Несмотря ни на что, как бы это ни казалось невероятным, Дон Жуан – прежде всего суровый спиритуалист, как и сам дьявол, любящий души больше, чем тела, и так жадно старающийся уловить их
не стоит доискиваться происхождения женщин, как и происхождения народов; не надо заглядывать ни в чью колыбель
У Истории есть свои Тациты и Светонии; у Романа их нет, по крайней мере, поскольку он остается на высоте таланта и литературы. Правда, что языческая латынь смеется над скромностью, между тем как французский язык, получивший крещение в купелях Сен-Реми вместе с Хлодвигом, зачерпнул там такой запас целомудрия, что продолжает краснеть до сих пор. Если бы люди смели дерзать, то Светоний и Тацит могли бы существовать в качестве романистов, ибо роман – не что иное, как история нравов в форме рассказа или драмы. Между ними нет иного различия: роман рисует нравы под покровом вымышленных лиц, а история дает подлинные имена и адреса. Следует только заметить, что роман изучает нравы глубже, чем история. У него есть идеал, у истории его нет: она в шорах у действительности. Роман обладает большею живучестью, чем история. Ловелас Ричардсона живет дольше, чем Тиберий Тацита. Но если бы Тиберий был разработан так же подробно Тацитом, как Ловелас Ричардсоном, можно ли думать, что история от этого проиграла бы или что Тацит стал бы менее ужасным?.. Конечно, я не боюсь написать, что Тацит-живописец не стоит на высоте Тиберия-модели и что, невзирая на весь свой талант, он остается раздавленным этим образцом
. Это, – прибавил он с мрачною веселостью, типичною для страны самоубийц, откуда он приехал, – это – колода крапленых карт, с которою можно выиграть у судьбы последнюю ставку наверняка.
Наскучив долгим и бесплодным выслеживанием, обыватели городка, невзирая на терпение узника или рыбака в тех случаях, когда они хотят узнать что-либо, бросили наконец эту головоломную задачу, как бросают за сундук рукопись, которую оказалось невозможным разобрать.
За исключением немногих дней, которые она проводила в Париже, зимою, – продолжал отважный рассказчик, не желавший надевать на свои персонажи даже арлекинскую полумаску, – жизнь графини была расписана как нотный лист скучной пьесы, именуемой жизнью порядочной женщины в провинции.
