Мозг — штука ненадежная. Он сбоит, в нем копятся ошибки, и тогда он правит себя об других. Ему нужна точка отсчета, и она всегда — извне. Но здесь точек отсчета нет, только прозрачное, призрачное пространство. Мозг, которому больше не за кого цепляться, прекращает свою вечную болтовню. Ты повисаешь в психической пустоте. Твоя личность стачивается об эти горы, как кусок сыра о терку, и лучше бы не пытаться понять, в чью тарелку сыпется этот сыр, — а то ведь поймешь. А потом ты перестаешь знать, кто ты.
Полудикие горные кони пахнут раздавленной травой и аптекой. Перегретая солнцем пихта пахнет малиновым вареньем. Когда Панночка появился в «Кайчи», по его щекам текли слезы
Наблюдаешь со стороны за загадочными, но, видимо, полными таинственного смысла поступками. Пытаешься понять их, увлекаешься, становишься почти сообщником. А потом оказывается, что тайны никакой нет, а человек просто безнадежно глуп…
Волки-одиночки нападают на коней сзади, кусают за ляжки, оставляя рваные раны, а потом неторопливо идут следом, дожидаясь, когда гниль с их грязных зубов проникнет в кровь и добыча ослабеет. Усяньмянь — китайская смесь из корицы, бадьяна, фенхеля, сычуаньского перца и гвоздики. Если добавишь усяньмянь в печень, не сможешь перестать ее есть. Саспыга никогда не спускается ниже границы леса.
Три стойких маркера: черный, белый, рыжий. Плоская поверхность недавно разбитого камня, еще не затянутая лишайником. Надо было подумать, надо было эскизы, да что уж теперь; я годами таскала эти маркеры ради сто лет назад задуманной шутки, но всегда было некогда, не до того, неуместно, не заставлять же группу ждать, я бы и догнала потом, но — с напарником договариваться, туристам объяснять, но — погода дерьмо, но — нет сил… Не включая головы, я приседаю на корточки. Два маркера в зубах, один пляшет в руке, поменять, еще раз поменять… По синевато-серому излому мелкозернистого гнейса бежит рыжий марал с буйно завитыми рогами; за ним, уткнувшись носом в тропу, идет волк. Я окружаю их кривым орнаментом: точки, палочки, зигзаги, как рука ляжет, как (кто-то) на душу положит. Встаю рассмотреть, что вышло.
Я же корректор, я говорила? Как будто что-то можно исправить! И в какой-то момент я поняла, что слова потеряли смысл. Они просто ничего не стоят и ничего не меняют. Годятся только передавать информацию, и то… Да, нет, не знаю. Дерево — кедр, птица — гамаюн, смерть неизбежна, какая глупость. Я поняла, что с каждым словом либо вру, либо остаюсь непонятой, и все, что я могу сказать, — бессмысленно.
