в сторону Кати, — ист Щукина. / Да. Нет. Моя семья (путает с «фамилией») — Мильман. Она — тоже, моя дочь. Она — Щукина.

Дежурный еще больше оживился.

— Sind sie getrennt? / Вы по отдельности? (нем.), — обратился он к Кате.

Фима отрицательно помотал головой, но дежурный этого не увидел — в это время Катя беспомощно подарила ему еще одну улыбку.

— Gut. Sehr gut. Dann warten Sie, bitte. / Хорошо. Очень хорошо. Тогда подождите, пожалуйста. (нем.)

Дежурный быстро заполнил какие-то бумаги, потом дал их Фиме и Кате для подписи. Затем вышел из своей комнаты с другой стороны вертушки.

— Kommen Sie mit. / Пойдемте со мной. (нем.), — сказал дежурный и забрал у Кати ее чемодан.

++

Усталое семейство, следуя за дежурным по пустынному двору, дотащилось с вещами до невзрачного одноэтажного здания. Немец открыл ключом входную дверь и впустил прибывших в небольшое мрачное фойе, в стене которого тянулся ряд цельнометаллических дверей. Он открыл одну из них и жестом показал Фиме, чтобы тот заносил вещи в комнату. А Катю, которая тоже хотела войти, придержал за рукав.

— Entschuldigen Sie, bitte. Das Kind ist so müde / Извините, ребенок такой усталый (нем.), — немец показал Кате на полусонную Машу.

Jetzt Sie, bitte. / Теперь вы, пожалуйста (нем.), — дежурный открыл соседнюю дверь и, с улыбкой, мягко подтолкнул туда Катю, которая автоматически зашла в пустую темную комнату.

Немец выжидающе и, со ставшей более нахальной улыбкой, стоял в дверном проеме. Катя начала нервничать.

— I want to go to my daughter. / Я хочу к моему ребенку. (англ.), — Катя оттолкнула дежурного и, подхватив еще стоящий в фойе свой чемодан, кинулась в комнату к Фиме и Маше. И резко захлопнула за собой дверь.

++