Оглавление

…Авиация

никогда не перестанет

занимать,

восхищать и всегда снова

удивлять свободные умы.

Вот они высоко

в воздухе проплывают

над нами

с поражающим гулом,

волшебные плащи Мерлина,

сундуки-самолеты,

летающие ковры,

воздушные корабли,

ручные орлы, огромные,

сверкающие чешуей,

драконы —

самая смелая сказка

человечества,

многотысячелетняя его

греза, символ свободы

духа и победы над темной

тягостью земли!

Само небо

становится ближе,

точно нисходит к тебе,

когда,

подняв кверху голову,

следишь за вольным

полетом прозрачного

аэроплана в голубой

лазури.

А. И. Куприн. Люди — птицы.

Часть первая

Мифы о крылатых людях и машинах

Мы несколько недооцениваем

технические достижения

наших далеких предков.

Между тем достижениями этими

ни в коем случае

нельзя пренебрегать.

История человечества

может предстать в искаженном виде

только потому,

что раньше люди не могли

достаточно бережно

хранить документы,

передавать свои производственные

традиции.

Тур Хейердал

С горечью понял искуснейший механик, скульптор и зодчий Дедал из Афин, что его далеко превзойдет пле­мянник и ученик Тал. И тогда Дедал убил гениального юношу и бежал к царю острова Крит Миносу. Не сладко пришлось ему на чужбине. Заставил Минос Дедала по­строить для своего урода-сына Минотавра роскошный за­мок Лабиринт. Бросали в Лабиринт преступников, и они, не зная, как оттуда выбраться, попадали в лапы человека-быка Минотавра и съедались им. А каждые девять лет попадали на клыки Минотавру семь, юношей и семь девушек — самых красивых. Такая участь могла постиг­нуть и сына Дедала.

Решил Дедал сбежать от Миноса. «Минос владеет островом и может держать меня на земле, окруженной со всех сторон водой, — подумал он. — Но воздух ведь свободен! Если нельзя уйти ни по земле, ни по воде, то я убегу такой дорогой, где Минос бессилен: я уйду по воздуху».

И смастерил Дедал для себя и сына своего Икара крылья. Огромные получились крылья — из орлиных перьев, слепленных вос­ком. Взмыли на них отец с сыном в небесную синь, уподобились птицам. Сердцу радостно, душе раздольно. И не выполнил Икар наставления от­цова — не лететь слишком высоко! — ринулся к солнцу. Растопили податливый воск горячие лучи, и низринулся непослушный Икар в море…

Прекрасный миф! Есть ли что взять из него, кроме мечты о полете, любознательным, влюбленным в авиа­цию мечтателям? Некоторые исследователи находят тех­нические детали, дающие основания за мифом видеть какие-то реальные попытки людей осуществить полет на искусственных крыльях. На многие вопросы уже сейчас можно получить ответ, используя новейшие археологиче­ские находки и другие данные.

Воском ли скреплял Дедал свои крылья? Вряд ли. В то время использовался довольно прочный клей, основой которого служил воск. Повредило ли солнце крылья Икара? Скорее всего, это поэтическое допущение. С под­нятием на высоту температура воздуха падает. Но и в этом случае крылья могли разрушиться, так как древний восковой клей терял свои качества при понижении тем­пературы.

Легенда об Икаре еще таит в себе много загадок.

Есть и другие сказания о воздушных путешественни­ках — читая их, стоит поразмышлять.

В Африке на песчаном плато Бандиагара[1] живет ма­ленькая народность — догоны, сохранившая свою специ­фическую древнюю культуру. Самое интересное у этого племени — удивительно стройные мифы, передаваемые устно. Из поколения в поколение на ритуальном языке «сиги-со», языке знахарей и колдунов, жрецов древней религии.

Мифы удивительны, и многому в них приходится ве­рить. То, что было известно очень далеким пред­кам догонов, современные люди узнали совсем недавно. Например, древние дого­ны знали, что звезда Сириус — только фрагмент звезд­ной системы, а в систему входят еще не видимый про­стым глазом белый карлик «по-толо» (Сириус-В) и тай­ная звездочка «эммея-толо» (Сириус-С) с планетой-спутником «ньян-толо». Ну как не удивляться, если уче­ные открыли Сириус-В в январе 1862 года, а о существовании Сириуса-С до сих пор идут жаркие спо­ры среди астрономов!

В догонском мифе говорится, что Сириус-В — самая тяжелая звезда. «Она настолько тяжела, что все люди, вместе взятые, не смогли бы поднять маленький кусочек ее». В наше время ученые вычислили и подтвердили «до­гадку» догонов — масса Сириуса-В чрезвычайно плотна, один кубический сантиметр весит примерно 50 тонн!

В мифологии догонов есть две одиссеи о летающих людях: путешествие Ого и прибытие летательного аппа­рата Номмо с людьми на их землю.

Отойдя от божественной и космической трактовок этих полетов, хочется рассмотреть их в приближении к реальности.

По преданию, Ого, а за ним и Номмо улетели с Си­риуса, но предположим, что они прибыли на песчаное плато Бандиагара с другого континента Земли, где высо­коразвитая цивилизация погибала по каким-то причи­нам. Тогда будет объяснима и высокая техническая ос­нащенность их летательных аппаратов, которые двига­лись подгоняемые «ветром», заключенным в зернах «по», этот ветер вырывался из задней части аппарата наружу в виде «крутящегося вихря» через отверстия, имеющие «форму этого ветра». И объяснимо, почему Номмо взял в свой аппарат все необходимое для жизни людей на но­вом месте. А он на свой огромный двухпалубный аппа­рат с круглым дном, разделенный на 60 отсеков, по­грузил «все земные существа и способы бытия: мир, не­бо, деревню, дом собраний, женский дом, домашний скот, деревья и птиц, обработанное поле, огонь и слово, танец и работу».

О том, что у мифологических летающих людей дого­нов были не космические, а приземные летательные ап­параты, говорят и детали легенд: аппарат Номмо «сде­лал восемь кругов над» посадочной площадкой в Бандиагаре, высматривая, ровна ли она. Убедившись в этом, он спустился «двойной спиралью». А приземляясь, он «скользнул по грязи». Это описание посадки в большей мере относится к эволюциям приземного воздушного ко­рабля, чем космического[2].

Более приземленно неплохо бы рассмотреть и другие легенды.

Археологи нашли глиняную табличку. На ней пись­мена. Расшифровав их, ученые прочитали одно из древ­них сказаний народов Двуречья. Легенда, возникшая несколько тысячелетий назад, широко отраженная в асси­ро-вавилонской литературе и мифологии, повествует о том, как летал Этана.

Этана очень желал получить регалии царской вла­сти и «траву рождения» для обеспечения личного бес­смертия. С просьбой помочь ему в достижении желаемо­го он обратился к богу солнца Шамашу. Тот посовето­вал ему отправиться на небо, «где любой найдет все, что ищет». Этана устремился к звездам на крыльях орла.

Сюжет, довольно распространенный в мифологии, примерно о таком же полете рассказывается в «Славян­ской книге Еноха» — апокрифическом произведении I века нашей эры. Разница в том, что Этана сам попро­сился на небо, Еноха же пригласили «два очень высо­ких человека», сказав: «Не бойся, не страшись. Сегодня ты вознесешься с нами…» И эти люди, используя крылья, подняли Еноха на облако, и облако стало стремительно набирать высоту. Удивительно! Но ничего удивляющего нас не будет, если мы попробуем нарисовать эту карти­ну современно: на легком крылатом (или винтовом) ап­парате Еноха подняли к висящему в небе огромному бе­лому дирижаблю, и тот, взяв пассажиров на борт, начал набирать высоту.

Итак, Этана с Енохом летят. Можно ли верить в их полет? Много летающих людей родила мифология, на­пример в индийском эпосе «Рамаяна» два героя витают в небе, и в древних китайских сказаниях первый богды­хан был «сыном Неба», и основатель династии правите­лей Перу Гуэлла с женой считаются небесными при­шельцами. Но даже умозрительных доказательств их по­летов нет. У Этана с Енохом они удивительны.

Давайте проследим, что они видели в полете.

Сначала «земля выглядела точно гора, море уподо­билось речному потоку», — узрел Этана. Затем «земля выглядела, как рощица», а «море стало арыком садов­ника». Крылья орла несли его вверх, и вот уже нашу планету он увидел круглой.

Каким же образом древние мудрецы могли приду­мать видения Этана, если в то время и много позже зем­лю считали не круглым телом, а чем-то расплывчатым «на трех китах», на «двенадцати цепях» или «на слонах»? Для халдеев, например, земля — это плот из тростника, обмазанный глиной, дрейфующий в бескрайнем море. А для древних египтян — четырехугольное поле, окружен­ное горами и прикрытое небом — хрустальной чашей или даже плоской железной крышей, покоящейся на четырех «столпах». А Енох в своем полете увидел «сокровища снегов и льдов» внизу, а вверху «тьму, темнее земной». Это же наблюдали «летавшие» люди в «даосских заклинани­ях», в памятнике китайской письменности «Путешествие на запад». Там говорится: «Между тем как путешествен­ник поднимался все выше и выше, небо становилось все чернее».

Загадка: каким образом люди древности могли знать, что с поднятием на большую высоту небо чернеет, пере­ходит в угольный цвет космоса? Днем земное небо свет­лое, ночью — темное, но почти никогда не бывает, чер­ным, «кромешным». Природа черного неба до сих пор представляет для науки сложную загадку, и вряд ли древний человек описал видения Еноха и его мифологи­ческих коллег умозрительно.

Подойдем ближе к нашему времени и коснемся еще некоторых загадок, теперь уже летательной техники.

В сочинениях римского историка Авла Гелия, кото­рый жил во II веке до нашей эры, есть сведения о дере­вянном летающем голубе: «…наиболее известные грече­ские писатели, среди них и философ Фаворин, очень ста­рательно собиравший сведения о старине, утверждали вполне твердо, что деревянный голубь, сделанный Архитом, мог летать при помощи механизма: нет сомнений, что он держался в воздухе благодаря уравновешенности и оживлялся тайно заключенным в нем веянием».

Архит Терентский — греческий философ, полководец и механик IV века до нашей эры. Его «голубем» интере­совались и очень многие исследователи нашего времени, пытались его воспроизвести. Так, например, физик Кирхер построил бумажного голубя с железным клювом, и игрушка удерживалась на весу и скользила по намагни­ченному кругу. Но это нельзя считать даже подобием изобретения Архита. Как держался в воздухе его дере­вянный голубь, остается не разгадвнным до сих пор.

Окончательно не объяснены и другие приспособления, применявшиеся в средневековых войнах и позднее, — это устрашающие «драконы», пустотелые воздушные змеи, сделанные в виде чудовищ. Их таскали за собой на при­вязи всадники. «Драконы» склеивались из пергамента, шились из полотна, шелка, а внутри них устанавлива­лись лампы с минеральным маслом, помещался другой горючий или взрывчатый состав. Летающие «драконы» дали повод некоторым историкам называть их «аэростатами»: они утверждали, будто бы подогретый внутри воз­дух создавал достаточную подъемную силу для удер­жания «дракона» над землей. Опыты, при которых воз­дух в легкой закрытой сфере подогревался слабым ис­точником тепла, пока не подтверждают этой версии. И в то же время древние документы утверждают, что, на­пример, в 906 году при осаде Царьграда киевский князь Олег устрашил греков фигурами воинов, пущенными по воздуху в лагерь противника. В летописи сказано: «Со­твори коня и люди бумажны, вооружены и позлащены, и пусти на воздух на град: видев же греци и убоящася».

9 апреля 1241 года монголы, пройдя территорию Средней России, ворвались в Силезию и в бою при Лей­пциге подняли высоко в воздух громадного «дракона», изрыгавшего из пасти дым и огонь. Это навело паниче­ский страх на немцев, обратило их в бегство…

Давно уже слово небылица заменено более осторож­ным — фантазия, приближенная к реальности.

Подойдем еще ближе к нашему времени. Вспомним о летательных аппаратах, над которыми работал гени­альный Леонардо да Винчи. О его теоретических тракта­тах и практических успехах подробно рассказано в пер­вой книге.[3]

Плоды дерзких мыслей Леонардо да Винчи были на несколько веков забыты, но не оскудела мечта человече­ства уподобиться птицам. Пытливые люди приглядыва­лись не только к полетам пернатых, их интересовало лю­бое явление, так или иначе наталкивающее на мысль, что над землей можно подняться. Горячий пепел, искры от костра первобытного человека летели не в стороны, а под свод пещеры. Копоть от чадящей лучины в избе крестьянина осаживалась на стенах меньше, чем на по­толке. Дым из печной трубы, как и табачный дым из ку­рительной трубки, поднимался вверх. Клубы пыли на дорогах в жаркие дни стояли долго, а в холодные — пыль быстро опадала под копытами лошадей и колеса­ми. Семена клена, имеющие крыло, уносились ветром на многие версты. В небе ползали, плавали, резво мчались подкрашенные зарей или темной хмарой облака.

Многие желали прокатиться на облаке. Иные счита­ли, что это возможно, лишь бы забраться на него. И фантазия людей сначала посадила на мягкие облака богов, ангелов, а потом и простых смертных, чем-то от­личившихся на земле.

Кипели дерзкие мысли, ставились эксперименты и на Руси. Но тяжелая длань царя и присных его, могущест­венная православная церковь жестоко пресекали попыт­ки русских людей подняться в небо.

В царствование Ивана Грозного «смерд Никитка» сшил крылья, подобные птичьим, и совершил несколько полетов в присутствии царя. Как летал Никитка — неиз­вестно. Может быть, прыгал с возвышения или бросался с кручи. Но история точно зафиксировала «благодар­ность» Ивана Грозного: он приказал «за сие содружест­во с нечистою силою отрубить выдумщику голову. Тело окаянного пса смердящего бросить свиньям на съедение, а крылья сжечь».

Мы чтим Петра Первого как Просветителя и Преоб­разователя, помним его вещие слова, сказанные при за­кладке Петропавловской крепости: «Не мы, а наши пра­внуки будут летать по воздуху, ако птицы», но не сто­ит забывать о том, что и он был сатрапом своего наро­да, самодержавным угнетателем. Вот как писал о нем художник Серов: «…идет… увидит его рабочий — хлоп в ноги! Петр тут же его дубиной по голове ошарашит: «Бу­дешь знать, как кланяться, вместо того, чтобы рабо­тать!«У того и дух вон. Идет дальше. А другой рабочий, не будь дурак, смекнул, что и виду не надо подавать, будто царя видишь, и не отрывается от дела. Петр дуби­ной укладывает и этого на месте: «Будешь знать, как царя не признавать!«Страшный человек…»

Царю были подобны и присные его, поэтому не вызы­вают сомнения дошедшие до нас случаи, когда за ма­ленькую промашку или «дерзкое» поведение люди «ли­шались живота» или жестоко и несправедливо наказы­вались. Так, боярин Троекуров за неудачную попытку взлететь на крыльях приказал бить крестьянина-изобретателя «батогами нещадно и продать животы его и ос­татки». В чем же провинился холоп? А в том, что несколько рублей, отпущенных ему из казны на постройку крыльев, были потрачены зря.

И все же в тяжелые, смутные петровские времена, когда новшества да войны оскудили Русь, не переводи­лись на русской земле фантазеры и умельцы. Отрешаясь от суеты мирской, строили они вещи «необычные». К примеру, крестьянин Иван Посошков изобрел «бой ог­ненный на колесах», ставший прообразом современного танка, а ряжский кузнец Черная Гроза — «летаник». Он свил крылья из проволоки, обклеил их перьями. На но­гах закрепил что-то вроде птичьего хвоста и даже на голову надел шапку из длинных лебединых перьев. Куз­нец совершил почти успешный полет, «летел так, мало дело ни высоко, ни низко, устал и спустился на кровлю церкви, но поп крылья сжег, а его едва не проклял».

Еще тяжелее для русича было время императрицы Анны Иоанновны — время иностранного засилья. К ско­тине относились тогда более жалостливо, чем к людям. Без отдыха работали палачи в Тайной Канцелярии, воз­главляемой «добреньким старикашкой с паричком, съехавшим на ухо», главным инквизитором империи Андреем Ушаковым. Не знали сна и пытошные подруч­ные приспешника императрицы герцога Бирона. Сколько русских талантов были «рваны» в его тайных узилищах, сколько «мыслей предерзких» с кровью там смешано. И среди многих самородков народных, из зависти единой, заморил Бирон голодом некоего Симеона — Семена Ко­нонова, изобретателя парашюта. Решил герцог при­своить себе славу первооткрывателя, погубил человека, а довести дело до ума «мозги не хватило».

В 1762 году ссыльный иеромонах Федор Мелес по­ведал губернатору Сибири о невиданной затее — «к ле­танию способ употребить». «За содеянное безумие» Мелеса заковали в кандалы. Он разбил оковы и бежал на один из островов по среди реки Тобол, где из мешков смастерил замысловатые крылья и думал улететь на них из Сибири в родное малороссийское село Золотоноша…

Крылья, парашют — не удались! Огонь и каменный мешок в зародыше испепелили и похоронили мечту. Но облако все-таки было «поймано». Случилось это в 1731 году. Подьячий Нерестец Крякутной сумел загнать «об­лако» в холщовую сферическую оболочку и на этом ша­ре оторваться от земли[4].

Судя по публикациям в печати, устным пересказам XVIII — XIX веков, ученые и литераторы по-разному представляли этот полет. Если собрать отрывочные дан­ные, а в иных случаях просто легенды, то можно нари­совать следующую картину.

Нерестец Крякутной, уроженец древнего городища Нерехты, был мужиком охотным и мастеровым. С грамо­той дружил, прописью древней славился, оттого и вое­водой рязанским обласкан был. В междуделье охотой занимался, утя хитро голосом подманивал — оттого и прозвали Крякутным. А еще строил он диковины разные из щепья, лоскутья, кусков кожи на забаву малым ребя­тишкам. Руки у него «ковырянные и обжогные» были, поскольку состоял он при воеводе по железному делу, с кислой жженкой знался, — ковырянные руки, да умные.

Невредно для себя и людей мед крепкий пил, лю­бил попариться в баньке, да с веничком березовым, да с окатной водой ледяной. Табачищем не баловался, но в подпитии легком подолгу, уложив бороду на длани лопатные, смотрел, как дым поганый из носогрей кольцами завивается и к потолку кольца катятся. Смотрел и голо­вой качал, дескать, отчего диво такое — кольца вверх лезут, и стоит дым облаком и, минуя худую застреху, к небу пробивается?

А тут случилось еще чудо с соломенным колпаком, каковым ярые до пара мужики плешь прикрывают. Ре­шил как-то Крякутной попариться всласть. Камни в баньке раскалил, воды ключевой в бадью набрал, соло­менный колпак, чтоб темя паром не жгло, приготовил. Держит в одной руке колпак, в другой ковш с водой и голышом подходит к белой от огня каменке. Вытянул руку с колпаком над ней нечаянно и… плеснул студеную водицу на раскаленные камни. Шматнул пар вверх, кол­пак вырвался из рук и прилип к полатям мокрым. По­том упал и чуть не сгорел на жарище, да выхватил его Крякутной. Постоял, почесал затылок и еще раз проде­лал чудо с соломенным, колпаком. И опять так же со­вершилось — подскочил колпак.

Много зорь встречал мужик, глаз ночью не сомкнув­ши, чудо обдумывал. В избе листики цигарные, сверну­тые в колокольцы, на пару, а потом на дыму пускал ввысь и дивился силе необычной, которую ни пощупать, ни увидеть невозможно, в просвет глядишь — лишь вол­ны диковинные извиваются, туману речному, развитому ветром и солнцем, подобные. И вывел смысл Крякут­ной, поняв, что не чудо это, а естество. Задумал большое дело сделать, себя потешить, людей подивить. Отпросил­ся у воеводы в отход — с миру по полушке, себе на задумку.

Бродил долго, а вернулся, купил холста легкого да плотного, стал мешок боль­шой из него на суровье со­бирать. Тайно шил, ночами, неторопливо, днями же по­винную отбывал на худой службе и о деле своем до поры рта не раскрывал.

Так зима прошла, и лето красное землю завеселило. В престольный праздник Крякутной со товарищами собрали на площади сруб колодезный над землей, да толь­ко уширялся он книзу, а вверху узкогорлым был и стол­бом венчался. К столбу мешок великий складчатый, слизью рыбьей потертый и засохший, привязали с распахом в узкогорлую отдушину сруба. Внутрь сруба бадью деревянную затащили с накиданным в нее желе­зом да бутыли с кислой жженкой.

Стал дым вонючий из отдушины в мешок бежать, раздувать его до округлости. Надутый дымом поганым и вонючим получился фурвин, как мяч большой. Надул­ся и вверх потянул, да застыл, к столбу привязанный.

И тогда Крякутной сделал скрутку мешковины у нижнего края; веревку петлей повязал и сел в петлю.

Дивились люди на дела сии, а когда Крякутной, пе­рекрестившись, связку шара со столбом порушил, — ах­нули, гул пошел: подняла нечистая сила Крякутного выше березы, понесла на церковь. Сорвал «холчевой» шар венец крыши и сам бок распорол. Скукожился, па­дать на землю стал. Крякутной выскочил из петли, «уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив. Его выгнали из города, он ушел в Москву, и хотели за­копать живого или сжечь».

Вот так россиянин Нерестец Крякутной поднялся в небо, да не очень высоко вышло. Церковные власти внесли имя нечестивца в список преданных анафеме. Заме­чательный опыт «силою сугубо грустных обстоятельств был тотчас же стерт с лица родной земли».

Был и другой вариант рассказа о Крякутном: жег подьячий в срубе солому сухую и подбрасывал в огонь охапки мокрой. Показал я рассказ известному авиакон­структору и знатоку истории воздухоплавания и авиации Олегу Константиновичу Антонову, и вот что он написал мне:

«…Обратите внимание на слова: надул дымом поганым и во­нючим…» Я делаю из этого вывод, что это был не дым, а водород. Водород в то время уже умели добывать. В трудах химиков XVI и XVII веков встречаются упоминания о выделении горючего газа при действии соляной или разбавленной серной кислоты на не­которые металлы, например железо или цинк… При воздействии кислоты на железо с примесью серы вполне мог получиться дым поганый и вонючий». Таким образом, мы можем предполагать, что воздушный шар был наполнен не теплым воздухом, а водородом, и изобретен не физиком Шарлем в 1883 году, а русским самоучкой Крякутным в 1731 году».

Тяжело, по крохам собирались сведения о Крякут­ном, а начало поискам дала рукопись А. И. Сулакадзева «О воздушном летании в России» со ссылкой на «Записки Боголепова».

Но вот некоторые ученые усомнились в честности Сулакадзева, коллекционера старинных рукописей, внука Боголепова, который служил в 1756—1761 годах полиц­мейстером в Рязани. M. Сперанский, В. Покровская, а совсем недавно М. Кочгура утверждают, что Сулакадзев — фальсификатор, и факт первого подъема воздуш­ного шара в России придуман, а если и нет, то, во вся­ком случае, летал на шаре не русский подьячий Нерестец Крякутной, а крещеный немец Фурцель.

Что же послужило основанием такому выводу?

«Историки поначалу не обратили внимания на то, что слова «нерестец», «Крякутной» и «фурвин» в рукописи грубо выправле­ны… — пишет М. Кочегура. — Исправленные слова были прочитаны на увеличенном фотоснимке, сделанном в инфракрасных лучах в Ла­боратории консервации и реставрации документов Академии наук СССР… И вот что обнаружилось. Под словом «нерестец» было на­писано слово «немец», под словом «Крякутной» — «крщеной», т. е. крещеный, а под загадочным «фурвин» написано «фурцель»…

Многие авиаторы, любители истории техники и журналисты все еще считают выдумку Сулакадзева достаточным доказательст­вом первого в мире подъема человека на тепловом аэростате… К со­жалению, факт грубой фальсификации истории воздухоплавания… остается малоизвестным даже некоторым историкам авиации…»

Вряд ли так. Думается, что если не все, то большин­ство советских и зарубежных историков знают об этом факте. Но он не дает никакого основания утверждать, что не в России был совершен первый подъем на аэро­стате.

Почему?

Да потому, что такие предположения М. Кочегуры, как «вполне возможно, что он [Сулакадзев] сам выду­мал и «Записки Боголепова», — не научный довод.

Глубокий исследователь может задаться вопросом, а не потому ли Сулакадзев (или кто-то позже его?) ис­правил имя первого воздухоплавателя на Руси, чтобы выступить таким образом против норманистов, не желая давать им в руки еще одну сладкую косточку для утвер­ждения, что все хорошее на русскую землю принесли варяги и их потомки немецкого происхождения. Хотя ведь до сих пор точно не установлено, кто же были ва­ряги. Скорее всего, это был не народ, а морская рать, собранная из иноплеменников, в том числе и славян.

С завидным упорством выступает литературный кри­тик из Петрозаводска

Л. Резников, утверждая, что «вер­сия о полете Крякутного лопнула, как мыльный пузырь, что «разоблачения» Сулакадзева «раз и навсегда при­кончили «крякутненскую» подделку»[5].

Собиратель старинных книг и рукописей Сулакадзев не раз компрометировал себя, как правильно отмечает Л. Резников, приводя негативные примеры и высказыва­ния авторитетных лиц об этом «неутомимом изготовителе фальшивых бумаг в прошлом веке». «Можно ли после всего этого хоть на грош верить Сулакадзеву, и как при­кажете относиться к тем, кто ему все-таки верит?» — вос­клицает Л. Резников.

Критик приводит мнения о Сулакадзеве многих авто­ритетов, которые считали его «Хлестаковым от археоло­гии», но вынужден оговариваться, что старые документы подделаны «почти все» или «в подавляющем большин­стве».

К «меньшинству» документов, на которые не падало подозрение в подделке до 1958 года (то есть 128 лет по­сле смерти Сулакадзева!), относилась и рукопись «О воздушном летании в России…».

В 1958 году исправление в рукописи обнаружили. Об­виняя Сулакадзева, Л. Резников делает вывод: «Решив, однако, что будет лучше, если в России полетит россиянин, Сулакадзев и поправил себя. Но эти «творческие муки“фальсификатора и позволили разоблачить его до конца. Все в его рукописи вымышлено, вплоть до фа­милии деда!»

Вот так категорично ставит точку Л. Резников. Он все знает: и что думал Сулакадзев, исправляя рукопись, и что предка Боголепова у него не было. На основании поправок Л. Резников делает безапелляционный вывод, что Сулакадзев и тут полностью уличен в вымысле. Он подтверждает свою мысль еще и тем, что слова «фурвин» в русском языке вовсе нет.

К такому приговору нет оснований, кроме общего утверждения, что «Сулакадзев лжец». И есть немало сомнений в пользу достоверности рукописи «О воздуш­ном летании…».

Сулакадзев исправил текст грубо. (Об этом не упоминает Л. Р.) А грубо исправляются только ошибки, фальсификаторы же умеют подчищать текст профессио­нально. В конце концов, Сулакадзев мог и переписать весь документ.

Вполне возможно, исправлено потому, что подья­чий Крякутной и крещеный, обрусевший немец Фурцель были одним и тем же лицом, так как в то время фами­лии давались по кличкам. А если так, то это не поддел­ка, а, если хотите, редактирование.

Для нас, интернационалистов, не имеет значения, кто первым взлетел в России — русский, немец, мордвин и т. д.

Утверждение Л. Резникова (и других), что в рус­ском языке слова «фурвин» нет, — правильное. Но наша страна испокон веков была многоязычной, и почему бы корень этого слова не поискать более старательно? Хо­тя бы обратить внимание на слова «ФУРА» (По В. Да­лю она же «ХУРА»). ФУРА (нем.) — большая телега, крытая парусиной. ХУРА (воет.) — большая мягкая тор­ба для клади с каркасом из прутьев. ХУРДЖИН (воет.) — ковровый мешок, ХУРВИН — холщовый ме­шок.

Кто занимался родословной Сулакадзева и выяс­нял серьезно, был ли у него предок Боголепов? То, что не найден (кто искал?) его дневник, юридически не под­тверждает факт фальсификации. Сулакадзев не обязан был прикладывать его к своей рукописи. Этого не дела­ли и множество других исследователей старины, а только в примечаниях называли источники. Примеров тьма. Кстати, Сулакадзев ссылается не только на Боголепова, но и на записки воеводы Ваейкова.

Как видно, в рассуждениях Л. Резникова немало фан­тазии и нет прямых фактов, чтобы утверждать: «Кончил­ся Крякутной, как и не было его», «материал раз и на­всегда развенчал легенду о Крякутном».

Если подумать, не так безобиден этот вывод. Прак­тически древняя история русского воздухоплавания н авиации держится на двух-трех источниках. «Прикон­чить» Крякутного — значит стереть память не только о нем, но и о летавшем на самодельных крыльях приказчи­ке Островковом, о кузнеце Черная Гроза и других дерзких россиянах.

Легенда о жителе России, первым поднявшемся в не­бо, не развенчана, она живет более 150 лет, она гор­дость наша. Представим даже, что кто-то сумеет доказа­тельно отвергнуть факт полета на «фурвине», но легенда о Крякутном все равно останется жить, как живет ле­генда об Икаре и Дедале, — а ведь тут сомнений нет, не могли они летать на крыльях, скрепленных воском!

Двадцать три года те, кто разделяет мнение ниспро­вергателей Крякутного, пытаются зачеркнуть в истории имя легендарного подьячего. И не получается[6]. Один из самых почитаемых в научных кругах историков авиа­ции П. Д. Дузь, исследователь осторожный, даже очень осторожный по отношению к любому сомнительному фак­ту. и тут не принял безапелляционного приговора Крякутному. В своей книге «История воздухоплавания и авиации в России» с предисловием академика С. А. Чап­лыгина, выпущенной издательством «Машиностроение» в 1981 году, он вновь рассказал о Крякутном, поместил в книге старинный рисунок «Подъем на воздушном шаре подьячего Крякутного». И к рассказу добавил: «Сулакадзев в подтверждение приводимых им фактов ссыла­ется на записки Боголепова и воеводы Ваейкова, но ни тех, ни других до сих пор найти не удалось. Рукопись же Сулакадзева относится к 1819 году, и достоверность опи­санных в ней фактов вызывает сомнения». Вдумчивый историк призывает к осторожности и сомнениям, к продолжению поиска, как бы напоминая, что было время, когда мы бросались в крайность — везде по праву и без оного утверждали русский приоритет, теперь наблюдает­ся тенденция к другой крайности — ниспровергать. И очень жаль, что из последнего издания «Большой со­ветской энциклопедии» убрали сведения о Крякутном. Никак нельзя поощрять людей, пытающихся без доста­точных к тому оснований вытравить из памяти людей свершения россиян, ставшие легендарными.

Но камешек в прошлое брошен, и родились спорные положения. Кто-то неизвестный поспешил сделать и практические выводы. В Нерехте в 1960 году земляки Крякутного поставили гранитный обелиск, на него при­крепили каменную доску со словами:

Крякутного,

Может быть, темной ночью, может быть, днем при попустительстве равнодушных мемориальную доску со­рвали. И стоит гранитный столб как укор![7]

Братья

Если хотите видеть

двух сумасшедших,

поезжайте в Лихтерфельде.

Там кое-кому захотелось летать.

Берлинер локальцейтунг, 1894

Газета «Берлинер локальцейтунг» намекала на крылья, построенные братьями Отто и Густавом Лили­енталь. Откровенно насмехаясь над их работой, газета приводила в пример неудачные полеты англичан Оливье и Галя, француза Ле Бри.

В XI веке английский монах Оливье из Мальмсбери воспроизвел крылья Дедала из птичьих перьев и бро­сился с ними вниз с высокой башни. «Доживая свой век калекой, он твердо верил в правильность своих расче­тов, считая причиной несчастья только свою недогадли­вость — не привязал себе хвоста», — иронизировала га­зета.

Воздухоплаватель Галь сделал несколько полетов верхом на лошади, которую подвешивали к воздушному шару. Произошла трагедия. Виной катастрофы оказался сам всадник, не рассчитавший количества вина, выпито­го

перед полетом. Это случилось 9 сентября 1850 года. Галь, благополучно приземлившись близ городка Бор­до, решил отцепить лошадь от аэростата первой, «дабы более не мучать славное животное». Лошадь отцепили, но после этого удержать баллон не смогли, и он быстро взмыл в небо вместе с воздухоплавателем. В воздухе Га­ля оторвало от баллона…

«В 1857 году французский моряк Ле Бри построил крылатую птицу, сел в нее, привязав ее за телегу, в ог­лобли которой был впряжен рысак. Возница хлестнул коня, и тот помчался. Крылья Ле Бри оторвались от зем­ли и утащили вверх возницу, пытавшегося удержать их за веревку. А потом? — ставила вопрос газета и корот­ко отвечала: — Крах. Ле Бри поломал крылья, так и не взлетев выше курицы!»

Лилиентали предостережениям не вняли.

Живя в пригороде Берлина — Штеглице, они имели собственную механическую мастерскую, но не стреми­лись разбогатеть на выгодных подрядах, а все время строили что-то «несерьезное». Отто, например, сотворил детский конструктор и даже писал пьесы. Одна из них с успехом шла в Остенд-театре.

Однажды братья Лилиенталь вообще забросили все дела в мастерской и всерьез принялись сооружать крылья.

В 1891 году крылья из ивовых прутьев и полотна испытал Отто, бросившись с возвышенности против ветра.

Стремясь понять и объяснить происхождение подъем­ной силы, Отто Лилиенталь с помощью брата создал восемнадцать планеров из легкого бамбука, выполнил на них около двух тысяч отрывов от земли. И написал книгу «По­лет птиц как основа искусства летания». На крылатых аппаратах, построенных братьями Ли­лиенталь, летал не только сам изобретатель — удачный полет на одном из них сделал американский физик Ро­берт Вуд, один из самых дерзких и оригинальных экспе­риментаторов XVIII — XIX веков, разгадавший тайну пурпурного золота царя Тутанхамона и многие тайны убийств, владелец автографа молнии.

Их встреча и поездка в горы состоялась в день, пред­шествующий гибели Лилиенталя.